И одновременно – все по-другому. Теперь я уже не кидалась отрывать от него «пиявок». Просто стояла в стороне и ждала. И казалось, он вовсе не замечает меня. Зато я все замечала. Я видела, как он позволяет себя обожать, раздает, словно милостыню, улыбки. А заодно, похоже, и номер телефона в гостинице. Да и почему бы, собственно, нет? Ведь завтра я уезжаю, а он продолжит наслаждаться своим триумфом. Маленькими лучиками солнца, что будут делить с ним постель.

И снова в ушах зазвучали слова: «Я для себя уже ничего не жду, не люблю людей… Давно уже никого не люблю». Но тогда, получается, вовсе не обязательно любить кого-то, достаточно просто позволить себя обожать, вот и все. Маленькие лучики солнца приходят и уходят… Я улыбнулась этому невольному каламбуру.

Он увидел меня, протолкнулся сквозь толпу и поцеловал – с куда меньшим пылом, чем только что целовал сочную низенькую блондинку. Впрочем, стоило ли упрекать его в этом! Ведь он был так счастлив! И я сказала ему, что он был просто замечателен, что я горжусь им, что раз у него достало мужества продержаться все эти долгие трудные годы, то отныне все будет очень хорошо, просто чудесно.

Ральф не ответил. Он весь сиял. Он купался в успехе и был ослеплен солнечными лучами.

Затем мы присоединились к другим актерам, и весь остаток вечера шампанское и лесть лились рекой. Восторги и триумфы переживались заново, рассказывались старые байки. Наконец, где-то после полуночи, мы вышли из ресторана и потащились по опустевшим, холодным улицам к гостинице, где Ральф рухнул в постель и тут же вырубился. Я уснула не сразу, мучимая горькими мыслями.

Утром я заказала завтрак в номер, и пока глядела в окно и любовалась морем, Ральф торопливо оделся и сбегал за утренними газетами. Принес, швырнул целый ворох на кровать и какое-то время с опаской взирал на них. Лицо у него было – ну точь-в-точь как у преступника на скамье подсудимых, ожидавшего приговора присяжных.

– Ладно, узнаем худшее, – заметил он наконец. И открыл «Гардиан». Ни строчки.

– Ублюдки!.. – простонал Ральф.

Я пыталась объяснить, что «Гардиан» всегда предпочитает публиковать самые свежие новости с запозданием на день, позволяя им, что называется, «обкататься». Но это не утешило Ральфа, и он уныло принялся перелистывать другие газеты, валявшиеся на кровати. Я взяла «Индепендент», нашла раздел рецензий. Есть, вот оно! Полный восторг!

Затем «Дейли мейл». Полный восторг!

«Тайме». Полный восторг!

«Телеграф». То же самое, только еще более полный восторг!

В нескольких газетах даже напечатали фотографии Ральфа. Спектакль резко выделялся на фоне всех остальных театральных событий года. Кое-кто из критиков даже рискнул сравнить Ральфа с Оливье.

Я протягивала ему рецензии, одну за другой.

– Я так рада за тебя! Лучшего подарка к моему дню рождения не придумаешь!

Ральф недоуменно поднял глаза.

– Твой день рождения?.. – Он смутился. – Ах, ну да, конечно же, день рождения!.. Когда? Я забыл.

– Завтра, – ответила я. Он кивнул:

– Ну конечно!

И снова уткнулся в газеты. А мне вспомнилась еще одна реплика Астрова из вчерашнего спектакля: «Наше положение, твое и мое, безнадежно».

Магдалена встретила меня двумя новостями. Утром Фатва явилась домой вся в крови, а вскоре следом за ней пришла в слезах и истерике хозяйка собачонки. В руках она держала клочья шерсти. Пока Магдалена пыталась внушить ей: «А мисс Мертон нету», – у Рейчел хватило здравого смысла позвонить ветеринарному врачу, уже привыкшему к подобного рода срочным вызовам. Он тут же явился, оказал необходимую помощь и уверил хозяйку собачки, что спаниель выглядит без хвоста куда симпатичнее – во всяком случае, именно это чуть позже сообщила мне со смешком Рейчел.

Вторая новость заключалась в том, что я должна позвонить Гейл в «гагазин». Я позвонила в «гагазин» и наткнулась на Кэролайн. Она выразила возмущение тем фактом, что я устроила себе лишний выходной, а затем нехотя передала трубку Гейл, которая говорила так тихо, что я едва слышала ее.

– Дорогая, один джентльмен очень хочет пригласить тебя на завтрак в честь твоего дня рождения… Да, завтра утром… Понятия не имею кто… Короче, ты должна быть здесь к восьми. Он просит прощения, что не может объяснить подробнее. – Затем она тихо и злобно прошипела: – Черт, уже давно пора рассказать Кэролайн о своем любовнике! Вся эта сверхсекретность меня просто убивает! – Она откашлялась и заговорила уже нормально: – Между прочим, «брачная перестройка» идет полным ходом. Сегодня провели полдюжины интервью. Купидон – просто мечта, а не компьютер!

Я повесила трубку, размышляя о своей «брачной перестройке». Как же это получилось, что любовник помнит о твоем дне рождения, а муж – нет?

Рейчел приготовила мне в подарок изумительную открытку. Сама нарисовала, в школе. По всему фону были разбросаны золотые звезды, а между ними летали существа, напоминающие вампиров. Но то, по ее словам, были ангелы.

Я крепко обняла дочь и обещала угостить ее вечером чем-то очень вкусненьким. Это блюдо я уже приготовила, выдержав настоящую схватку с Магдаленой, которая намеревалась соорудить какой-то особенный текавай. В Португалии всегда готовят текавай на день рождения, утверждала она. Не только на день рождения, но и вообще каждый день, подумала я. Неужели португальцам никогда не надоедает их национальное блюдо? Затем, стараясь опередить наступление часа пик, я бросилась к машине и поехала на Пимлико-сквер. Господи, твердила я, тебе через год стукнет тридцать, а ты ведешь себя как какая-нибудь школьница, прогуливающая уроки! Являешься на работу, наглотавшись с утра шампанского…

Я отперла дверь в квартиру Джоша и вошла, гадая, какой же сюрприз он мне приготовил. Но комната была пуста. Ни Джоша, ни сюрприза. Я в нерешительности остановилась.

– Джош? – нервно окликнула я.

Из спальни доносились какие-то звуки. Затем дверь отворилась, и он вышел с большим чемоданом в руке. Я растерянно заморгала. На нем был элегантный темный костюм с пурпурным галстуком и платочком под цвет, аккуратно сложенным и торчавшим из нагрудного кармана.

– С днем рождения! – торжественно и официально произнес он.

Я переводила взгляд с него на чемодан. Что за глупые шутки?

– Куда-то собрался, да, Джош? – спросила я.

Он кивнул.

– Ага! С тобой! В последнюю минуту вдруг осенило. – На губах его играла загадочная улыбка. – Ты готова?

Я кивнула, все еще пребывая в недоумении. К чему это понадобилось так выряжаться ради какого-то завтрака? Он свел меня вниз по лестнице. Затем мы вышли на улицу и перешли через пустынную площадь.

Тут вдруг я обнаружила, что у Джоша, оказывается, есть спортивный «ягуар». Прежде я как-то не представляла Джоша вне его лондонской квартиры. Но ведь он объездил весь мир. Я вообще многого не знала о Джоше, и от открытий, которые предстояло сделать, вдруг захватило дух. Не говоря ни слова, он указал на машину, и я в нее села. Все так же молча он уложил чемодан в багажник и завел мотор. Затем покосился на меня и нежно погладил по ноге. Мы направились к западу, к Чизвику, затем – по мосту через реку и выехали на автостраду М-3. Стоял теплый осенний день, и Джош откинул крышу автомобиля. Ветер трепал мои волосы. Деревья отливали золотом и бронзой, голубое небо перечеркивали прозрачные, точно перышки, облачка. Откинув голову, я следила за тем, как все это пролетает мимо. Я чувствовала себя похищенной, и это возбуждало. Джош, очень собранный и невероятно элегантный в своем темном костюме, загадочно улыбался.

Через некоторое время я нарушила молчание.

– Ты вроде бы говорил «завтрак», да, Джош? Он снова покосился на меня и кивнул.

– Думаю, это будет типичный европейский завтрак.

Я решила не задавать больше вопросов. Мы ехали молча, наконец где-то близ Базингстока он свернул с автострады и начал оглядывать окрестности – очевидно, в поисках отеля или кафе. К чему понадобилось тащиться завтракать в такую даль, пусть даже сегодня у меня и день рождения? Затем я забеспокоилась: а как же магазин? Ведь пока доедем обратно, будет уже поздно, и я опоздаю на работу. Да уже сейчас почти девять! Может, стоит позвонить Гейл? Я заметила, что в «ягуаре» Джоша есть радиотелефон.