Тихий шорох привлек его внимание, и он заметил, что они своим разговором разбудили пленников, которые внимательно к ним прислушивались. Селик с ворчанием нагнулся и поставил женщину на ноги.

Рейн потеряла дар речи от изумления, но прежде чем обрела его вновь, уткнулась лицом ему в шею, потому что он легко и властно поднял ее на руки.

Селик знал, что Рейн думает, будто она слишком большая, чтобы мужчины носили ее на руках, и ему нравилось поддерживать в ней эту уверенность. Он сделал вид, что ему невыносимо тяжело и он едва не падает, и она тотчас перестала сопротивляться.

— Может быть, если ты будешь есть поменьше, ты перестанешь расти.

— Опусти меня! Слышишь?

— Нет. Я нашел для себя хорошее упражнение после целого дня верхом. Как будто несу своего коня.

Она внезапно замолчала, потом тихо спросила:

— Селик, а где твой конь?

Удивленный ее вопросом, он неуверенно ответил:

— Пасется вместе со всеми около пруда. А что?

— Можно мне взглянуть на него? Пожалуйста. Это важно для меня.

Селик пожал плечами. Он не видел в этом ничего плохого. Кроме того, можно заодно искупаться. Походную сумку с мылом и полотенцем он оставил где-то там неподалеку.

Но он не хотел сразу уступить ей.

— А что взамен? Что сделаешь ты для моего удовольствия?

Он почувствовал, как напряглось ее тело.

— У меня ничего нет.

— Да? Неужели? Тогда обещай молчать. Или поклянись, что не убежишь. — Ему пришла в голову мысль, от которой у него зашлось сердце. — Или…

— Или?

— Или поцелуй меня. Но по доброй воле, — прошептал он, вдыхая запах ее волос.

В них еще сохранился аромат «Страсти», который смешался с ее собственным сладким запахом.

— Ага! Вчера я дала тебе не только поцелуй.

— Это не то, ведь ты спала. И, насколько я помню, ты меня не целовала.

По правде говоря, он помнил гораздо больше.

Странно, думал он, я был так близок с ней и не целовал ее. Собственно, если честно, то он ласкал свою умершую жену и поэтому не касался ее губ. А может быть, он знал, кого ласкает, но не мог с этим смириться?

— Один поцелуй? Это все, чего ты хочешь?

Он кивнул, отпуская ее. Они уже были возле пруда.

Она скользнула вниз и встала лицом к нему, совсем рядом, но не касаясь его.

— Потом поговорим?

Он снова молча и едва заметно кивнул, не в состоянии пошевелиться, словно околдованный ее близостью. Наверное, она и вправду колдунья.

Рейн положила руки ему на плечи и приблизила губы к его губам. Он учуял ее сладкое дыхание, прежде чем она закрыла глаза и нежно коснулась его. Она всего-то потерлась своими мягкими губами о его губы, но ему показалось, будто он никогда не испытывал ничего подобного.

Она застонала. Селик весь напрягся, стараясь погасить огонь в крови.

Всего лишь поцелуй.

— Селик, — просительно прошептала она, гладя его плечи.

Потом она прижалась к нему и замерла. Они стояли лицом к лицу. Мужчина и женщина.

Селик застонал, не в силах больше держать себя в руках.

А она снова коснулась губами его губ, потом ее прикосновение стало более требовательным, и вот она уже захватила в нежный плен его нижнюю губу.

Он прерывисто дышал, отдаваясь во власть страсти, и она, поняв, что все можно, просунула кончик языка между его губами. Он не ожидал от нее такой напористости. Даже не мечтал об этом!

И она говорила, что не получит удовольствия от соединения с ним! Что же будет, когда она по-настоящему воспламенится?

Селику надоело изображать бесчувственный столб. Хватит игрушек! Он обнял ее и крепко прижал к себе, решив, что пора брать власть в свои руки.

Взяв ее лицо в ладони, он вглядывался в него при свете луны и радовался, видя полузакрытые в истоме глаза и полуоткрытые в ожидании влажные губы. С нежностью он провел пальцем по ее губам, потом то же самое сделал кончиком языка.

Она подалась к нему, и сердце замерло у него в груди. Он поцеловал ее со всей страстью, потом отпустил ее, потом опять приник к ней. Он сливался с ней в страстном поцелуе и опять отпускал ее, не в силах отпустить совсем.

Страстное желание подчинило его себе, и не в силах больше терпеть, он раздвинул языком ее губы. Теперь она не отпускала его, и он забыл обо всем на свете, кроме прижимавшейся к нему женщины.

Внутренний голос твердил Селику, что они слишком спешат. Удивительное сладостное томление, какого он не испытывал уже много лет, может быть, никогда не испытывал, ничем хорошим не кончится, если он не остудит немного их пыл.

Он неохотно отодвинулся от нее.

— Рейн, так мы оба сгорим. Давай немного помедленнее, и тогда мы получим больше удовольствия.

Она попыталась было протестовать, но он крепко держал ее.

— Нет-нет, сладкая, я хочу любить тебя всю ночь, а так все кончится в одно мгновение, если ты не перестанешь мучить меня.

— Я? Мучаю тебя? Да я сама как в огне, — простонала она.

Селик испугался, что не выдержит. Положив руки ей на плечи, он держал ее на расстоянии и тяжело вздыхал, видя ее затуманенные глаза и припухшие от поцелуев губы, от его поцелуев, с радостью думал Селик. Святой Тор!

Он заставил себя нагнуться за сумкой и подтолкнул Рейн поближе к воде. Прежде чем она разгадала его намерения, он, отбросив сумку, подхватил ее на руки, вошел в ледяную воду и, все так же держа ее на руках, сел на дно.

Она пронзительно вскрикнула. Но он крепко прижал ее к себе.

— Сиди, сиди, дорогая. Нам надо охладить свою кровь для долгой ночи. И, потом, от меня воняет, как от Яростного, а я вовсе не хочу вонять.

— Селик, мне холодно.

— Ш-ш-ш. Я знаю. Встань!

Когда она встала, не противореча и ни о чем не спрашивая, он снял с нее тунику, блузку, штаны, туфли и соблазнительное нижнее белье, застежка от которого пряталась у нее между грудями. Она стояла перед ним обнаженная и трепещущая. Красавица. Золотые волосы до пояса. Длинные ноги. Стройные бедра. Высокие крепкие груди. Именно такими представлял он богинь Скандинавии.

— Не отворачивайся, — потребовал он, тяжело дыша.

Наверное, замерз, говорил он себе.

Он бросился на берег, вытащил из сумки мыло и полотенце и сбросил с себя всю одежду. Когда он вернулся обратно, она стояла на том же месте и так же внимательно изучала его тело, как он — ее.

— Ты прекрасен, — прошептала она.

— Нет, теперь нет. Ты, должно быть, слепая.

Но он не смог удержаться от нежной улыбки.

— Моя мать была права. Ты похож на скандинавского бога.

Селик покачал головой, удивляясь тому, как они одинаково думают.

— Может быть, судьба захотела, чтобы ты стала богиней этого бога… Подойди, — попросил он и быстро намылил ее всю от шеи до ног, то и дело останавливаясь и любуясь совершенством ее форм.

Когда он намылил ей руки и погладил мягкие груди и затвердевшие под его ладонями соски, она прошептала чуть слышно:

— Я никогда, никогда так не хотела мужчину, как хочу тебя.

Селик хотел было отшутиться в ответ, но от неизъяснимой радости, которую она ему доставила, у него перехватило дыхание. Он молча намыливал ее тело, и она ласково гладила его теплыми даже на таком холоде ладонями.

Когда ее рука скользнула вниз, он не пустил ее.

— Нет. Такого мне не выдержать.

Мыло упало в воду, и Селик крепко обнял ее. Они оба были скользкие, и оба улыбались невесть чему. Оба застонали одновременно и рассмеялись. Селик терся грудью о ее намыленные груди и с восторгом смотрел, как она выгибает спину и закрывает глаза, прижимаясь к нему.

— Я хочу тебя, — шептала она ему.

— Довольно!

Он опустился вместе с ней в воду, торопливо смывая с себя и с нее мыло, и вытащил ее на берег, где завернул в меховой плащ, но сначала исцеловал ее всю от макушки до пальчиков ног.

Она была на удивление послушна, потому что забыла обо всем на свете, кроме его ласк. И он тоже помнил только, что она с ним и она хочет его.

Селик встряхнулся, как лохматый пес, рассыпав вокруг множество брызг. Потом, обняв Рейн за плечи, он снова прижал ее к себе и направился к шатру, не позаботившись прикрыть свою наготу.