На могиле 22-летнего монаха Гавриила читаем: «В семилетнее пребывание свое в монастыре никого не оскорбил, жил в обители как странник, хранил молчание, был послушлив и почтителен ко всем, кроток и благоумилен; имел великое воздержание в пище; к церкви был примерно усерден; во всем открывал свою совесть пред старцем и неуклонно исполнял его советы. Болезнь свою переносил с терпением и благодушием. Скончався вмале, исполни лета долга»

На могиле схимонаха Пахомия читаем: «Скончался 96 лет, а по свидетельству некоторых 106 лет… С самых юных лет до глубокой старости проводил странническую христианскую жизнь, по евангельскому слову, не имея, где главы подклонити. В продолжение своей жизни по нескольку раз посетил все русские святые замечательные места, проживая, где сколько заблагорассудится. За 6 лет до смерти, ослабевши телесными силами, остался совсем на жительство в Оптиной пустыни, где и окончил тихо дни свои. Был неграмотный, но хорошо знал жития всех святых и твердо помнил дни празднования их. Постоянные молитвы его были: „Богородице, Дево, радуйся!“ или „Ангел вопияше Блогодат­ней“… и „Светися, светися, Новый Иерусалиме!“, которые он всегда пел, входя в дома, посещаемые им, и выходя из них.

Имел обычай просить милостыню, но вскоре затем отдавал оную другим неимущим. Говорил очень мало, но слова его оправдывались впоследствии самым делом, через что многие имели доверие и расположение к нему. На нем исполнились псаломские слова „Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небеснаго водворится. На Мя упова, и избавлю и…“»

Далее следуют столь же выразительные надписи на могилах иеросхимонахов Пимена, Саввы и других, которые мы не приводим. В них заключается много жизненных уроков как для иноков обители, так и для мирян. Читаешь их, и страница за страницей раскрываются перед тобою неведомые миру но сохраненные в назидание братии примеры святой, богоугодной жизни… И не хочется оторваться от этих страниц, не хочется отойти от этих безмолвных наставников!

Но вот ударили к вечерне. Входим в храм, куда со всех сторон уже потянулись темные фигуры иноков в длинных мантиях.

Оптинские храмы не поражают ни своими размерами, ни своим богатством, ни красотою архитектуры. В них все в меру, все просто и скромно, но так уютно, так светло, так радостно, что не хочется расставаться с ними. Богослужение совершается уставно и одушевленно. Величественно проходят по храму священнослужащие, распустив свои мантии. Пение не поражает ни витиеватостью, ни громогласием, но в каждом слове дышит живое чувство и сообщается молящимся. Кто из посетителей Оптиной 90-х годов XIX столетия не помнит особенно игумена Марка, 80-летнего старца, с юношеским одушевлением запевавшего стихиры и ирмосы!

Отчетливое, ясное, вразумительное чтение, прекрасный выбор поучений дополняют красоту оптинской церковной службы.

Перейдем теперь из монастыря в скит[23]. Довольно широкая дорожка, проходящая в чаще леса, приводит нас от восточных ворот монастыря к Святым вратам скита, находящимся под небольшой колокольней, окрашенной в розовый цвет. Скит занимает довольно значительное пространство и обнесен деревянной оградой на каменных столбах с каменными башнями по углам. Справа от Св. врат виден маленький домик ― это бывшее жилище о. Амвросия. Слева от Св. врат другой такой же домик ― в нем жил учитель о. Амвросия о. Макарий.

Уединенный, окруженный со всех сторон высоким лесом, скит производит глубокое впечатление на всякого посетителя. Это впечатление так передается одним из посетителей скита: «С благоговением, с непокрытою головою открывает богомолец тихую, беззвучную дверь и переступает за священный порог скита. В некотором отдалении, против входа, встречает и приветливо зовет его к себе скромная, но изящная деревянная церковь.

Едва входит богомолец в скит, как его обдает благоухание цветов. По обеим сторонам широкой дорожки, тщательно усыпанной желтым песком, стоят они целыми семействами от входа до церкви, подступают почти к самому ее порогу, венком окружают храм, разбегаются по боковым тропинкам к трапезе, к келлиям, к пасеке, к скитскому пруду, к кедровой аллее, к башням, к скитским могилам.

И среди этой благодати приютились свежие, опрятные, с прозрачными, чистыми стеклами келлии скитян, с невысокими крытыми крыльцами со спускающимися прямо в зелень ступеньками, с галерейками на крыльцах и с белыми деревянными скамьями на галереях. Порядок и чистота везде изумительные, а безмолвие даже поражает своею строгостью. Хотя бы чей-нибудь вздох вырвался из чьей-либо груди в этой стране безмолвия и изобличил, что живут же здесь живые люди. Но только и звуков здесь слышится, что за скитской оградой, по гулкому лесу, простонет тоскливое кукованье кукушки, или прорежет замерший воздух скрипучая дробь одинокого дятла, да из отворенных окон церкви медленно, звучно прольются и словно замрут чистые, полные, сосредоточенные звуки церковных стенных часов…» Своеобразна и скитская церковь: «Это не обычного устройства храм, а скорее та евангельская братская храмина, в которой Спаситель со своими апостолами разделял свою вечерю и возвещал свои прощальные заветы… При входе, в простых деревянных рубленных сенях богомолец встретит даже деревянное ведро с водою, с деревянным ковшом в нем и душистые цветы на окнах, а налево от входной двери, внутри же храма, устроена крошечная, уютная келлия для скитского пономаря, который тут же, при храме, и живет. Самые окна устроены не так, как обычно устраиваются они в церкви: мрачные, с железными решетками снаружи, как в тюрьме. Нет, это большие, замечательно светлые и, как в домах, открывающиеся наружу окна. Стены, оклеенные белой глянцевитой бумагой, смотрят так светло, так приветливо. По стенам изредка развешаны в простых крашеных рамах, без всяких окладов и ненужных украшений, изображения древних подвижников с серьезным, но благодушным выражением лиц. Вообще все в этом храме носит характер простой братской домашней храмины, предназначенной не для мирских посетителей, а именно для своей семейной, уединенной молитвы»[24].

Такова Оптина пустынь со своим скитом ― этот поистине благодатный уголок русской земли, который нельзя не полюбить, раз побывавши в нем. Однако главное значение Оптиной пустыни заключается не в ее внешнем благоустройстве и благообразии, не в красоте ее местоположения, а в том, что волею Божией ей суждено было явиться в XIX столетии средоточием высокого христианского духа и подвижничества в лице ее знаменитых старцев и настоятелей ― о. Леонида, о. Макария, о. Антония, о. Моисея, о. Амвросия и других, менее известных, но напоенных тем же духом подвижников. Чтобы понять характер оптинского подвижничества, чтобы правильно оценить значение Оптиной пустыни в духовной жизни русского народа, чтобы, наконец, ясно представить себе ту духовную атмосферу, в которой духовно возрастал старец о. Амвросий, мы должны сделать краткий исторический очерк того духовного движения, которое совершалось в русском иночестве во второй половине XVIII и в начале XIX века, и которого главным деятелем явился приснопамятный молдавский старец о. архимандрит Паисий Величковский.

Заслуга старца о. Паисия Величковского заключается не в том, что он открыл какие-либо новые пути иноческого подвижничества, а в том, что он восстановил и утвердил в сознании своих многочисленных учеников истинный смысл монашества, истинную цель христианского подвига и указал тот путь или тот способ, коим эта цель достигается.