В панике она схватилась за часы.

Нет, не может быть.

Неужели действительно только без двадцати двенадцать?

Неужели они провели в его квартире всего лишь двадцать минут?

Как могло то, что произошло между ними, длиться всего двадцать минут?

Ей показалось, что прошла вечность.

Восхитительная веч...

«Нет, стой, — сказала она себе. — Ты что, сошла с ума? Уходи отсюда. Одевайся и проваливай, пока не поздно. Мужчина в ванной — не твой муж. Он — мальчишка, который на какой-то миг вскружил тебе голову, польстил тебе, будто ты — страстная и желанная женщина, которая... которая... Боже, как мне было хорошо! Перестань. Даже думать об этом не смей больше. Иди домой к своему любящему мужу, который работал все утро, пока ты...»

— Сара!

Она обернулась. Он стоял в дверях ванной, повязав полотенце вокруг бедер. Он выглядел очень озабоченным и похожим на маленького серьезного мальчика.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Но мне пора уходить.

— Хорошо, — отозвался он.

Он не сдвинулся с места. Вдруг ей стало стыдно вставать с кровати голой, она не хотела, чтобы он снова увидел ее без одежды. Но ей казалось глупым держать перед собой простыню, как в кино. Она не дурочка-студентка, а взрослая тридцатичетырехлетняя мать семейства. О Боже, что она наделала?! Не глядя на Эндрю, Сара встала, повернулась к нему спиной и быстро подошла к креслу, где лежала вся ее одежда, кроме все еще остававшихся на ней белых носков и порванных трусиков. Первым делом она надела лифчик, сразу же за ним — свитер и уже тянулась за джинсами, когда он, неслышно подкравшись, внезапно обнял ее за талию и крепко прижал к себе.

Она почувствовала, что он снова возбужден.

Она стояла без движения. Сила воли в один миг покинула ее. Она не могла воспрепятствовать тому, что сейчас происходило, потому что, едва он снова прикоснулся к ней, едва его руки обвились вокруг нее, едва она почувствовала его желание, у нее тут же потекло по ногам.

Она повернулась ему навстречу.

Взглянула ему в лицо.

Он кивнул.

Она тоже.

Для них все только начиналось.

Тело Доминика Ди Нобили обнаружили утром во вторник, девятнадцатого января, в багажнике машины на одной из автостоянок аэропорта Лагардия. Его убили двумя выстрелами в затылок, что, учитывая его долги и страсть к азартным играм, позволяло с уверенностью предположить, что он пал жертвой криминальных разборок. Детективы, приставленные охранять информатора, выпустили Ди Нобили из виду буквально на пару минут. Он выпросил у них позволения заскочить на секундочку к своей подружке из Куинса, зашел в ее дом, и больше его не видели — до сего момента.

В середине того же самого дня Реган и Лаундес засекли голубую «акуру» с декоративными номерами «ФАВ — ДВА» перед магазином в районе Кенмера и Бауери. Приткнуть вторую машину было уже некуда, поэтому они пристроились во второй ряд на той же стороне улицы, машинах в шести от «акуры». Около трех часов два копа из пятого отделения притормозили около их «Форда-эскорт» и попросили предъявить водительское удостоверение. Реган показал свой полицейский значок, они кивнули и поехали дальше.

В двадцать минут пятого высокий мужчина без шляпы, с каштановыми волосами, направился в сторону «акуры». Он весьма походил на ту фотографию из «Пипл», которую отксерокопировал Майкл.

— Есть! — бросил Реган и завел мотор.

Эндрю Фавиола (если это был он) бросил взгляд на ветровое стекло, словно ожидая найти там штрафной квиток за стоянку в неположенном месте — привычное для него дело, а затем сел в машину. Как только «акура» тронулась с места, за ней устремился и «форд-эскорт».

— В жилую часть города едет, — заметил Лаундес.

«Не трудно догадаться, — подумал Реган, — поскольку на Бауери двухстороннее движение, а „акура“ как раз была развернута к жилым кварталам».

— Возможно, в Бруклин, — продолжал Лаундес.

Еще одно глубокое наблюдение, поскольку если бы водитель «акуры» сразу же свернул налево, то попал бы на Вильямсбургский мост, если бы поехал прямо, то пересек бы реку по Манхэттенскому мосту, а если бы он продолжал ехать на юг, тогда на его пути лежал бы Бруклинский мост, и в любом случае он неизменно попадал в Бруклин. «Ну и партнерчика Бог послал», — вздохнул про себя Реган.

В четыре тридцать уже начинало темнеть. В этом городе в январе солнечные дни чередуются с такими вот, как сегодня, когда с утра над головой висят тучи, и не успеешь оглянуться, как вокруг уже стемнело. Вдоль тротуаров зажглись фонари, встречные машины включили фары, и Реган вплотную притиснулся к «акуре», не желая потерять ее в случае, если Фавиола решит проехать на Вильямсбургский мост через Деланси-стрит. Куда тот на самом деле и повернул.

— Я говорил, — заметил Лаундес.

Гений чертов.

Мосты тонули в море огней. По обе стороны от Ист-ривер разливалось волшебное зимнее многоцветье. Реган запоминал названия мостов в восточной части Манхэттена в алфавитном порядке. Бруклинский, Манхэттенский, Вильямсбургский. Б, М, В. Как машина. Вообще многие нью-йоркские названия укладывались в его схему. Голландский тоннель, мост Джорджа Вашингтона — Г, Д. Мост Куинсборо, тоннель Линкольна — К, Л. Главное — система, остальное приложится.

Теперь они ехали по эстакаде Бруклин — Куинс. Сгустившуюся темноту только периодически разгоняли огни, горевшие в окнах жилых домов и промышленных зданий. «Акура» впереди летела в ночь, как стрела, выпущенная из лука.

— Наверное, ему надо на ЛАСА, — объявил Лаундес.

«Какое свежее умозаключение», — мрачно подумал Реган.

В это время дня лонг-айлендская скоростная автострада битком забита машинами, впрочем, как всегда по рабочим дням, а в летние месяцы еще и по выходным. А уж если тебя застигнет на ЛАСА метель, то вообще неизвестно, когда ты доберешься домой.

— На Лонг-Айленде живет много народу, — сообщил Лаундес.

Реган тяжело вздохнул. Ехать предстояло еще долго.

Мысли о ней постоянно преследовали его.

Она ушла вчера в два часа дня, предварительно позвонив мужу, что она в «Саксе» и скоро будет дома. Его не удивило, как быстро и легко она научилась врать. Он говорил ей, что не в его привычках увиваться за замужними женщинами, но это тоже была ложь. Его никогда не волновало, замужем женщина или нет, лишь бы ее муж не принадлежал к какой-нибудь семье. Своим наставлять рога настоятельно не рекомендовалось.

Перед уходом она предупредила его, что ей звонить нельзя, ведь она замужняя дама, и все такое. Он не стал спорить — покивал головой, попожимал плечами, посмотрел на нее жалобно и по-детски и в конце концов написал для нее оба своих телефона, один на Мотт-стрит и второй на Айленде. Она обещала звонить. Но если она не позвонит, он снова дождется ее около школы или около ее дома. Эту птичку он твердо решил не упускать.

У дверей квартиры они в последний раз поцеловались, жадно и крепко, а затем он проводил ее по лестнице до выхода. Прежде чем отпереть замок, он еще раз повторил: «Я люблю тебя, Сара». Она ничего не ответила, только прикоснулась пальцами к его щеке, заглянула ему в лицо, потом торопливо поцеловала его и юркнула в дверь.

Я люблю тебя.

Он часто произносил эти слова самым разным женщинам. В прошлую пятницу он даже сказал их Уне Халлиган: «Уна, я люблю тебя». Три самых дешевых слова во всем английском языке: Я — ТЕБЯ — ЛЮБЛЮ. Сару Уэллес он, скорее всего, тоже не любил, но определенно любил ее трахать.

Расплывшись в улыбке, он бросил взгляд в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что у него на хвосте не повис патруль дорожной полиции, и прибавил скорость настолько, насколько позволяло запруженное машинами шоссе. Подъезжая к дому на Грейт-Нек, он не обратил никакого внимания на черный «Форд-эскорт».

В следующий раз он намерен вытащить из нее номер, по которому сможет звонить сам. Ему не хотелось отдавать инициативу в ее руки.