В этом году все складывалось по-другому.

Позже она не раз спрашивала себя: произошли бы в ее жизни столь разительные перемены, не отправься Молли в пятницу вечером на несколько дней на лыжный курорт Шугарбуш, где родителям ее одноклассницы Вайноны Вейнгартен принадлежал замок? Или если бы Майкл не решил в понедельник утром поработать еще несколько часов над своим таинственным «очень важным делом». Она запомнит, что едва он вышел из дому в пол-одиннадцатого, как ее охватило великолепное чувство одиночества, когда не надо ни заботиться о дочери, ни любить, лелеять и почитать мужа, ни сеять доброе и вечное в души студентов. Только она, Сара Уэллес, наедине с восхитительным солнечным днем, какими январь балует иногда жителей этого обычно серого в зимнее время города.

Без четверти одиннадцать она весело выбежала на улицу, одетая в короткую шерстяную автомобильную куртку, коричневые кожаные сапоги, доходившие до щиколотки, джинсы и свитер с широким воротом — чересчур тепло для такого дня. Сара обменялась приветствиями с Луи, повернула налево и двинулась в направлении Мэдисон-авеню, чтобы не спеша поглазеть на витрины, а возможно, и прикупить что-нибудь. Какого, в конце концов, черта! Сегодня праздник, и она одна!

Светло-голубая «акура» стояла у тротуара неподалеку от ее дома. Эндрю Фарелл полулежал, облокотившись на капот машины, сложив руки на груди и подставив лицо солнцу. Его глаза были закрыты, он еще не увидел ее. Сара только начала поворачиваться, чтобы скрыться в противоположном направлении, когда — словно почувствовав ее близость — он открыл глаза и посмотрел на нее.

У нее вдруг сильно-сильно забилось сердце.

Он приближался к ней, а она застыла как вкопанная.

— Привет, — сказал он.

На сей раз он не улыбался. Смотрел на нее серьезно, по-взрослому.

— Я жду с восьми утра, — объявил он. — И уже начал бояться, что проглядел вас.

— Как?.. Зачем?.. Что вы?.. О Господи, Эндрю, что вы хотите от меня?

— Вас, — ответил он просто.

Уже в машине он рассказал ей, что вспомнил, как Молли в разговоре упомянула об их доме на Восточной Восемьдесят первой улице, а поскольку Эндрю не знал, как зовут ее мужа, а школьная учительница вряд ли зарегистрируется под своей собственной фамилией, то он решил: а вдруг у двенадцатилетней девочки все-таки окажется свой собственный телефонный номер. Поэтому он принялся искать фамилию Уэллес в манхэттенском телефонном справочнике. Как выяснилось, там были сотни человек по имени УЭЛЛС, а УЭЛЛЕСОВ не так уж и много. Сары среди них не оказалось, как он и ожидал, и Молли тоже, но нашлась «Уэллес М. Д.» — либо доктор медицины, либо Молли Дорис, Молли Диана, Молли Дина, даже Молли Долли, на худой конец...

— Молли Дэйр, — перебила его Сара.

— Дэйр?

— Такую фамилию носила в девичестве моя мать.

— Не суть важно. — Он пожал плечами.

Однако адреса в справочнике не было, что показалось ему проявлением слишком уж большой осторожности, даже для Нью-Йорка. Ну ладно, указать только инициалы, чтобы сбить с толку какого-нибудь маньяка, названивающего по телефонной книге, но скрывать еще и адрес?

— Вы очень осложнили задачу для людей, подобных мне, — пошутил он.

«Не так уж сильно», — подумала Сара.

— И когда вы проводили свое расследование? — спросила она.

— В пятницу, во второй половине дня.

— А зачем?

— Потому что мне безумно хотелось увидеть вас снова. И я не хотел ждать еще целый день.

«Он знал, что сегодня в школах нет занятий, — промелькнуло у нее в голове. — Рассчитал, что сегодня я останусь дома. И выследил меня...»

— Но как же вы все-таки меня нашли?

— Ну, после того как я позвонил в школу...

— Что?!

— Простите, но я...

— Вы что, с ума сошли? Вы позвонили в школу? Выпустите меня! Остановите машину. Я хочу немедленно выйти.

— Пожалуйста, не оставляйте меня одного.

Она бросила на него быстрый взгляд.

— Ну пожалуйста, — повторил он.

— Что вы им сказали? С кем вы говорили?

— Не знаю, с какой-то женщиной в учительской. С той, кто взял трубку. Я соврал, что нам надо доставить покупку миссис Саре Уэллес...

— Кому это «нам»?

— Фирме «Грейс Маркет».

— Той, что на углу Семьдесят первой и Третьей?

— Точно.

— А откуда вы узнали, что «Грейс»...

— Это уже другая история. Как бы то ни было, я сказал, что вы дали нам адрес где-то на Восточной Восемьдесят первой улице, но мы не смогли разобрать ваш почерк, и у нас нет вашего номера телефона. Но Герман вспомнил, как вы рассказывали, что преподаете в Грир...

— Герман?

— Я выдумал его.

— Германа?

— Да, потому-то я и звонил. Потому что если я узнаю правильный адрес на Восемьдесят первой, то мы сможем отправить покупку прямо туда, поскольку речь идет о скоропортящейся рыбе...

— Скоропортящейся рыбе, — как во сне, повторила Сара.

— Да.

— И она дала вам мой адрес?

— Нет, не дала.

— Молодец.

— Ну, вот.

— Тогда откуда он у вас?

— Я вспомнил еще кое-что, что говорила Молли.

— Что именно?

— Что один раз ей уже спасали жизнь. Когда швейцар Луи вытащил ее из-под колес такси.

— На Восемьдесят первой может быть сотня швейцаров по имени Луи.

— Нет, всего только три.

— Господи, помилуй меня, грешную! — воскликнула Сара, и на нее напал приступ безудержного смеха.

— Я обошел все дома...

— Но тут сотни домов.

— Я выбирал только те, где есть швейцар. Когда мне открывали дверь, я говорил...

— Когда это было?

— В субботу утром. Так вот, я говорил, что миссис Уэллес поручила мне спросить Луи. Если Луи там не было — адью. Если Луи был, но никто не знал миссис Уэллес, тоже адью. В доме возле Первой авеню имелся Луи, но не было Уэллес. Около Третьей — еще один Луи, но опять никакой Уэллес. В вашем доме оказался и Луи, и Уэллес. Я мог подождать вас уже в субботу, но подумал, вдруг ваш муж дома?

— Сегодня он тоже должен был быть дома.

— Значит, мне повезло, что я застал вас одну.

— Куда вы меня везете? — вдруг спохватилась она.

— Вы голодны?

— Нет.

— Хотите чая?

— Нет?

— А чего-нибудь выпить?

— В одиннадцать утра?

— Чего же вы тогда хотите?

Позже она никак не могла понять, что на нее нашло, но тем не менее ни на миг не пожалела о тех словах, что помимо воли сорвались с ее губ.

— Я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня.

Он поцеловал ее сразу же, словно только и ждал разрешения.

Поцеловал в ответ на ее безумную просьбу и затем беспрерывно продолжал целовать, стоило машине остановиться на красный свет. Он вел автомобиль как сумасшедший. То ли он торопился скорее добраться до известной ему одному цели их поездки, то ли он просто всегда ездил как лихач. Как бы то ни было, стоило светофору переключиться на желтый, как он резко тормозил, поворачивался к ней и страстно припадал к ее губам до тех пор, пока не загорался зеленый. Саре казалось, что остановки становились все короче и короче. Она хотела, чтобы светофоры все время зажигали перед ними красный свет и не торопились переключаться, чтобы он останавливался у тротуара и целовал ее бесконечно, и пусть светофоры всего мира горят каким им угодно светом. Она без конца повторяла себе, что это безумие, что она его совсем не знает. В самом деле, кто он такой, этот мужчина, которого она так жадно целует?

Еще ее не переставало поражать, что она вовсе не испытывала чувства вины. Что ж, возможно, любая замужняя женщина откладывает на потом мысли о муже, когда ее целует в машине под светофором красивый мужчина на шесть лет моложе, возможно, любая замужняя дама за миг перед тем, как ее соблазнят (она уже знала, что ляжет с ним в постель), начисто забывает о муках совести, оказавшись на краю неодолимо манящей пропасти. Возможно.

Или она — редкостная шлюха.

Надпись на почтовом ящике рядом с дверью гласила: «Картер и Голдсмит. Инвестиции». Ничего удивительного: он же рассказывал ей о своем бизнесе. Странно, что он привез ее в свой офис, а не в отель, или мотель, или куда там еще двадцативосьмилетнему мужчине полагается везти тридцатичетырехлетнюю женщину, которую он вот-вот соблазнит... Любопытно, куда водили Хите ее шестнадцать строителей?