— Байте (Приветствие у зулусов) мбуна (бур), я индуна (вождь) Амазулу (Людей неба) Мкопане (Отнимающий).

ГЛАВА 12.

Следующий день был проходным. С утра на пару часов зарядил сильный весенний дождь, быстро прибивший к земле надоедливую пыль и превративший ее в кровавую тестообразную грязь. Поэтому все планы рухнули и боевые действия прекратились сами собой. Потом выглянуло жаркое солнышко и все ждали пока грязь подсохнет. Впрочем, бурскую хунту, заседавшую в Ледисмите все эти события мало затронули. Выдвинутые собранием депутаты прекрасно сохранили все плохие качества своих голландских предков: они были тупы, упрямы, враждебны, подозрительны, хитры и злобны. Квазиправительство с самого утра делило власть и имущество в дистриктах северо-западного Наталя. Ограниченность недалеких людей компенсируется неограниченностью их количества! Сколько там можно еще заседать? Это уже настоящее скотство.

Мы будем все делать так, как это говорю я. Но, нужно всемерно усилить свою охрану, а то проснусь в одно прекрасное утро с мешком на голове, или не проснусь вовсе. Хотя, если озаботятся, то все равно грохнут, так что нельзя быть робким розовым кроликом, который писается от испуга каждый раз, когда подумает, что его могут убить. Мне нужно быстро пробежать сквозь эту кроличью нору.

От развалин бывшего британского форта Вест-Дрифт, ныне облюбованного большой стаей стервятников, на юг выдвигались отряды зулусов и тридцать пять всадников буров. Раненых и контуженных пришлось оставить на месте под присмотром нескольких бойцов, у них теперь была одна задача потихоньку пробираться к ферме Науде.

Когда дороги подсохли, опять начали сновать по местности бурские разъезды, нанося неприятные визиты на фермы к британским колонистам. Иногда, не обходилось без эксцессов, звучали звуки выстрелов, но в целом пленных в форте Ледисмита потихоньку прибавлялась.

Отправленные пушки завязли на дороге, размокшей после дождя, только во второй половине дня их удалось вытащить при помощи пригнанных чернокожих и приведенных ими быков. Дальше все пошло по распорядку.

Моим пикетам на дороге к Питермарицбург тоже пришлось изрядно промокнуть, но свою штормовую вахту они отстояли с честью.

В самом Питермарисбурге было спокойно. Основанный в 1838 году на месте зулуской деревеньки Умгунгундлову (место слона) город был столицей для буров Наталя. Правда, тут имелся в виду не животное слон, а иносказательно король зулусов и одержанные им победы. Буры же назвали свой город так в честь вероломно убитых Дингаане бурских вожаков Питера Ретифа и Герхарда Марица. Даже после аннексии республики Великобританией Питермарицбург продолжал оставаться столицей колонии. Расположенный среди лесистых холмов город насчитывал более 5 тысяч жителей и являлся кусочком старой Европы, утопающим среди африканских садов и цветов. Рядом с городом имелась и своя Столовая гора с плоской вершиной, почти такая же, как в Кейптауне, которая нависала над Питермарицбургом, со склонами заросшими акацией и алоэ.

Любимый многими горожанами цветущий парк был организован пять лет назад, в 1863 году и назывался Александр Парк, в честь датской принцессы, супруги наследника престола. При этом же парке работал крикетный клуб для любителей крикета среди богатых жителей. Но местные энтузиасты на этом не унимались и хотели завести в городе настоящий Ботанический сад и собирали на него средства горожан. В тоже время в десяти километрах от города можно было еще найти местечки до сих пор кишащие зебрами, антилопами гну, носорогами и гиппопотамами. Город также был и оставался важнейшим перекрестком дорог колонии Наталь.

На улице Шурц-Стрит стоял особняк, окруженным цветущим садом. Жилой двухэтажный дом был выстроен из бурого камня и имел крышу из оцинкованного железа, омытую дождем и ослепительно сверкающую от ярких лучей дневного солнца. Перед домом тянулась веранда, обвитая плющом и диким виноградом, а мимо нее проходила дорога, обсаженная с обеих сторон апельсинными деревьями, сплошь покрытыми цветами, а также зелеными и даже желтыми плодами. В Натале бывает все сразу и цветы и плоды. За апельсинными деревьями раскинулся тенистый фруктовый сад, огороженный стеной из грубо сложенных камней, а еще далее располагались конюшни и хозяйственные постройки. Направо от дома помещались питомники для деревьев, а налево располагался удобный колодец. Несколько чернокожих ухаживали за домом и за садом, пара белых лакеев сидела поодаль с презрительным видом.

В этом доме сейчас жил командующий военными силами колонии, командир Дурбанского полка Ральф МакКензи, лорд Глентирк. Правда, лордом он был второсортным шотландским. Англичане, завоевав своих соседей, все же постарались включить их правящую элиту в свой круг, пусть и на птичьих правах. Но, иногда, освободившиеся титулы присуждались и коренным англичанам. Все помнят остроумное замечание герцога Веллингтона, над которым все смеялись, что он Ирландский лорд. Герцог отвечал своим насмешникам, что можно родиться в конюшне и не быть при этом лошадью.

Впрочем, остроумие никогда не было сильной чертой лорда Глентирка, ей скорее являлся его напыщенный апломб, чувство полного превосходства над всеми окружающими его людьми, это был для него непреложный факт. Еще наш аристократ гордился своей военной выправкой. На этом короткий список достоинств Ральфа МакКензи исчерпывался полностью. На свете существует четыре категории остолопов: просто болваны, болваны надутые, титулованные болваны и, наконец, венец творения — лорд Глентирк, бестолковый вояка-остолоп, храбрый как заяц, жадный до дутой славы, и добивающийся ее с ослиным упрямством и упорством чокнутого маньяка.

Большая комната была еще неубрана, на подушке лежал ночной колпак лорда, рядом серебряная грелка, то тут, то там, валялись разбросанные вещи, в том числе корсеты и пуховки, подобающие какой-нибудь женщине, но не офицеру. Накладка волос кофейного цвета, была надета на специальную подставку в его будуаре. Сейчас сэр Ральф был еще в ночной сорочке, свои баки он подмарафетил капелькой помады, дневное солнышко играло на его плешивой макушке; лорд лениво уплетал булку и размахивал бутылкой пива перед закрепленной на подставке картой Южной Африки. Картина- измученный нарзаном самец предается отдохновению после тяжких трудов. Сорокапятилетний лорд буквально утопал в самодовольстве и считал себя очаровательным.

В последнее время ходили разные слухи, то о грядущем вторжении в Наталь буров, то кровожадных зулусов, и лорд Глентирк был вынужден забрать с собой львиную долю своих солдат и перебраться из любимого им портового современного Дурбана, где даже уже была своя железная дорога, в этот застывший в глубинах времени Питермарицбург.

Судьба потерпевшего жестокое поражение подполковника Саутдауна, сэра Ральфа ничему не научила. Напротив, он убедился в правильности своего предположения, что офицеры должны быть исключительно аристократы, простолюдины, купившие офицерские патенты, обязательно все изгадят. Чего еще можно ожидать от всех этих торговцев салом? Недаром же лорд, в свои редкие свободные минутки, пытался писать "Трактат против реформы в армии". При этом всем лорда Глентирка ни в коем случае нельзя было назвать плохим солдатом. Кое-что из того, что считается недостатком для обычного человека, для британского военного является несомненным достоинством: например, тупость, самоуверенность, узколобость.

Отсюда, из Питермарицбурга он мог в случае нужды выдвинуться в любое место. Теперь же приходилось киснуть тут в ожидании новостей. Пока же он катался по городу в своем кабриолете, пил красное вино, играл в вист, хвастливо рассказывал о своих индийских похождениях, а одна ирландка, вдова хлеботорговца, утешала и улещала его. В общем, блестящий лорд жил припеваючи.

В комнате находился еще майор Лайсет Грин, напыщенный "вечный" юнец, сорока лет от роду, законченный кретин из полка МакКензи, его можно было бы заподозрить в естественном желании подчиненного подсидеть своего командира, но из органов чувств у этого офицера не атрофировались пока еще только брюхо, да еще желудок. Если пропускать мимо ушей, темные слушки, периодически возникающие про этого человека, то всякий бы назвал его добродушным, веселым и беспечным малым.