Это открытие нужно было переварить! Но мне не удалось сделать это как следует — я почувствовал, что медленно, но верно растворяюсь в темноте. Последней мыслью было: «Вот влип, так влип!»
Не знаю, сколько прошло времени, может, час, может, день, мне же показалось, что несколько секунд, те самые, когда я растворялся в темноте и пустоте несуществующего Зазеркалья. Раздался стук в дверь, и женский голос произнес:
— Господин Владимир!
Меня круто развернуло, перед глазами возник край двери, я заглянул в комнату через щель и произнес:
— Господин Владимир! Ага, его нет.
Я открыл дверь настежь, вкатил в комнату тележку с тряпками, ведрами и швабрами, тяжко вздохнул и подошел… подошла к зеркалу. Это была горничная, пришедшая убирать мои комнаты! Она долго вертелась перед зеркалом, а мне приходилось добросовестно повторять ее ужимки. Причем как я ни силился воспротивиться неведомой силе, поднимающей мои руки, ноги, растягивающей мое лицо в глупой улыбке глупой деревенской девушки, у меня ничего не получалось. Я был Тот, Кто Отражается В Зеркале! А в данный момент — горничная.
Потом я долго кружил по комнате, смахивая пыль мягкой щеточкой… потом вышел в спальню, оставив дверь открытой, и здесь произошло нечто странное — моя правая рука некоторое время продолжала махать щеточкой, а левая половина застыла как парализованная, … потом я еще больше сместился влево и совсем застыл, хотя продолжал слышать, как девушка ходит по спальне, напевая себе под нос незамысловатую песенку. Так продолжалось минут пять, потом меня снова дернуло, на этот раз вправо, краем глаза я увидел дверной проем и в глубине гостиной проклятое зеркало, а потом снова застыл. И я понял! Никакого Зазеркалья не существует! В Зазеркалье есть только то, что отражает зеркало и только тот, кого оно отражает. Стоило девушке выйти из поля зрения зеркала, и я застывал, а стоило вернуться — я начинал двигаться. «Бог мой, — подумал я, — ведь как только она уйдет, я снова растворюсь в темноте и пустоте и перестану существовать до тех пор, пока кому-то не вздумается войти в гостиную и отразиться в зеркале!» «Останься, — твердил я умоляюще, — останься, прошу тебя, не уходи так скоро!» И девушка словно послушалась — она не спешила, раз двадцать бросала свою щеточку, подходила к зеркалу, вертелась перед ним, и я уже начинал любить ее лицо, не правильное, не очень красивое, простоватое и бесхитростное, но такое милое сейчас, сейчас, когда я понял, что стоит ей уйти — и я перестану существовать…
Но все-таки конец настал. Постелив на кровать свежее белье, девушка выкатила свою тележку и закрыла дверь… «Нет! — орал я мысленно. — Я не хочу! Я не хочу растворяться! Оставьте меня!» И что-то произошло. Я не растворился, как в прошлый раз, более того, мне показалось, что я могу двигать одним пальцем. Я принялся старательно двигать им в темноте неотражаемого коридора, и у меня получилось!
Не помню, сколько часов я восстанавливал подвижность всего тела, но наконец настал момент, когда я смог открыть дверь и подойти к зеркалу. Никто не отразился в мутноватом стекле. Правильно, ведь я — Тот, Кто Отражается В Зеркале, а в гостиной никого не было. Я прикоснулся к стеклу невидимой рукой — оно было твердым и холодным, каким и должно было быть. Я уныло побродил по своему Зазеркалью, открывал двери в кабинет и ванную, закрывал их, оказываясь в пустоте, посидел на стульях, в креслах. Тело-то слушалось меня, но я его не видел. Я был невидимкой, я не отражался в зеркале, я не существовал. Вздор! А как же «Cogito, ergo sum»? (Я мыслю, значит, существую. Рене Декарт.) А никак. То есть еще как! Я существую, раз мыслю! Не может же пустота мыслить! Значит, что-то от меня осталось? У меня есть мозг, который, собственно, мыслит, значит, есть и черепная коробка, в которую этот мозг помещен, голова, шея, плечи и все остальное. Только невидимые. Нет, почему же невидимые? Видимые! Еще как видимые, особенно когда кто-то входит в комнату…
Меня вдруг швырнуло за дверь, я тут же открыл ее с той стороны и вошел в гостиную. Бог мой, это был сам я!
— Привет, — сказал я, точнее, он. — Как дела?
«Сволочь ты, — попытался сказать я. — Пришел поиздеваться?»
— Ну, не ругайся, — миролюбиво сказал он, принес стул и уселся напротив меня. Излишне говорить, что я проделал то же самое. — Не ругайся, не нужно. Пойми меня. За сто с лишним лет мир сильно изменился. Мне нужно привыкнуть, прежде чем я уйду отсюда…
«Сто лет?!»
— Ну да. Что-то около ста десяти. Да-да, именно столько я был Тем, Кто Отражается В Зеркале, прежде чем ты… Ну, ты меня понимаешь. Ну, не грусти, может быть, тебе повезет больше, чем мне. Как дела-то?
«Паршиво. Да ты и сам знаешь. Вспомни себя».
— Да уж, хорошего мало. Ну, ты извини. Не держи зла. Подумай о том, что когда-нибудь тебе придется точно так же облапошить какого-нибудь простака…
Он еще что-то говорил, а во мне закипало бешенство. Сидит, разглагольствует, снисходительно посмеивается, чувствует, что я не могу и пальцем пошевелить против его воли… Пальцем? А вот мы попробуем! И я попробовал. И у меня получилось, в точности как тогда, в темноте. Палец слушался меня! У него палец тоже шевелился в ответ, а он не обращал на это внимания. А зря! Я торжествующе улыбнулся, что вышло как раз вовремя — он говорил что-то насчет того, что за многие-многие годы заточения в зеркале я стану мудрым, почти как он, а тело мне наверняка достанется превосходное, он уверен, ведь ему же досталось мое, а то, что за это время все мои друзья и любимая («дружище, у тебя есть любимая?») умрут — неизбежно, и к этому мне следует отнестись с философским спокойствием. Он и не заметил, что эта улыбка принадлежала не ему. Я попробовал двигать руками и ногами, причем так, чтобы не возбуждать до поры его подозрения, и у меня снова получилось. Я был готов к действию, а он сидел спокойно, расслабленно, ни о чем не подозревая, и продолжал разглагольствовать. Я долго выбирал момент, и, наконец, когда он откинул голову назад и засмеялся, я рванулся к нему, проскочил сквозь стекло и схватил его за руку. Он был так ошеломлен, что не сопротивлялся, а я заломил ему руку за спину, поволок к зеркалу, втолкнул в проем. Он наконец пришел в себя, бросился к стеклу… Мы долго боролись, он — пытаясь выбраться из Зазеркалья, я — пытаясь его не пустить. Наконец он сдался, лицо его исказилось, в глазах блеснули слезы.
«Это не я сволочь, а ты», — пронеслось у меня в голове.
— Ну, ну, — сказал я, задыхаясь. — Не ругайся. Не нужно. Пойми и меня, в конце концов. Я просидел там несколько часов, но мне они показались вечностью. А мне не нужна вечность в Зазеркалье. Прости. И прощай.
И я взял стул, он сделал то же самое, и мы с диким криком швырнули свои стулья в зеркало, и зеркало разбилось. Я с остервенением топтал крупные осколки, и они ломались на мелкие, и меня становилось много… Потом я остановился, отдышался, поднял маленький осколочек, и на меня глянули оттуда наполненные дикой ненавистью глаза.
В дверь постучали.
— Войдите!
Вошел дворецкий.
— Я слышал шум, сэр. Что-то случилось?
— Зеркало, — ответил я. — Оно разбилось.
— Я пришлю горничную, она уберет осколки. А потом вам поставят новое зеркало.
— Не нужно. Пусть будет как есть. Да, вот еще что. Из ванной тоже уберите зеркало. Да побыстрее!
— Слушаю, сэр…
Он ушел, а я подумал, что всех зеркал в моей жизни мне не убрать…
Часы показывали девять. Вот только которые сутки пошли с тех пор, как я приехал в этот замок? Мне казалось, что далеко не первые. И тут вдруг мне в голову пришла невероятная мысль, которая давно должна была прийти, но почему-то не пришла: откуда в пригороде сибирского города мог взяться средневековый замок? Причем не скоропалительное творение взбесившегося с жиру нового русского, а настоящий, с замшелыми камнями, истинно старинными воротами, подъемным мостом, с той самой стариной, подделать которую невозможно? Да и мебель в замке не вчера сделана. Итак — откуда же? И вообще — что я здесь делаю и кто мой работодатель, в конце концов? И кто эти люди, так называемые гости, то агрессивные, то молчаливые? Дворецкий, черт возьми, типично английский чопорный слуга, великолепно вышколенный, старомодный, словно вырванный из прошлого века… Горничные и слуги с деревенскими, но отнюдь не сибирскими лицами… В то же время все прекрасно говорят по-русски и другого языка как будто и вовсе не знают…
