— За что выпьем? — спросила она.

— За то, чтобы все было хорошо.

Они выпили, закусили остатками макарон.

— Десятый час, — сказала Валя. — Хозяев нет. Что будем делать?

— Ждать, — ответил Гоша. — Только ждать. Еще по одной?

Они выпили еще.

— Знаешь, — сказала Валя. — Я в этой квартире чувствую себя очень уютно. Словно это моя квартира, и я здесь все устраивала так, как есть. Все стоит на местах, мне не хочется ничего передвинуть, переставить, все как надо. А ты?

— И я так же, — сказал Гоша. — Кстати, ты знаешь, что у нас в стенном шкафу?

— Оружие, — сказала Валя, и у нее сделались большие глаза.

— Да, — кивнул Гоша. — И этот чертенок опять туда лазил. Выдернет чеку из гранаты, не дай бог…

— Замок там очень простой. Поставь другой. И дверь хлипкая…

Они уставились друг на друга, помолчали, потом Гоша медленно произнес:

— Пусть хозяин делает.

— Да, конечно, — испуганно сказала Валя. — Это я так, по инерции.

Они помолчали. Потом Гоша сказал:

— А откуда у Петьки взялся пистолет? Он в магазине был с пистолетом.

— Наверное, ему отец дал. Он же незаряженный был, я проверила.

Гоша покачал головой, налил по третьей.

— Ой, я уже пьяная, — сказала Валя.

— Да ладно. Что тебе, на работу завтра, что ли?

Он уставился на нее, силясь вспомнить, что им предстоит завтра. Валя тоже смотрела на него, лицо у нее было растерянное. Потом молча взяла рюмку, опрокинула водку в рот, отломила кусочек хлеба, принялась жевать.

— Дурдом, — с нервным смешком сказал Гоша.

— Знаешь, — сказала Валя, — я уже сколько времени не ем кинзилит и меня не уносит.

— Да?

— Да. И чувствую — не унесет. Вот тебе и Черный квартал. Ну и чудно! Не надо этого дурацкого кинзилита. Он рыбой отдает, причем плохой рыбой. Терпеть не могу плохую рыбу! Который час? Десять? Пойду-ка я детей уложу. А ты тут без меня не пей, ладно? Я приду, допьем. Что нам, правда, на работу завтра, что ли?

Гоша кивнул. Валя вышла к детям.

— Мам, ну рано же еще! — хором начали канючить дети. — Ну, мам!

— Все, все. Зайдите к папе, он пожелает вам спокойной ночи.

Дети послушно зашли в кухню, лица у них были недовольные. Гоша поцеловал их в щеки, и они ушли в детскую. Он вздохнул. Вот так. У них есть дети. Нате вам. Вот там, в жизни, никаких детей у них не было, а здесь есть. И что самое интересное, дети ему нравились. Мальчик и девочка. Просто и мечтать о большем нельзя. Мальчик и девочка. Гоша поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы никакие родители не пришли сюда, и он покачал

Головой, прошептал: «Дурдом». Если раньше он прислушивался, не раздастся ли требовательный стук в дверь, с надеждой, то сейчас думал об этом со страхом. И ему хотелось, чтобы в дверь никто не постучал! Он встал, вышел в комнату, выключил свет и телевизор, постоял в полумраке. Да, пожалуй, если в дверь все-таки постучат, он воспримет это не с облегчением. Далеко не с облегчением! Пришла Валя.

— Угомонились? — спросил Гоша.

— Ну, разве ты не знаешь, что они еще долго лежат и рассказывают друг другу разные истории? Гоша вздохнул, взял ее за руку и отвел на кухню.

— Садись, мать, — сказал он и усмехнулся. — Давай выпьем.

— М-да, — сказала Валя. До нее дошло, что она никак не может знать, как ведут себя дети после того, как она пожелает им спокойной ночи, но почему-то знает. — Давай, отец, выпьем.

Они засмеялись, выпили.

— Десять часов, — сказала Валя. — Ну когда они придут-то?

— Кто?

— Как кто, родители.

— Они не придут, — сказал Гоша, и Валя уставилась на него большими глазами. — Да, не придут. И знаешь почему? Потому что они уже здесь! — Гоша похлопал себя по груди. — Брось, не делай такие глаза. Ты давно уже все поняла, только боишься признаться. Нет у них других родителей, кроме нас.

— Мама, — тихо сказала Валя.

— Вот-вот. Мама — это ты. А я — папа.

— Брось, не смешно.

— Не смешно, — согласился Гоша. — Лучше скажи, что дальше будем делать? Я теперь понял, чем Черный квартал затягивает. Не знаю как других, а нас с тобой — детьми.

— Послушай. Ты можешь отличить живот рожавшей женщины от живота не рожавшей?

— Ты к чему это? — опешил он.

— Ну можешь или нет? Ответь.

— Ну… думаю, что смогу.

— Посмотри! — она встала, задрала свитер, показывая свой живот.

— Ну… вижу. У тебя очень красивый живот. Я тебе всегда говорил…

— Да я не об этом. По животу видно — я рожала или нет?

— Ну, не рожала.

— То-то! Я этих детей не рожала! Понимаешь? Не ро-жа-ла!

— Да я понимаю, — мягко сказал Гоша, — Я все понимаю. Ну, раз ты не рожала, а я тоже здесь как-то ни при чем, то пошли.

— Куда?

— Как куда? Отсюда. — Гоша вскочил, взял ее за руку. — Из квартала этого. Ну, вставай, вставай. Что сидишь, глазами хлопаешь? Вставай, и пошли. Дорогу и в темноте найдем. Да, я в шкафу фонарики видел, работают небось. Ну?

— Сядь, — сказала Валя. Гоша сел, опустил голову.

— Пошли, как же! — Валя посмотрела на него сердито. — Я же не к тому веду. А к тому, что я не рожала этих детей.

— Так ведь это же виртуальный город.

— Все равно. Тут тоже ничего просто так не происходит, мог бы и заметить. Ладно. Этих детей я не брошу.

— Я — тоже!

— Ну вот и хорошо. Если уж уходить отсюда, то вместе с ними.

— Вот так, да? Правильно! — Гоша разлил остатки водки, получилось по полрюмки. — Ладно, давай по последней и спать. А то я что-то устал.

— Мы с тобой дураки, — неожиданно сказала Валя. — Почему мы не хотели детей там, в жизни? Помнишь, как радовались каждый месяц, что я не беременная? А чему радовались, спрашивается? Не этому нужно было радоваться! Эх… — На глазах у нее появились слезы. — Родила бы тебе девчонку. А потом мальчишку. Маша и Петька. А?

— Ладно, что ты, — Гоша накрыл ее ладонь своей. — Не огорчайся. Ну дураки были, ну что же. Еще не поздно все исправить.

— Как это? Еще детей нарожать, что ли? Вон, двое уже есть. Их бы прокормить.

— Я не о том, — Гоша покачал головой, улыбнулся. — Я о том, что мы с тобой разошлись.

— Да? Ты думаешь? — Она взглянула на него сквозь слезы. — Правда?

— Да, думаю. Я люблю тебя.

— А я — тебя.

— Ну так что? За любовь? Они выпили за любовь и вышли из кухни обнявшись.

Утром Гошу разбудило громкое сопение. Кто-то ворочался рядом, пинал его ногами и пыхтел. Гоша с трудом повернулся под одеялом. На него смотрели две пары блестящих глаз.

— Так! — сказал он, прочищая горло, стараясь быть строгим, хотя его так и подмывало улыбнуться. — Это что за нападение? Что за вурдалаки? — Он увидел наставленные на него детские пальчики, изображающие пистолеты. — Ну ладно, сдаюсь, сдаюсь. Захватили врасплох, что же делать. Какое будет наказание?

— Разрешишь нам поваляться в вашей постели, — пропыхтел Петька.

— Ладно, только не драться за жизненное пространство. Где мама?

— На кухне, — ответила Маша. — Готовит что-то обалденно вкусное. М-м-м…

— Ладно, — сказал Гоша, вставая. — Валяйтесь, пока я умываюсь. Но потом — бегом в ванную физиономии отмывать. Ясно?

— Ясно, — ответили дети хором, барахтаясь в постели.

Гоша сделал два шага по направлению к ванной, когда из-под одеяла высунулась лохматая Петькина голова:

— Пап, а от чего ее нужно отмывать-то — физиономию? Вчера вечером же мылись.

Гоша погрозил пальцем, и голова спряталась под одеяло. Гоша умылся, оделся, выгнал детей из постели, отправился на кухню, откуда пахло чем-то вкусным, подошел к Вале сзади, обнял. Она повернулась, обхватила его шею руками.

— Дура я была, — сказала через минуту. — Что ушла от тебя.

— Угу, — промычал Гоша, жуя только что стащенный кусок колбасы. — Я тоже дурак был, что отпустил тебя.

— Не хватай со стола! — закричала Валя, — Мало мне этих архаровцев, так еще и ты! Ну вот. Губы хоть вытри, чудо! А то целоваться лезешь.

Потом они ели яичницу с колбасой, пили чай, потом отправили детей в детскую застилать постели и наводить порядок.