— Петро, — обернулся Витька к дружку, — глянь, смотритель явился! Всю шайку привел!

— А мы и не собираемся входить! — дернула плечом Наташа и перекинула косу с голубым бантом на грудь. — Мы здесь подождем.

— Петро, чё она сказала?

— Там, сказала, обождут, — ухмыляясь широким лицом, перевел дружок.

— Чего обождут?

— А я откуда знаю!

Сережка, первым затеявший весь этот сыр-бор, не выдержал:

— У тебя, Витек, здорово роль Иванушки-дурачка получается. Только все-таки скажи, откуда те колья у вас взялись?

— Какие колья?

— А вон, на грядке. Три штуки.

— Дурила! Столб осиновый! Каланча в галстуке!

— Обзывай, обзывай. Сколько влезет. Только признайся: вчера ведь их не было?

— Знаешь, — вдруг заорал Витька, — я вот колом этим по твоей дурной башке! Чтоб не трепал, чего не знаешь. Сто лет они там стоят!

— Ха-ха, сто лет! — Сережка победно засмеялся. Тогда объясни: для чего они на грядке стоят? Огурцы держат?

— Ты откроешь?! — Егорка снова потряс калитку.

— Вот-ка, выкуси! — Витька показал кукиш.

— Ну, гляди, йогом не плачь! — Егорка с разбега подпрыгнул, ухватился за верхний брус и через две секунды уже сидел на калитке. Ноги он свесил во двор и, видимо, собирался спрыгнуть вниз. Но еще не решался.

— Думаете, вас двоих испугаюсь! — подбодрил он себя.

— Прыгай! Давай!

Витька подбежал к метавшейся с лаем овчарке и спустил ее с цепи.

Собака рванулась к калитке, и Егорка едва успел подобрать ноги. Соотношение сил теперь было не в его пользу.

— Ладно, Витек, мы еще про эти колья поговорим с тобой! — сказал Егорка и спрыгнул вниз, на улицу.

Толик был взят в плен в девятом часу утра.

В половине восьмого он позавтракал с сестрой, потом нарвал и нарезал курам травы, достал из гнезда четыре тепленьких яйца и отнес их на кухню. А для сестры, затеявшей стирку, натаскал из колонки целый бак воды, за что сестра пообещала купить ему мороженое.

Во дворе Толик попасся на кустах красной смородины и, когда до оскомы во рту насытился кисловатоострыми ягодами, посмотрел на солнце, неярко светившее сквозь белесую облачную хмарь, и решил, что можно отправляться к Егорке. Интересно, написала Наташа новый щит или не стала писать? Вчера спор вышел. Егорка убеждал, что обождать надо со щитами. Если разбой все-таки Витька учинил, то и новые щиты порушит. Знает он вредный Витькин характер. А Наташа доказывала, что не порушит, теперь побоится. «Упрямая Наташа!» — с одобрением улыбнулся про себя Толик. Улыбнулся и вздохнул: она-то упрямая, своего добьется, а вот он… Расхвастался ребятам, что каждый день зарядку делает, а сам… И сегодня не делал. Воду таскать — это все-таки не зарядка.

Толик сбросил рубашку и, оставшись в майке, по всем правилам — ноги на ширину плеч, руки отвел назад — принялся выполнять первое упражнение.

Лишь три раза успел он присесть и глубоко выдохнуть носом воздух — у калитки скрипнуло, над головой колыхнулась проволока, и колокольчик, прикрепленный на углу стены, тихо звякнул.

У Толика, гордого от сознания, что заставил себя делать зарядку, и в мыслях не было чего-то опасаться. Звонят? Что ж, сейчас посмотрит, кто пожаловал.

Распахнул, ничего не подозревая, калитку — там двое, Витька и Петро. Екнуло сердце у Толика.

А Витька уже за руку его взял.

— Привет, Толик-Кролик! Поговорить надо.

Петро сомкнул пальцы на другой его руке. Будто под стражу взяли.

— О чем говорить?

— Не здесь разговор, — сказал Витька. — Пройдемся?

Спросил зачем-то! Словно Толик мог отказаться. В клещи взяли, ведут, как пленника. Попробуй не пойти — потащили бы. Эх, не видно его друзей! Они бы не дали в обиду.

Вот и Витькин дом, крепкая калитка, свирепый Рекс на цепи.

Когда вошли во двор, Толик все же успел заметить, что колья с огуречной грядки куда-то исчезли.

Пленника провели в ту самую кухню, где, по рассказам Сережки, стоял второй телевизор. Полированный ящик с выпуклым экраном действительно занимал почетное место между окном с кремовой занавеской и величественным, как снежный сугроб, холодильником.

Толику место досталось более скромное — на табуретке возле раковины, под которой стояло мусорное ведро и приткнулся скособоченный веник. На табуретке он очутился не по своей воле — Витька приказал. Сам хозяин садиться не захотел. Покачиваясь на каблуках, он встал перед пленником, засунул большие пальцы рук под ремень с широченной медной бляхой.

— Ну, рассказывай, зачем вся ваша шайка заявилась вчера?

Толик посмотрел на игривую морду коня, выдавленную и а Витькиной ременной бляхе.

— Пришли… просто. — Толик не мог сообразить, как должен вести себя. Молчать и отрицать все, будто настоящий пленник на допросе у врага, или отвечать без утайки?

— Не хочешь говорить? Витькин большой палец вылез из-под ремни и снизу больно уперся в Толин подбородок. — А я страсть до чего хочу послушать.

«Если спрашивает, значит, он ничего не знает? — подумал Толик. — И щиты, значит, не он сломал?..»

— Молчишь! — недобро усмехнулся Витька.

«…А почему колья в огороде у него оказались? Три штуки…»

— Петро, он зарядку там недоделал. Загнем ему салазки?

Витькин приятель взял со стола грушу, с хрустом откусил красный бочок, махнул рукой:

— Он сейчас расскажет. С духом соберется. Лучше грушей его угости.

— Что-то жалостливый ты стал, — недовольно сказал Витька. — Хотя ладно, можно и так… — Он выбрал грушу покрупней и протянул пленнику. — Думаешь, мы звери? По-хорошему спрашиваю, зачем Егорка во двор рвался? Ишь, на калитку даже махнул!

Толик зажал в руке грушу и вдруг ясно понял, что никакой измены не будет, если он скажет правду. Разве это тайна, что они ходят патрулировать, природу охраняют? Все об этом знают. И пусть. Будет только лучше, если и другие станут охранять ее.

— Кто-то щиты наши украл. Мы на вас подумали. Потому что Сережка увидел колья у тебя во дворе. Такие же, как под щитами были.

— Ну, юмор! — засмеялся Витька. — Палки увидели! Да они, палки, и есть палки. Все одинаковые, из дерева.

— Три штуки как раз, — добавил Толик.

— Да у нас в сарае три кубометра таких. Батя с лесосклада привез.

Толик еще хотел спросить, почему сейчас нет тех палок на огуречной грядке, но не стал спрашивать. В самом деле, поднял Сережка панику.

Толик совсем успокоился. Повернул грушу красным бочком, откусил.

— Ну, а когда телегу свою сделаете? — поинтересовался Витька.

— Еще не все достали, что нужно. Цепь нужна, зубчатка с педалями, седла.

— Сразу вчетвером будете ездить?

— Если сделаем, приклепаем, как полагается, то поедем.

— Носом в землю!

— В цирке и по десять человек садятся.

— Они деньги за то получают, в цирке. Там чего не покажут! Голову человеку отпиливают… А этот… Владька, из города, он — кто?

— Мальчишка.

— Ты юморист! По шее захотел? Будто сам не вижу, что не девчонка. Он кто — родня Егорке? Брат?

— Кажется, — сказал Толик. — Двоюродный или троюродный…

— Десятая вода на киселе? — ухмыльнулся Петро.

— А про самбо — не свист? Точно? Знает приемы?

— Точно. Штук двадцать знает, — не желая подводить командира, с удовольствием соврал Толик.

Витька снова засунул под ремень пальцы, пожевал губами:

— Все равно, можешь передать ему: встретимся на одной дороге — я такой двадцать первый покажу чистюльке этому, что всю жизнь будет помнить!

— А за что ты его? — удивился Толик.

— Еще спрашивать будешь! Какой допросчик! Забыл, как с распухшим носом бежал? Могу добавить!

Толик боязливо сжался на табурете. Что это с Витькой? То разговаривал нормально, Толику даже не верилось, что Витька может так разговаривать с ним, а теперь снова злится, кулаками размахивает.

— И когда со своим Егоркой перестанешь ходить? Сколько раз говорил! Отряд придумали! Повязочки! Природу защищают. Ишь, какие хорошие! А другие, значит, — оболтусы, дураки, тунеядцы! Ничего, я вот мотоцикл куплю — тогда побегаете, рты разинете. Не то что ваша дурацкая телега. В общем, выбирай: не будешь с Егоркой ходить — так и быть, прокачу на мотоцикле.