— Mein Gott! Да, это очень обидно! — подтвердил капрал и отправился отыскивать Рамзая, которому рассказал свой роман со вдовой Вандерслуш и о том, как она была во дворце в Гаге с доносом на Ванслиперкена, как бы он и весь экипаж теперь желали отправиться в Амстердам, где его ждет невеста, вместо того, чтобы идти в Портсмут.

Это было как раз кстати для Рамзая, который теперь только и думал о том, как бы отправить письмо к мингеру ван-Краузе, чтобы успокоить его относительно судьбы его дочери, и потому он тотчас же дал капралу обещание, что они могут отправиться прежде в Амстердам, а там, смотря по обстоятельствам, идти в Портсмут или не идти.

— Об этом я позабочусь! — сказал Рамзай. Капрал почтительно взял под козырек и, повернувшись на каблуках, поспешил на бак — объявить всем эту приятную новость.

— По этому случаю, Джемми, спой нам что-нибудь, как бывало! Без твоих песен точно и веселья на судне не стало! — сказали бывшие товарищи Джемса Салисбюри, и тот по обыкновению не заставил себя просить.

После него пели и другие, кто умел, а так как большая часть жилого помещения была отведена под раненых, под женщин и детей, то остальные пассажиры судна собрались на верхней палубе; песни и беседы тянулись до утра. На рассвете куттер вошел в гавань Шербура. Когда явившиеся на судно французские офицеры удостоверились, что это был английский куттер, то заявили, чтобы он немедленно уходил, но на строгом исполнении этого заявления власти не особенно настаивали, так что дали сэру Роберту и его единомышленникам полную возможность высадиться и перевезти на берег все свое имущество, после чего, по просьбе Рамзая, французское правительство изготовило такого рода депешу: «В Шербург прибыл отбитый какими-то неизвестными людьми, успевшими с него бежать, английский куттер, который не был принят французскими властями, так как такого рода поступок мог показаться неприятным английскому правительству. Вверив упомянутый куттер одному из своих офицеров, французское правительство, зная, что его величество король находится в данное время в Гаге, препровождает ему это судно с выражением глубокого сожаления о случившемся.»

Как только сэр Роберт и все его единомышленники со всем их имуществом покинули судно, явился французский офицер с вышеприведенной депешей, капрал ван-Спиттер получил письмо Рамзая к мингеру ван-Краузе, и «Юнгфрау» тотчас же снова вышла в море, держа путь на Амстердам. На третьи сутки поутру куттер благополучно прибыл к месту назначения и бросил якорь на своем обычном месте стоянки.

Французский офицер, прибывший на куттере с депешей от своего правительства, немедленно отправился в Гагу и был принят лордом Альбемарль, затем представлен самому королю.

— Мы постараемся в свою очередь отблагодарить французское правительство за это доказательство доброго к нам расположения, — сказал король в ответ на депешу и разъяснения офицера, — а пока вы, лорд Альбемарль, позаботитесь о том, чтобы этому джентльмену был оказан надлежащий прием!

Когда же молодой офицер откланялся, Вильгельм переглянулся с своим любимым советником, проговорив:

— Прикажите повнимательнее следить за этим французом: эта излишняя любезность французского правительства мне не особенно нравится. Это опять какие-нибудь новые козни!

Не прошло получаса с момента, когда «Юнгфрау» бросила якорь, как Кобль и капрал съехали на берег. Их первым долгом было явиться местным властям и испросить у них распоряжения о размещении раненых по госпиталям, что и было сделано в этот же день. Затем они отправились ко вдове Вандерслуш, которая без дальнейших объяснений была выпущена из заключения на другое утро и теперь вдвойне торжествовала, узнав от возлюбленного капрала о том, что труды ее и страдания не пропала даром, и что Ванслиперкен повешен, а также и его собака.

— Теперь мы можем хоть завтра повенчаться! — воскликнула вдова.

— Mein Gott! Да, даже сегодня!

— Ну, нет, нет, не сегодня! — запротестовала она, и затем, по общему соглашению, решено было отложить свадьбу до выздоровления раненых, которые все должны были присутствовать на пиршестве владелицы Луст-Хауза.

После этого вдова Вандерслуш подробно рассказала капралу и Обадиа Коблю о том, как ее ночью схватили и бросили в тюрьму, и как на следующее утро и ее, и мингера синдика ван-Краузе выпустили, как на рассвете озлобленная и возмущенная мнимой изменой толпа разграбила, разорила и сожгла дом синдика, и как потом, когда он был объявлен ни в чем не повинным, так же толпа с триумфом несла его на руках по улицам города, как на следующий за тем день синдик был торжественно принят королем на особой аудиенции, и как король предложил ему занять прежнюю должность, но синдик, обиженный столь несправедливым обращением, отказался от этой должности, которую принял на себя его приятель и товарищ, мингер Энгельбак.

Выслушав все это, капрал вспомнил, что должен передать письмо Рамзая мингеру ван-Краузе, о котором он чуть было не забыл. Но осторожная вдовушка не отпустила капрала, а послала письмо с Бабэтт, которая доставила его мингеру ван-Краузе, не возбудив ни в ком подозрения.

Ван-Краузе был очень обрадован письмом Рамзая и даже не особенно удивился, узнав, что его зять — якобит и католик; нанесенное ему Вильгельмом III оскорбление так уязвило его, что он сильно охладел к своей партии.

Он покинул Амстердам и поселился в Гамбурге, став совершенно безучастным к тому, кто правит в Англии, Вильгельм ли Оранский или Яков Стюарт.

Рамзай, женившись на Вильгельмине, тоже стал менее горячим сторонником якобитских интересов, так как благодаря своей женитьбе сделался богатым человеком и поселился вместе с своим тестем в Гамбурге. Вследствие всего этого якобиты не стали более его тревожить, не считая нужным впутывать в свои заговоры.

Тем временем на «Юнгфрау», потерявшую своего командира с большею половиною экипажа в госпитале, надо было назначить нового командира, на что потребовалось около месяца срока; по истечение этого времени, еще до прибытия нового командира, все пострадавшие в схватке с контрабандистами уже выписались из лазаретов, и свадьба вдовы Вандерслуш с капралом ван-Спиттером была отпразднована с необычайным торжеством; весь экипаж «Юнгфрау» от мала до велика пировал всю ночь до утра на счет содержательницы Луст-Хауза. Но ни капрал, ни вдова не расщедрились на угощение, а только предоставили своим гостям истратить возможно больше денег в честь этого торжества. Надо, кстати, заметить, что никогда еще экипаж «Юнгфрау» не расходовал столько денег в Луст-Хаузе вдовы Вандерслуш, как в это пребывание свое в Амстердаме, а между тем никто из них уже несколько месяцев не получал казенного жалования, — и странно, что самым сильным богачом был, по-видимому, Костлявый, затем капрал. Некоторые полагали, что их обогатило золото Ванслиперкена, так что, как выражалась молодая фрау ван-Спиттер, «лейтенант Ванслиперкен оплатил все ее свадебные расходы».

На свадебном обеде присутствовали все избранные друзья капрала, мистер Шорт, старший офицер куттера «Юнгфрау», мистер Вильям Спюрей, боцман, мистер Джемс Салисбюри с супругой и, наконец, мистер Филипп Костлявый, эсквайр, который с тех пор, как стал состоятельным человеком, отличался особенной изысканностью и франтоватостью туалета. Вскоре после обеда началось торжество и в самом Луст-Хаузе, обильно изукрашенном гирляндами зелени и множеством добавочных свечей. Стечение народа было столь велико, что вместо расходов этот день принес новобрачной чете совершенно необычайные доходы, что было сочтено ими за хорошее предзнаменование.

— Вот кутеж так кутеж! — сказал Джемми Декс, выходя с остальными на улицу из дверей Луст-Хауза, когда уже совершенно рассвело. — Не так ли, Боб Шорт!

— Да! — по обыкновению лаконически ответил Боб Шорт, направляясь к шлюпке.