— Ладно! Тогда я первый, — не стал спорить Селик и погрозил ей пальцем. — Но не двигайся с места. Не то окажешься со мной в лохани. И тогда, клянусь кровью всех богов, я тебя так накормлю мылом, что оно полезет у тебя из всех дыр.

— Дурак, — пробормотала Рейн.

— Что ты сказала? — угрожающе переспросил Селик и шагнул к ней.

— Хорошо. Я сказала «хорошо».

Селик печально усмехнулся.

— Кажется, со мной случилось самое плохое, что только может быть. Я начинаю понимать твои словечки.

Селик снял штаны, собираясь нырнуть в лохань. Несмотря на самые лучшие намерения, Рейн не могла оторвать глаз от его широких плеч и крепких мускулов. Потом она еще раз прочитала слово «М-Е-С-Т-Ь», вырезанное на его предплечье, и медленно перевела взгляд на узкую талию и выпуклые ягодицы. Он начал было поворачиваться, и Рейн затаила дыхание… Неожиданно она закашлялась.

Ухмыляясь, Селик шагнул в горячую воду, получая великое удовольствие от впечатления, которое на нее производило его тело, и еще оттого, что он смывает с себя дорожную пыль, а она сидит грязная после целого дня дороги.

Не желая признаваться в своем унижении, Рейн подняла с пола большую сумку, стараясь не делать резких движений под прищуренным и внимательным, как у ястреба, взглядом Селика. С ребяческим нетерпением она вытащила неначатую упаковку леденцов, достала один и положила себе в рот.

От изумления Селик открыл рот.

— Ты соврала. Ты сказала, что у тебя больше нет.

— Да, тех уже нет, но я нашла еще одну упаковку в заднем кармане штанов.

— Ах ты, лживая ведьма. Сначала ты нарушаешь клятву, потом врешь.

— Отстань, Селик, Это всего лишь жалкий леденец.

И Рейн принялась громко его сосать, делая вид, что получает несказанное удовольствие.

— Смотри не подавись.

— Не груби.

Рейн ласково улыбнулась ему и вытащила кубик Рубика. Пока Селик намыливал тело и волосы, она успела много раз решить головоломку, и ей показалось, если, конечно, она не ослышалась, что он скрипнул зубами, прежде чем надолго сунуть голову в воду.

На другое утра Рейн проснулась рано и, внимательно осмотревшись в маленькой комнатке, сообразила, что Селик спал в другом месте. Слегка пошатываясь, она подошла к двери.

Дернув ее раз, другой, третий, она в конце концов поняла, что ее заперли.

— Я убью проклятого варвара, — кипела она.

Ночью, после того как Селик вволю накрасовался перед ней, приводя ее в ярость, он, к ее удивлению, оделся и ушел. Она вымылась, слуги унесли лохань и мокрые тряпки, а Селик все не возвращался. Устав после длинного дня, Рейн прилегла на минутку и проспала всю ночь.

Где же спал Селик? И с кем? Почему он ее запер?

Несмотря на ранний час, Рейн принялась колотить в деревянную дверь, призывая Селика. Через некоторое время пришла Гайда, выражавшая явное неодобрение Рейн.

— Тс-с, тс-с! Весь Йорвик переполошила своими криками.

— Извини, Гайда. Я не хотела тебя будить.

— Да я давно уже не сплю. Убираю в доме.

— Почему меня заперли?

— Потому что ты вчера хотела сбежать. Тебе нельзя верить, а у Селика нет людей, чтобы караулить тебя.

— Значит, я пленница?

— А разве нет? — спросила Гайда, глядя на нее своими умными глазами. — Мне показалось, Селик сказал, что ты заложница.

Рейн почувствовала, что краснеет.

— Я спасла ему жизнь в Бруненбурге и…

Гайда охнула и уселась на скамью напротив.

— Ты?

Рейн стала рассказывать, и Гайда, не прерывая, слушала ее.

— Ты его любишь? — прямо спросила она, когда Рейн умолкла.

Рейн колебалась, не зная, стоит ли откровенничать.

— Думаю, да. Но, помоги мне Бог, мы обречены, как никто на этой земле. В жизни Селика все оскорбляет мои чувства. Я злюсь оттого, что страсть делает меня безрассудной. Он черт знает что мне говорит, разрывает мне сердце, а потом улыбается как ни в чем не бывало, и все опять как прежде, словно сердце — не сердце вовсе, а вишневый леденец.

Гайда не сводила глаз с Рейн, стараясь понять ее.

— И правда, похоже на любовь, — заключила она и в возбуждении потерла руки. — Сейчас нам необходимо решить, что с этим делать.

Рейн вопросительно наклонила голову, удивляясь тому, что мать Тайры собирается ей помочь.

— Знаешь ли ты, что Селик хочет надолго уехать к саксам? Стивен из Грейвли, как стало известно, сейчас в Винчестере. Дьявольский граф надеется заманить Селика в смертельную западню. Боюсь, в своей ненависти Селик не заметит хитрой игры Грейвли.

Рейн пристально посмотрела на нее и прижала руку к груди, услыхав имя человека, виновного в смерти жены и сына Селика.

— Нет!

— Да. И тебя это тоже касается. Селик может не вернуться живым.

Рейн похолодела от ужаса. Селик не мог бесконечно идти дорогой мести и оставаться невредимым. Когда-нибудь он, несомненно, погибнет, и она поняла, что это может случиться совсем скоро.

— Ты можешь его остановить. Я кое-что надумала.

— О Гайда, все, что угодно. Я все сделаю ради него.

Лицо Гайды просветлело, и она подалась вперед, крепко сжимая руки Рейн.

— Вот что, я думаю, тебе надо сделать…

Выслушав Гайду, Рейн недоверчиво посмотрела на нее.

— Ты сошла с ума! Похитить Селика! Продержать его взаперти несколько недель, пока Грейвли не перестанет играть в прятки! Почему я? Почему не твоя дочь?

— Ах! Она слишком маленькая для такого.

Маленькая.

Только этого Рейн недоставало. Опять ей напомнили о ее росте.

— Ты надеешься, что я буду с ним бороться и одержу верх? Может, я и большая, но Селик на сотню фунтов тяжелее меня.

— Не надо так разговаривать. Тебе не идет. Но удержать его тебе, действительно, не удастся, если ты не воспользуешься чем-нибудь особенным.

Рейн едва сдержала усмешку.

— Даже если я соглашусь на твое безумное предложение, я все равно физически неспособна похитить Селика.

— Может быть, ты случайно знаешь какие-нибудь травы, которые могут его усыпить? И тогда мы его удержим, — лукаво поглядывая на Рейн, предложила Гайда.

Рейн устало опустила веки, а потом посмотрела прямо в глаза пожилой женщине.

— Может быть, и знаю, но я еще не совсем сошла с ума, чтобы затеять такое. А, кстати, где он будет? Здесь?

— О нет! — в ужасе воскликнула Гайда, прижав руку к груди. — Селику опасно быть здесь даже сейчас. Люди короля, наверняка, следят за моим домом.

— Но ты что-то придумала? О Боже, не могу поверить, что это я спрашиваю.

— Да. Я думала, Элла тебе поможет.

— Элла?

— Она дружила с твоей матерью. Сейчас она разбогатела. Торгует. И очень обязана твоей матери. Мы сегодня пойдем с ней повидаться.

— Скажи, Гайда, ты хочешь, чтобы я сделала грязную работу, а потом положила Селика на серебряное блюдо и отдала Тайре? — спросила Рейн, не зная, может ли она доверять пожилой женщине.

— Может быть, — не стала отрицать Гайда. — Но если ты его любишь, я думаю, ты все сделаешь, чтобы его спасти. Она смотрела на Рейн и ждала.

— Ладно. О чем ты думаешь?

— Я думаю, что из тебя получился бы замечательный политик, — ответила ей Рейн.

Несколько часов Рейн ходила по дому и по двору под охраной двух воинов, не спускавших с нее глаз. Даже когда она пошла в укромную комнатку, чтобы облегчиться, они стали у двери. Но Гайда прямо сказала ей, что будет так и не иначе, а если ей не нравится, то она может сидеть в своей комнате. Страдая от непривычного безделья, Рейн двадцать семь раз собрала кубик Рубика, шестьдесят три раза прогулялась из одного конца залы в другой и шестнадцать раз повторила по памяти клятву Гиппократа. От невыносимой скуки у нее заметно испортилось настроение.

Поэтому, когда Селик и Тайра вошли в дверь, обнявшись и чему-то весело смеясь, Рейн мгновенно забыла обо всех указаниях Гайды, касающихся великого плана по спасению Селика. Вместе они смотрелись ослепительно прекрасно. Селик был в темно-синей тунике поверх черных штанов, золотая цепь подчеркивала его узкую талию, а Тайра надела шелковое зеленое платье поверх кремовой сорочки, отлично оттеняющей ее блестящие, развевающиеся на ветру рыжеватые волосы.