Весь день Рейн посвятила Тайкиру и десяткам других раненых, оставленных на ее попечение. Многих похоронили утром. Еще больше увезли с собой соплеменники. А эти остались.

Скоро она поняла, почему скотты и скандинавы не взяли всех. Ни один из оставшихся не должен был выжить. Тем не менее Рейн вовсю работала, облегчая несчастным их страдания и для этого используя акупунктуру как последнее средство, когда дарвон и аспирин уже не помогали. Трое умерли до наступления темноты, еще один одной ногой уже стоял в могиле.

Было совсем темно, когда Рейн ушла из «больничного» шатра, убедившись, что Тайкир спокойно проспит всю ночь. Она поставила ему несколько иголок для облегчения боли и, согласно заведенному Селиком порядку, посадила одного из воинов рядом с привязанным к ложу мальчиком. Еще не хватало, чтобы он невзначай что-нибудь повредил себе.

Когда она, усталая до изнеможения, уселась на землю возле костра, Убби подал ей миску с оставшимся с утра тушеным мясом и толстый кусок подсохшего черного хлеба. Рейн никогда еще не ела с таким удовольствием и с трудом удержалась, чтобы не вылизать деревянную миску.

— Хочешь еще?

Она покачала головой:

— Остальное для Селика и его людей.

Она вдруг осознала, как давно они уехали, и беспокойно оглядела лагерь. Возле двух небольших костров на шкурах лежали люди. Вдалеке можно было разглядеть еще несколько фигур — это караульщики. Селика не было.

— Ему не пора вернуться?

Убби пожал плечами.

Что ей делать, если Селик не вернется? Рейн сама удивилась, поняв, что грубый неистовый Селик стал ее якорем в этом стремительном прыжке через время. Без него ей грозит… что? Смерть? Заточение? Перевоплощение? Из всех вариантов Рейн не находила ни одного, который мог бы вернуть ее в будущее. Почему-то она чувствовала, что была отправлена в прошлое не просто так.

Спаси его.

Рейн застонала, все еще не зная, ее это голос или чей-нибудь еще. О Господи!

Я слышу тебя.

Рейн вскочила, и ее взгляд метнулся к костру, возле которого деловито суетился Убби.

— Вот уж не думала, что ты такой шутник, Убби. Никак не думала.

— Что?

— Не смотри на меня невинными глазами. Я знаю, это ты изображаешь из себя Бога, как будто Он говорит со мной.

— Бога? — ничего не понимая, переспросил Убби. — И что я… нет, Бог… сказал тебе?

Она не сводила с него сердитых глаз, и он тоже, разинув рот, таращился на нее. Ей стало ясно, что он не мог ничего сказать.

— Я, должно быть, ошиблась, — пробормотала Рейн, отходя от костра. — Где я сегодня буду спать?

Он пожал плечами:

— В шатре хозяина, конечно.

— Хм-м! Не лучшая идея. Словом, если увидишь его раньше меня, скажи ему, чтобы он расстилал свою меховую постель здесь, у огня. Я не намерена делить с ним постель.

— Почему? — спросил Убби, по-видимому, изумленный, что нашлась женщина, которая не считает для себя честью делить с Селиком постель.

— Я никогда не сплю с женатыми мужчинами.

Убби наклонил голову, стараясь понять ее слова.

— Женатый мужчина? Но кто… Хозяйка, ты, верно, неправильно поняла меня…

— О, я поняла все правильно, но ты не беспокойся об этом. Это моя проблема, и, можешь быть уверен, я с ней справлюсь.

— Ты хочешь сказать, что хозяин должен спать здесь… на земле? — спросил он и криво усмехнулся. — Да он расплющит меня, как свой щит, за такие слова.

— Я скажу ему об этом утром, — стояла она на своем. — Скажу как бы между делом. — Она помахала рукой, подыскивая слова. — Ну, просто скажу, что он слишком громко храпит, а я не хочу, чтобы меня беспокоили.

Она вновь повернулась спиной к Убби и, не желая того, улыбнулась, услыхав, как Убби щелкнул языком.

Один из воинов сказал ей, что всего в четверти мили есть прудик с вешней водой. Рейн, порывшись в сундуке Селика, нашла чистую зеленую тунику, какое-то мыло и льняной холст, который можно было использовать вместо полотенца. Через полчаса, несмотря на прохладу, она уже сидела в воде, намыливая волосы. Потом она постирала свое белье, не забыв и о брюках с блузкой.

Высохнув, она надушилась за ушами несколькими каплями «Страсти» из небольшого флакона-образца, найденного в сумке. Просто удивительно, как хорошие духи придают женщине уверенность в себе. К тому же это была какая-никакая связь с будущим, о котором она вдруг затосковала.

Когда Рейн вернулась в шатер, Селика все еще не было. Прикусив нижнюю губу, она раскладывала влажное белье на деревянном сундуке. Потом еще долго возилась в шатре, перекладывая то одно, то другое и надеясь, что ее изгой-викинг вот-вот вернется.

Наконец она зевнула и решила, что глупо ждать, после чего сняла теплую тунику Селика, аккуратно сложила ее около меховой постели и надела тонкий бюстгальтер и почти высохшие трусики. С удовольствием скользнув между шкурами, она мгновенно уснула.

Как и прошлой ночью, спала она поначалу крепко. Никаких воинов с их драками. Но вскоре ее охватило беспокойство и опять началось невообразимое.

Как в видеоклипе Майкла Джексона, в котором лица причудливо переплетаются, и одно похоже и непохоже на другое, герой грез Рейн принимал облик то Дэниэля Дей-Льюиса, то Кевина Костнера, то Селика. Облик Селика повторялся чаще, но это был Селик, которого она видела в своих прежних снах. Он появлялся во всем блеске своей мужской красоты, без шрамов и сломанного носа. Исчезли следы страдания и гнева, безжалостно отпечатанные в уголках его чувственных губ. Глаза были с серебристыми крапинками. Она видела божественно прекрасного викинга, каким его описывала ее мать и каким он был до трагедии, изменившей всю его жизнь.

В ее грезах Дэниэль-Кевин-Селик стоял на коленях на земляном полу рядом с меховой постелью и был почти обнажен, разве лишь не снял набедренную повязку. Он склонялся к ней, шепча нежные слова, а она не могла пошевелиться, даже поднять ему навстречу руки.

Он медленно наклонялся к ней, и его длинные белокурые волосы, как тонкая паутина, накрывали ее. Рейн вздрагивала под его ласками, как от ударов током.

— Ты прекрасна, — шептал он, и его сильные пальцы скользили по ее рукам от запястьев до плеч.

Все лица и тела слились в это мгновение в один образ — викинга-изгоя.

Рейн довольно замурлыкала, и ее возлюбленный одобрительно улыбнулся ей в ответ. В первый раз в жизни она знала, что прекрасна лицом и телом. И вовсе она не слишком высокая. И даже очень женственная. Все просто. Она видела восхищение, и даже нечто большее, в глазах Селика, когда они почти слились в едином порыве. Ей показалось, что земля повернулась в последний раз и замерла, чтобы не мешать им.

Кончики его пальцев осторожно касались ее ключицы, еще нежнее, чем когда он трогал ее полуоткрытые губы. Ей хотелось покрепче прижаться к нему и целовать чувственные губы, но она не могла шевелиться. Только чувствовать.

Он на мгновение убрал руку, и Рейн жалобно попросила:

— Пожалуйста, не уходи.

Его серые глаза наполнились нежностью, и голосом, казалось, идущим издалека, он ласково прошептал:

— Никогда. До конца дней моих, любовь моя. Кожа ее возлюбленного в мерцающем свете свечи сияла светлым золотом. Мышцы перекатывались на его мощных плечах и груди, пока его руки изучали каждую клеточку ее вытянутого тела. И, милостивый Боже, кровь мгновенно приливала к тому месту, которого он касался, пробуждая в ней страстное желание, какого она еще не знала.

Его пальцы скользили по ее лицу, потом по шее, по ложбинке между грудями в кружевном телесного цвета бюстгальтере, опаляя жаром дорогу вниз. Открытые ладони его больших рук ласкали ее плоский живот, рисуя невидимые спиральные линии все возрастающего возбуждения. Потом он отступил и еще медленнее, еще нежнее стал гладить ее затвердевшие соски, даря ей такое жгучее наслаждение, что она не удержалась и вскрикнула.

— Ш-ш-ш, Сладкая. Тише. Тише.

Но Рейн было уже не до благоразумия. Она не желала просыпаться, вообще ничего не желала, кроме ласк викинга ее грез, воина-изгоя, превратившего разумное существо в трепещущую женщину, жаждущую только одного — как можно быстрее соединиться с ним.