Капитан тяжко вздохнул и развёл руками: «Да прав ты, кругом прав Эдуард Михалыч. Беда в том, что попали мы как кур во щи и выход у нас из этой шхеры только один. Мы прослушали последние разговоры главарей этой банды из грота. Они ведь тоже всё просчитывают, тем более наверняка уже знают о пропаже кислотной мины. Если мы попытаемся связаться по рации УКВ(другой у нас нет) с ближайшими судами, то они нас просто заглушат, да и мой бездоказательный рассказ о наших похождениях на Медвежьем будет выглядеть мягко говоря, мужики странно. Коллеги могут подумать, что у капитана Дураченко в гостях белочка, алкогольный психоз, понимаешь. В случае если мы попробуем для перевозки людей воспользоваться баркасом Верманда, о котором им пока неизвестно они это наверняка заметят и утопят его вместе с людьми, после чего спокойно уничтожат и „Жуковск“, так мы просто облегчим им задачу. Теперь самое главное. Я не съехал ещё с катушек, чтобы вообразить себя адмиралом Ушаковым или Нахимовым и ввязаться, как выразился наш второй механик(Владлен покосился на покрасневшего Эдуарда) „на нашем ржавом корыте“ в открытую стычку с наверняка хорошо вооружённым врагом. Как говорят: „Кто предупреждён, тот вооружён“. Это и есть наш козырь в рукаве.
Нам стало точно известно из последних записанных нашими разведчиками разговоров, что „брунгильдовцы“ уже установили где-то на фарватере фьорда связку из четырёх морских мин времён второй мировой. Их подлый расчёт в том, чтобы гибель „Жуковска“ со всем экипажем, выглядела как случайный подрыв траулера на старых всплывших после недавнего шторма с глубины, минах. Вроде как русский траулер зачем-то влез в неизвестную шхеру и нарвался на смертельный привет из сороковых годов. Они не знали, что мы находились в у Медвежьего крыла под арестом и предполагали, что наоборот случайно зашли в секретный фьорд, когда браконьерствовали в норвежских водах, а увидев на горизонте сторожевик решили спрятаться там от него. Сейчас после вылазки наших разведчиков и пропажи секретной кислотной мины они уверены, что мы группа наёмников, таких же как они, только с противостоящей им стороны, маскирующиеся под советский траулер.
Вот, что предложил наш хороший друг и союзник Верманд Вард. Его баркас, о котором нашим врагам пока ничего не известно, пойдёт впереди нас и пойдёт с тралом за бортом. Судно деревянное и его осадка чуть более двух метров, тогда как мины выставлены в расчёте на нашу примерную осадку, то есть примерно на глубину семь метров. Трал будет придонный и обязательно сорвёт с грунта якоря минной связки. Хуже будет если задеть сами мины, поскольку когда они сдетанируют, баркас может быть разбит ударной волной о скалы. Однако Верманд уверен, что трал пройдёт гораздо ниже самих мин и скорее всего они просто всплывут, оторвавшись якорями от дна. Тогда вступит в дело наш бравый ветеран Бронислав Устиныч». Боцман встал и с церемонной серьёзностью, словно у архиерея на приёме, поклонился уважаемому собранию.
Моряки вдруг разулыбались, обстановка несколько разрядилась, а капитан усмехнувшись, продолжил: «У нашего боцмана против любых мин есть такой железный аргумент, который они не переживут завидев за полмили. Устиныч покажи-ка машинку». Боцман полез куда-то под стол, а с места у выхода раздался панически испуганный голос рыжего Эпельбаума: «Бронислав Устиныч не доставайте вашу машинку, мы же не раз были вместе в бане, присутствовавшие до сих пор под впечатлением. Второй раз это можно не пережить, особенно теперь, когда мы узнали, что от одного её вида взрываются морские мины». По салону прокатилось бурное веселье, народ заметно расслабился. Кто-то из моряков крикнул с места: «Да ладно Устиныч, что мы в войсках или на флоте не служили, чи пулемётов не бачили!? Не возись в салоне с железкой, а то ещё стрельнет не дай боже! Про то, что ты в Отечественную воевал и оружием владеешь справно, то нам ведомо. С такелажом управляться, как ты это умеешь, оно посложнее будет».
Капитан поднял руку, чтобы унять несколько нервозную весёлость экипажа, сменившую прежнее тягостное настроение. «Вот ещё что ребята» – во вновь наступившей тишине продолжил он – «Есть наверняка ещё один важный вопрос, который вы не задали, но наверняка зададите. Так вот, я хочу сработать на опережение. Я сам озвучу этот вопрос и сам же нам него отвечу. Какова роль командира сторожевика „Сенье“ во всей этой истории? Ведь получается, что он использовал нас как наживку, притащив под Медвежье крыло, под самый бок к опасности? На самом деле всё гораздо сложнее и майор Бьернсон не предполагал такого развития событий. Я имел с ним встречу, как говориться тет а тет (о моём присутствии Владлен видимо благополучно забыл, впрочем наиболее важная часть межгосударственных переговоров Бьернсон – Дураченко прошла без моего участия) и он объяснил мне, что по его сведениям эта шхера, куда он нас притащил это бывшая тайная база кригсмарине с подскальным гротом для стоянки подлодок и сейчас её могут использовать некие силы, нацеленные против разработок шельфовой норвежской нефти.
Он кстати намекнул, что эти силы явно имеют союзников среди нескольких влиятельных политиков в Норвегии, Дании и даже в Исландии и те лоббируют отказ от нефтеразработок на норвежском шельфе как раз по соображениям экологии и сохранности рыбных запасов. Майор предложил мне, так называемое устное джентльменское соглашение: Наш траулер в течении двух суток торчит на приколе под Медвежьим крылом с включённым эхолотом – поисковиком,(этот переделанный из немецкого поисковика подлодок поисковик рыбных косяков и натолкнул майора на идею всей операции с нашим участием) который контролирует подводный вход в грот и обязательно зафиксирует проходящую субмарину. Тем самым поднятый нами шухер должен быть расценен обитателями грота, как пристальный к ним интерес со стороны советских спецслужб, которым стало что-то известно. Расчёт Бьернсона в том, чтобы насторожить тех, кто срывается в гроте, напугать их хозяев и заставить свернуть или приостановить операции против норвежских нефтяников. Тем самым он надеялся выиграть время для контригры, которую ведут его влиятельные друзья. Они считают, что шельфовая нефть может помочь Норвегии совершить экономическое чудо, превратив её в одно из самых богатых и процветающих государств Европы.
Затем по плану командира „Сенье“, мы выполнив свою миссию должны покинуть это гостеприимное местечко с помощью карты фарватера, которую начертил мне Бьернсон. Таким образом, согласно нашей договорённости с майором мы можем считать себя свободными, поскольку факт нашего задержания не был задокументирован, а на нет, как говорится и суда нет. Однако по русской традиции мы, вернее я, слишком увлеклись и зашли в этой игре более, чем далеко. Я не предполагал, что в моём экипаже окажутся опытные скалолазы, да ещё при всём альпинистском снаряжении. Дальше события развивались, так, как вам известно. Это мой грех, мой чёртов азарт. „Брунгильдовцы“ по расшифровкам их последних разговоров не поверили в версию с происками КГБ и почему то решили, что мы такие же наёмники, только с противоположной стороны. Так что парни, хоть казните, хоть милуйте, но потом, когда выберемся, а сейчас будьте добры подчинятся».
Моряки с минуту сидели в молчании, осмысливая свалившуюся на них массу непривычной информации. Меня же занимал другой вопрос: Каким образом нашему капитану удалось без переводчика понять Бьернсона, толковавшего с ним по английски о столь сложных вещах, как международные политические интриги? Как я узнал позднее, Владлен долго и упорно изучал английский, но говорить так и не начал, зато понимал и даже читал печатный текст вполне сносно.
Народ негромко переговариваясь расходился из салона и уже через десять минут, принявший палубную вахту Рома спешил к кормовому флагштоку с новым аккуратно свёрнутым государственным знаменем СССР. По громкой внутрисудовой связи вновь прозвучал голос капитана: «Палубной команде приготовится к отшвартовке. Боцману на бак, старшине на корму. Старшему механику просьба спустится в машинное отделение. Удачи нам ребята. Ещё не вечер!»
