— Твои волосы, — простонала она. — Ах, Селик, они обрезали твои прекрасные волосы.

Селик попытался рассмеяться, но у него не получилось.

— Господи, у меня все тело как отбивная, а женщина плачет о волосах.

Рейн опустилась на колени на камышовую подстилку возле тюфяка и обняла его. Слезы градом катились по ее лицу.

Он погладил ее по голове.

— Тише, милая, тише. Тебе не надо было приходить.

Рейн знала, что ее свидание с Селиком не будет длиться вечно, поэтому она поторопилась взять себя в руки. Она заставила его лечь и осмотрела его раны. Плача и причитая, она промыла и перевязала многочисленные порезы и синяки на его избитом теле.

Потом она послала Эйрика за палкой, которую использовала как шину для сломанной руки Селика. Она зашила глубокие раны у него на бедре, предплечье и на животе, хотя Селик едва ли не с испугом глядел на ее иглу. Разорванной простыней она крепко перетянула ему грудь и опухшее колено. Ей привилось дважды просить Эйрика менять воду в бадье, пока она не промыла все раны.

Наконец, одетый в чистые штаны и тунику, принесенные для него Эйриком, он стал выглядеть намного лучше. Они положили еду и немного денег в корзину у него в ногах.

Селик сел и здоровой рукой прижал к себе Рейн, нежно целуя ее в волосы.

Он потрогал ее подбородок и печально покачал головой. Потом заставил себя приободриться.

— Итак, Эйрик, что ты думаешь о моем ангеле?

Эйрик вопросительно поднял брови.

— Ангел? Об этом я ничего не знаю. По-моему, она ласкова, как бодающийся баран.

Рейн подняла ногу, чтобы пнуть Эйрика, но он вовремя отскочил. И уже совершенно серьезно сказал:

— Я смотрел, как она управляется с тобой, и поверил, что она в самом деле лекарь.

Селик улыбнулся разбитыми губами.

— Ты бы посмотрел, как она в Йорвике вытаскивала младенца из чрева матери. Да ни один монах в больнице не сравнится с ней в умении и знаниях. Поверь, твоя сестра хороший лекарь. Это она спасла Тайкиру ногу.

Рейн с удивлением посмотрела на Селика. Она и не предполагала, что он так ею гордится. Когда же он подмигнул ей, ее сердце и вовсе зашлось от любви к нему.

Эйрик спросил Рейн о брате и поблагодарил ее за него.

— Где Убби? — спросил Селик.

— В усадьбе с детьми. Он хотел ехать с нами, но его ужасно мучает артрит.

— Рейн, я хочу, чтобы ты вернулась в Нортумбрию. Тебе нельзя здесь быть, — попробовал убедить ее Селик.

— Я говорила, что пойду за тобой, — поддразнила она его, тычась носом в его шею и причитая над его обрезанными волосами.

— Не нахожу ничего смешного в твоих словах. И хватит о моих волосах. Они еще отрастут, — сказал он, потершись подбородком о ее макушку. — Важно то, что ты должна вернуться в Йорвик.

— Не могу, Селик. Завтра я должна увидеться с королем.

Он повернул ее к себе, чтобы видеть ее лицо.

— Зачем? — холодно спросил он.

Рейн почувствовала, как у нее вспыхнули щеки.

— Просто хочу с ним встретиться, — совершенно неубедительно соврала она.

— Не смей даже пытаться выкупить меня ценой своего рабства, — сказал он. — Поняла?

— Ну, конечно же, поняла. Я и не думала. Знаешь, Селик, не дави на меня сейчас. Мне казалось, если предложить королю парочку медицинских чудес, то, может быть, он за это освободит тебя.

— Это должны быть настоящие чудеса, — прокомментировал ее слова Эйрик.

— И что, скажи на милость, ты собиралась ему предложить? — насмешливо спросил Селик.

— Не знаю, — простонала Рейн. — Еще не думала. Но есть много, очень много чудес, из которых я могу выбирать. — Она улыбнулась. — Я помню, мама говорила, что король Ательстан бездетен, что он сознательно удерживается от… Ты знаешь, от чего, чтобы случайно не заиметь ребенка. Он хочет, чтобы трон перешел к его юным племянникам, в жилах которых течет королевская кровь.

— И что же? — спросили Селик с Эйриком с сомнением.

— Я могу сделать королю вазэктомию.

Селик фыркнул и зашелся в хохоте, очевидно вспомнив, как Рейн рассказывала ему и Убби об этой процедуре.

— Господи, хотел бы я стать мухой и посмотреть, как ты будешь втыкать иголку в петушок этого ублюдка. Да я бы всю жизнь вспоминал об этом с удовольствием.

— Иголку? В петушок? Вы шутите? — с раздражением спросил Эйрик.

Рейн объяснила, и Эйрик болезненно скривился.

— Мы-то все смеемся над ним, но это действительно может его заинтересовать. Возможно, обет безбрачия дается ему нелегко, — усмехнулся он.

Селик сердито посмотрел на Эйрика и вновь повернулся к Рейн.

— Я серьезно, Рейн. Ты должна покинуть Винчестер.

К счастью, у нее не было возможности ответить ему, потому что постучал стражник и приказал им уходить.

Скрипя от боли зубами, Селик встал и взял лицо Рейн в ладони. Он нежно поцеловал ее в губы и прошептал:

— Я тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, Селик. Я даже не думала, что такое возможно.

Селик подтолкнул ее к двери.

— Когда в следующий раз будешь говорить со своим Богом, передай ему, чтобы он убрался из моей головы.

Рейн, уже было направившаяся к двери, круто развернулась.

— Бог разговаривает с тобой?

— Как болтливый недоумок. Днем и ночью. Он дает мне больше советов, чем иная сварливая женщина.

«Спасибо тебе, Господи», — мысленно прошептала Рейн.

Она знала, если Бог говорит с Селиком, то не все потеряно.

Еще есть надежда.

Рейн не беседовала с королем Ательстаном ни на другой день, ни на третий. Каждый раз назначенная аудиенция отменялась. У короля внезапно появлялись более важные дела — встреча с послом французского короля, шахматный турнир.

Рейн была благодарна Эйрику за свое освобождение, но каждая бесполезно потраченная минута заставляла ее все сильнее мучиться из-за Селика. Смотритель винчестерского замка не разрешил ни ей, ни Эйрику еще раз повидать Селика. Ходили слухи, что его ждет казнь в ближайшие дни.

В три часа дня Рейн сидела в залитой солнцем дворцовой зале беспокойно ерзая и стараясь справиться со своей нервозностью в скучном обществе придворных дам, которые сплетничали и вышивали одновременно.

Вышивание! Ха! Рейн бы с удовольствием зашила сейчас накрепко два-три рта.

Леди Эльгива, ослепительно красивая вдова из Мерсии, с черными, как вороново крыло волосами и великолепной фигурой, прогуливаясь по комнате, приблизилась к Рейн. Пожалуй, она одна заботилась о развлечении Рейн, может быть, из деликатности, а может быть, потому, что у обеих было весьма шаткое положение при дворе. Поговаривали, что Эльгива безнадежно влюблена в давшего обет безбрачия короля.

Эльгива вежливо спросила:

— Можно мне сесть рядом?

Рейн кивнула, указав на место у окна.

— Ты все еще не получила аудиенцию? — поинтересовалась она.

— Нет, — вздохнула Рейн. — Если бы я могла поговорить с королем Ательстаном, то, наверное, убедила бы его освободить Селика. Ты слушаешь, меня, Господи? — Я слышала, он справедливый человек.

Эльгива изогнула совершенную бровь.

— Верно, он справедливый, но король, к тому же, не глуп. Он не доверяет Селику. Изгой может ударить его в спину или убить еще сотню воинов.

Рейн почувствовала, как краснеет от гнева.

— Слово Селика — золото. Если он даст клятву, даже королю саксов, то не изменит себе.

Эльгива задумчиво коснулась щеки прелестным пальчиком. Рейн еще никогда не приходилось видеть такого прекрасного лица, и она не понимала, как у короля хватало сил сопротивляться этой женщине.

— Ты любишь Ательстана? — внезапно спросила она, не сумев справиться со своим любопытством.

Эльгива устремила взгляд на Рейн, как будто взвешивая в уме слова, которые собиралась произнести. Наконец она гордо вскинула голову и тихо призналась:

— Да. Люблю.

— И он действительно дал обет безбрачия, чтобы сохранить чистоту королевской крови и передать трон племяннику?

Слезы заволокли карие глаза Эльгивы, и она утвердительно кивнула.