— И перестаньте называть друг друга по имени-отчеству, это же глупо, — не оборачиваясь сказала она.

Малышев обнял Воронину, поцеловал в щеку, потом развел руки в стороны, показывая, что слов нет выразить свое восхищение. Она смущенно опустила глаза, сама неловко чмокнула его в щеку. Видели бы сотрудники Генпрокуратуры такой свою суровую Воронину — глазам своим не поверили бы!

Они пошли на кухню, где Светлана уже выложила из пакета продукты — всякие мясные и рыбные нарезки, торт и бутылку водки.

— А вы отлично смотритесь вместе, — сказала Светлана.

— Не говори глупостей! — строго сказала Воронина.

— А почему это глупости? — спросил Малышев.

— Ох, Владимир Сергеевич, натерпитесь вы с этой дамой, — сказала Светлана. — Она же прямо-таки Тарзаниха, от цивильного мира отвыкла, живет в другом мире, где только преступники и только прокуроры и главное — кто кого.

— У Любы очень серьезная работа, и мы должны все помогать ей. Ну какая она Тарзаниха, посмотри сама, Света. Красивая, современная женщина и многого добилась в жизни. Это следует уважать.

— Все, хватит вгонять меня в краску. Я, кажется, проголодалась, ты покормишь нас, Володя?

— Разумеется! Я приготовил для вас…

Он вынул из холодильника миску с салатом «Оливье», попросил Светлану заправить его майонезом, что она и принялась делать, а Малышев достал из духовки противень с цыплятами табака, собственно, это была одна курица, разделенная на две части и зажаренная по всем правилам грузинского кулинарного искусства. Одну половину Малышев разрезал, часть положил Светлане, часть себе, вторую целиком положил на тарелку Ворониной. Светлана понимающе кивнула, добавила салат «Оливье» на тарелки.

— Ой, и с солеными огурчиками, просто классный салат у вас получился, Владимир Сергеевич.

— Ну, старался, зная, что в гости пожалуют две прекрасные дамы.

— Не врите, пожалуйста, цыплят-то всего две порции, значит, ждали только одну даму.

— Света! Веди себя прилично! — возмутилась Воронина.

— Все нормально, Люба, — успокоил ее Малышев. — Света права, ждал только одну даму, но очень рад, что пришли две. Думаю, вторая не останется голодной. Так, Света?

— Так, Владимир Сергеевич. С вами куда проще разговаривать, чем с мамой, но думаю, она тоже скоро пообтешется и станет нормальной.

Воронина хотела было цыкнуть на дочь, чтобы не болтала чего не следует, но сдержала себя. Цыпленок табака был таким ароматным, с поджаристой корочкой, что уже хотелось впиться зубами в сочную, шпигованную чесноком мякоть под ней.

— А мне, значит, двойную порцию? — сказала она.

— Штрафная, — засмеялась Светлана.

Малышев поставил на стол бутылку красного вина.

— Вообще-то под цыпленка положено вино красное, но если вы принесли «Гжелку»… Какие будут предложения?

— Мы будем пить водку, а ребенок вино, — распорядилась Воронина.

— Диктаторша, — сказала Светлана.

— Мама права, Света.

— А что пьет твой сын, Володя?

— Ничего, — ответила за Малышева Светлана. — Саня пьет только соки и йогурт.

— Он спортсмен, ему нужно держать себя в форме, — пояснил Малышев.

Они говорили о нем так, будто тот работал в своем магазине и утром должен был вернуться домой, отметила про себя Воронина. Малышев налил вино в бокал Светланы, наполнил водкой две рюмки, поднял свою.

— За возвращение! — провозгласил он.

Воронина хотела спросить: за возвращение его сына или за возвращение ее самой к нормальной жизни? Не спросила, и за то, и за другое стоило выпить, что она и сделала. А каким вкусным оказался чесночный цыпленок, Господи, давно такого не пробовала! И салат… Это ж надо, какой мужик — и картошка тут вареная, значит, сварил ее сам и нарезал, и мясо, и колбаса, соленые и свежие огурцы, яйца, мелко покрошенные, зелени много, ну просто объедение получилось!

Когда-то давно, муж был еще жив, устраивали что-то похожее, может, и не такое вкусное, но все же ничего. Игорь управлял кулинарным процессом, шашлыки получались замечательными. А она делала салат из овощей… Все-таки мужики лучше умеют готовить, чем бабы, это она давно знала. Не все, правда, и не всегда, но Володя просто молодец.

Они выпили еще по рюмке водки, а Светлана смаковала свое вино. Воронина быстро управилась со своим салатом, положила себе еще и с упоением доедала цыпленка. Хоть и была у нее двойная порция, но исчезала она быстрее, чем у других, — вкусно!

— Мама сказала, Саню скоро освободят. Нужно бы навестить его, Владимир Сергеевич.

— Не нужно, — резко сказала Воронина. — Ты учись и жди. Завтра поедем с Володей в колонию, сама посмотрю, что там и как. Проконтролирую его отправку в Москву на процесс.

— Я тоже хочу!

— Учись, дочка. У тебя главное сейчас — учеба. Лишние сантименты там ни к чему. Вернется домой, все и решите. Мы едем заниматься делом.

— Я полагаюсь на тебя, Люба, — сказал Малышев.

Светлана доела то, что было на тарелке, допила вино и встала из-за стола.

— Пойду, спасибо, Владимир Сергеевич, все было очень вкусно, просто обалденно.

— Я тогда тоже, — сказала Воронина.

— Мам, ну перестань ты демонстрировать свои пещерные инстинкты. У вас получается чудесный ужин, куда ты намылилась?

— Я намылилась? Хорошо сказано… Я куда? Я никуда…

— Я провожу Свету, — сказал Малышев.

— Спасибо, Владимир Сергеевич, сама доберусь. Я вам позвоню, когда приду домой, договорились?

— Непременно позвони! — приказала Воронина.

Они проводили Светлану до лифта и вернулись в квартиру. Остановились в прихожей, Малышев обнял Любу за плечи, она потянулась к нему губами.

— Ох, Володя, от меня ведь чесноком несет…

— От меня тоже.

После долгого, страстного поцелуя она спросила:

— Я сегодня показалась тебе красивой, а раньше? Ты врал мне, да?

— Нет. Ты для меня всегда красивая, а когда и для всего мира красивая, я могу только радоваться этому. Понимаешь?

— Ни черта я не понимаю… Свяжись с вами, журналистами, задурят голову…

Он подхватил Воронину на руки и понес в свою комнату. Именно этого она и хотела.

Бромчик вошел в кабинет, остановился у стола, растерянно моргая белесыми ресницами.

— Ну вы даете, Любовь Георгиевна… — пробормотал он.

— Что вы хотите этим сказать, Павел Григорьевич?

Бромчик растерянно пожал плечами:

— А что тут скажешь? Вы прямо как… кинозвезда. Совсем другой стали, Любовь Георгиевна.

— В чем? — спросила она, делая вид, будто не понимает подчиненного.

— Да во всем. Хотите честно?

— Хочу.

— Были начальником, а теперь просто очень красивая женщина. Конечно, и начальник, но совсем другой. Такому подчиняться — одно удовольствие. Приятно даже.

— А раньше, выходит, было неприятно?

— Нет, раньше подчинялся как начальнику, ну, вы понимаете, а теперь совсем другой компот.

— То есть раньше вы меня женщиной не считали, так следует понимать? — допытывалась Воронина.

После недолгой паузы Бромчик осторожно сказал:

— Так вы же сами этого хотели.

— Спасибо за откровенность, Павел Григорьевич. А теперь к делу. Пожалуйста, оформите мне документы на инспекционную поездку в Дорохинскую колонию. Это раз. Проследите, чтобы документы на препровождение осужденного Малышева были доставлены в колонию вовремя. Я хочу проследить за этапированием его в Москву, завтра будет рассмотрена апелляция адвоката.

— Парня освободят?

— Я надеюсь.

— Любовь Георгиевна, у меня есть предложение по этому поводу. Парнишке предстоит служить в армии, а что, если взять его в наш спецназ? До сих пор не могу забыть морды двух телохранителей, которых он отделал. Такой кадр погоды не испортит.

— Подумаем, Павел Григорьевич, у нас впереди еще суд. Вам там выступать обвинителем.

Бромчик недовольно поморщился.

— Ведите себя естественно, как совесть подсказывает. И все будет нормально.