Ну что сказать, честно признаться я уже устал чему либо удивляться в этом новом для себя мире. Подумалось лишь, что если кому из наших стану рассказывать всё как было, так ведь не то, что не поверят – смеяться будут, мол травит усатый почём зря. Обидно, досадно, но ладно…» – боцман не без печали вздохнул и продолжил. – «Лежу я на шкурах, Миника слушаю и замечаю не то, что-то со мной – всё время чесаться тянет. Миник это заметил и говорит:„Это Рони, с тебя смазка из китового и нерпичьего жира почти сошла, а в ней ещё кое что намешано, чтобы появившиеся весной паразиты со шкур, твою хоть и слегка шерстью поросшую(это они как раз одобряют), но нежную, белую кожу не беспокоили. Нас коренных гренландцев они почти не трогают, приелись мы им, а вот гостей жалуют. Пора тебя натереть жиром ещё разок“.
Я вздохнул и пожаловался, что этой мазилке простой горячий душ сто раз предпочёл бы. „Ну душ, не душ,“ – говорит Миник, – „а место такое с горячей водой есть поблизости – Уунарток называется. Самая южная точка Гренландии и отсюда всего сутки добираться, но сначала на собачьей упряжке, а как снежный наст кончится, то по сопкам пешочком полдня, там глядишь и город. Место тёплое, кругом трава зелёная, цветы яркие и всё это с видом на наши снежные горы с ледниками и айсберги в Уунартокском фьорде. Бьют там из земли термальные источники, наподобие тех, которые в Исландии. Магма раскалённая близко, вот она воду и греет. А сейчас вставай, траур по ушедшему сегодня окончен и будет праздник Жизни. Ты будешь принят в семью Калаалит Анори, как избавитель от старого, мстительного злодея. В честь тебя женщины варят в большом казане добытое нами мясо быков, лучшие куски с секретными тундровыми кореньями, делающего сильного мужчину могучим, а женщину красивой и желанной“.
Мы выбрались из иглу наружу по самому ближнему и короткому из ходов. Надо сказать, что если бы не мой друг – инуит, я мог бы заблудится среди лабиринта ходов связывающих полтора десятка ледяных домиков. К тому времени праздник Жизни был в самом разгаре и никто особо не переживал по поводу опоздания на него самого виновника торжества, то есть меня. Десяток мужчин восседал напротив другой мужской группы примерно того же числа. Один из инуитов затянул довольно пронзительным голосом какой то речитатив, перемежающийся клекочущими горловыми звуками, напоминающими крики гагар и чаек. От противоположной группы ему ответил другой солист в более низкой тональности, а товарищи поддержали его басовитым рычанием десятка глоток. Соперничающее собрание не осталось в долгу и выдало басовикам такой совместный душераздирающий фальцет, сопровождающийся нечеловеческими взвизгами, что у слушателей и у меня в том числе, заложило уши. Все, не исключая исполнителей одобрили этот факт посредством аплодисментов и жизнерадостного веселья. Это было состязание хоров и на нём победили визгуны. С десяток разновозрастных, шустрых и вездесущих детей в кухлянках из нарядного меха и разноцветных, высоких сапожках расшитых бисером, изо всех сил мешали взрослым праздновать, но никто не пытался осадить шалунов или сделать им замечание.
Далее последовали спортивные мероприятия: Вдруг на снежном насте появился настоящий, ярко желтый, кожаный футбольный мяч и бывшие хористы стали самозабвенно гонять его. Кто против кого играл, я так и не понял, но мне показалось, что гол забивался в свои ворота с теми же радостными воплями, что и в ворота соперника. Причём вратари были столь активны, что возвращались в свои ворота, только для того, чтобы после каждого забитого мяча напомнить публике о своём существовании. Затем на шестах соорудили, что-то наподобие длинного турника и мужчины, сбросив кухлянки споро передвигались по ним на руках, демонстрируя силу кистей. Я не рискнул последовать их примеру, потому, как сразу увидел, что мне не угнаться даже за самым молодым и слабым из соревнующихся. По окончании спартакиады началось самое главное – в центре круга зрителей появился ангакок – шаман племени Большой Джуулут.
Он был облачен в длинные одежды, покрытые множеством развивающихся при каждом движении цветных лент. На голове его была остроконечная шапка из серебристого песцового меха, украшенная многочисленными колокольчиками и цветными перьями. Лицо закрывала маска изображающая морду белого медведя с оскаленной пастью, полной страшных, смертоносных, как ножи зубов. На маске медведя красовался лишь один, мастерски исполненный глаз, на месте же второго зияла большая дыра, для пущего эффекта, обведённая красной охрой. Морщинистое лицо самого Джуулута, покрытое каким-то белым составом, жутким образом торчало в самом центре разверстой, острозубой медвежьей пасти. Шаман в начале молча кружился в танце под аккомпанемент большого круглого бубна, а затем стал издавать низкий утробный звук при плотно сомкнутых губах.
Звук становился всё ниже и ниже и поверить в то, что его может издавать человек становилось уже невозможным. Ритм танца ускорялся и старик принялся метаться между соплеменниками с прытью, которой мог позавидовать загнанный хищником в скальный тупик заяц. Зрители впали в совершенное оцепенение и молча раскачивались в такт утробным, зловещим завываниям. Вдруг шаман открыл рот и издал вполне человеческий звук, похожий на крик боли. Он уронил на землю бубен, сорвал с себя маску, бросив её на снежный наст и протянув обе руки в мою сторону, указал на меня. Затем как то совсем поник и обессиленный побрёл из круга к приготовленным заранее подстилкам из шкур, на которые свалился почти замертво.
Инуиты по окончании этого танца – камлания стали по очереди подходить ко мне и торжественно-трогательно прижиматься на несколько секунд своей щекой к моей, видимо в знак родственной расположенности. Мне пришлось присесть на ближайшие нарты, поскольку стоять, согнувшись в три погибели, принимая десятки таких тёплых поздравлений от новых родственников, стало просто напросто утомительным. Наконец и эта церемония закончилась. Снова появился Миник и без особых предисловий заявил:„Упряжка готова, Рони. Ивало ждёт. Я отвезу вас ближе к Уунартоку, а дальше вы пойдёте пешком. На все вопросы я отвечу в пути. Если ты откажешься ехать, то завтра я отвезу тебя обратно в Нуук. Ты свободный человек и кроме того теперь наш соплеменник, так-что тебе решать“.Противится особо я не стал, поскольку уже догадывался, что кульминация моей гренландской охоты произойдёт именно в Уунартоке. К тому же предлагаемое путешествие с красавицей-китобоем Ивало(то, что она всего три дня, как вдова Нанока я почем-то не вспомнил, или захотел не вспомнить) влекло меня как самое желанное приключение.
На собачьей упряжке мы втроём направились к Уунартокскому фьорду. Ехали молча, поскольку внезапное ощущение охватившей меня неловкости и неестественности происходящего напрочь отбило желание общаться со спутниками. Миник, почувствовав эту мою душевную маету, будучи человеком умным и воспитанным в большой мере в европейских культурных традициях, понял моё эмоциональное состояние и попытался завязать разговор. Однако я был настолько, как выражаются буддисты: „Обращён внутрь себя“, что мой деликатный соплеменник счёл за благо оставить меня в покое»
В этом месте, я извинившись, что прерываю, задал Брониславу Устиновичу давно занимавший меня вопрос: «Скажите, а вы действительно так долго не догадывались для чего ваши друзья инуиты, под предлогом охоты и с многочисленными ухищрениями, организовали ваше посещение их зимовья и последующее знакомство с одной из молодых женщин их рода?» Старый моряк бросил на меня пронзительный взгляд, от которого мне самому стало неловко и грустно усмехнувшись, ответил: «Знаешь, парень, представь себе не догадывался и довольно долго. Ты ошибаешься, поскольку твоя, как тебе кажется незаурядная проницательность плод иллюзии, которая обычна для читателя книги, зрителя кинофильма или слушателя какой либо занимательной истории, например детектива. Дело в том, что авторы всех вышеперечисленных жанров повествования, в отличии от их зрителей или слушателей обладают разумеется совершенно полным знанием их содержания».
