Глаза оленя сверкали зеленоватым огнём и горели убийственной ненавистью, и он, как безумный, вертел головой то в одну, то в другую сторону. Такая борьба не могла продолжаться долго. Силы совсем почти оставили Рольфа, а животное по-прежнему давило ему грудь.

— О Господи, спаси меня! — прошептал он, когда животное приподняло голову, пытаясь снова освободить свои убийственные рога. Животное почти уже освободило их, но вороны подняли вдруг отчаянное карканье, и из лесу выбежало ещё одно существо, спеша присоединиться к битве. Олень поменьше? Нет! Так кто же? Рольф ничего не видел, а только услышал сердитое ворчание, и в ту же Минуту Скукум схватил убийцу за одну из задних ног. Сил у него, конечно, не было настолько, чтобы он мог оттащить оленя, зато зубы у него были острые, и он от всего сердца отдался делу спасения; когда затем он вцепился зубами в более нежные части тела оленя, тот, истощённый предыдущей борьбой, попятился назад, повернулся и упал. Не успел он ещё подняться, как Скукум вцепился ему в нос, сдавив его, как тисками. Олень мотнул головой и потащил с собой собаку, но не мог её стряхнуть с себя. Рольф воспользовался случаем, вскочил на ноги, схватил топор и нанёс животному оглушительный удар, а затем, увидя на снегу охотничий нож, выпавший у него во время борьбы, покончил с врагом и… потерял сознание. Опомнившись, он увидел подле себя Куонеба.

Рольф лежал у огня, когда пришёл в сознание, а Куонеб стояд склонившись над ним, и смотрел на него с серьёзным, сосредоточенным выражением. Увидя, что он открывает глаза, индеец улыбнулся; улыбка его была такая мягкая, нежная, и столько глубокого чувства скрывалось за нею.

Куонеб сейчас же налил горячего чаю, который настолько ободрил Рольфа, что он мог привстать и рассказал всё, что с ним случилось в это утро.

— Он злой Манито, — сказал индеец, посматривая в ту сторону где лежал мёртвый олень, — есть его не следует. Ты, вероятно, сделал какое-нибудь заклинание и призвал им Скукума?

— Да, своим ртом, — был ответ. — Я звал, кричал, и он пришёл ко мне.

— Отсюда далеко до хижины, — сказал Куонеб. — Я не мог слышать твоего голоса; Скукум также не мог слышать его. Кос-Коб, отец мой, говорил мне, что в то время, как зовёшь кого-нибудь на помощь, делаешь какое-то заклинание, которое несётся по воздуху скорее и дальше твоего голоса. Быть может, он прав, — я не знаю; мой отец был мудрый.

— Видел ты, Куонеб, когда Скукум побежал ко мне?

— Нет. Он оставался со мной, когда ты ушёл, но всё время беспокоился и визжал. Потом он ушёл от меня, и прошло довольно много времени, пока я услышал его лай. Только лай означал: «дело плохо». Я пошёл на лай, и он привёл меня сюда.

— Он, вероятно, шёл по моему следу вдоль линии.

Час спустя они двинулись в путь по направлению к хижине. Вороны всё время провожали их громким карканьем. Куонеб взял роковой рог, срубленный Рольфом, и повесил его на молодое деревце вместе с небольшим остатком табаку и красным бумажным флагом, чтобы умилостивить злого духа, который находился где-нибудь поблизости. Всё это висело там много лет подряд, пока молодое деревце не превратилось в большое дерево, поглотившее весь рог до верхушки, которая сгнила потом и отпала.

Скукум на прощанье обнюхал павшего врага, выразив трупу своё собачье презрение, и двинулся во главе процессии.

Ни в этот день и ни в следующий, а в первый день, когда наступила тихая, ясная, солнечная погода, взошёл Куонеб на гору для молитвы; он развёл небольшой костёр и, когда дым заклубился вверх длинной свинцовой полосой и потянулся к плывшему над ним розоватому облаку, он бросил в огонь щепотку табаку и, подняв к небу лицо и руки, запел новую песнь:

Целую неделю чувствовал себя Рольф больным и разбили. Временами Куонеб бывал холоден, мрачен и молчалив. Но потом в его сердце проникали более тёплые дуновения, и мрачная ледяная кора их уступала, давая место мягким, добрым побуждениям.

Погода перед тем, как случилось происшествие с оленем, была холодная и ветреная. Холод усиливался постепенно, и, когда наступил мороз, сковавший поверхность вод, Куонеб вздумал мыть руки в посуде, служившей для выпечки хлеба. Рольф имел свои собственные новоанглийские понятия о чистоте кухонной посуды и забыл на этот раз уважение, которым был обязан известному возрасту. Вот главная причина, почему в тот день он вышел один. Пораздумав хорошенько над случившимся, он пришёл к убеждению, что единственным спасением здесь может служить умывальная чашка, но где её достать? В то время жесть была редкостью и стоила очень дорого. Всё необходимое для жизни старались обыкновенно находить в лесу и, руководствуясь опытом и обычаями, редко терпели неудачу в своих поисках. В течение всей своей жизни Рольф видел, как делают, и сам делал корыта для свиней, чашки для кленового сока, корыта для корма кур и так далее, а потому решил попытаться с помощью топора вырубить из липового обрубка корыто, которое могло бы служить вместо умывальной чашки. Будь у него подходящие инструменты, он мог бы сделать очень хорошую чашку, но одним топором и притом с помятой оленем рукой работать было трудно, потому чашка вышла тяжёлая и грубая. Воду в ней можно было держать, но черпать ею воду из проруби было невозможно, и необходим был ковш.

Увидя результаты работы Рольфа, Куонеб сказал:

— В вигваме моего отца всё было из берёзовой коры. Смотри, я сейчас сделаю ковш.

Он вынул из амбара свёрток берёзовой коры, собранной в тёплую погоду (её трудно собирать в холодную) на тот случай, если понадобится починить лодку. Выбрав самый хороший кусок, он отрезал квадрат в два фута и положил в большой горшок с кипящей водой. Одновременно с этим он намочил в горячей воде пучок длинных волокнистых корней белой сосны, собранных также до наступления морозов и также необходимой для починки лодки весною.

Пока всё это мокло в горячей воде, он отколол пару длинных берёзовых щепок в полдюйма ширины и одну восьмую дюйма толщины и положил их мокнуть вместе с корой. Затем он приготовил три шпильки вроде тех деревянных гвоздей, на которые вешают одежду, расколов с одного конца несколько палочек, сучковатых на другом конце.

Вынув из воды сосновые корни, которые сделались мягкими и гибкими, он выбрал из них несколько штук в одну восьмую дюйма в диаметре, соскоблил с них кору и все неровности, получив таким образом связку в десять футов длины мягких, ровных и белых верёвок.

Берёзовую кору он разложил на ровном месте и обрезал её с закруглениями, чтобы во время шитья не рвалась кора, что случилось бы неминуемо, будь все края ровные. Каждый угол сложил вдвое и загнул, а затем придержал деревянными шпильками. Ободок приладил таким образом, чтобы он лежал плоско там, где он перекрещивал волокна коры, и дугообразно там, где тянулся вдоль этих волокон. Затем он обвил его гибким берёзовым прутиком и, проделав большим шилом отверстия, пришил его к краям бересты, закончив таким образом умывальную чашку из берёзовой коры. Из более толстой коры можно сделать корзину, только её трудно сделать непроницаемой для воды.

У них была теперь умывальная чашка, и повод к раздору был устранён. Рольф находил не только приятной, но и полезной работу из берёзовой коры, из которой можно было делать самую разнообразную посуду.

В данный момент, когда он отдыхал и поправлялся после бывшего с ним происшествия, это была самая подходящая для него работа, в которой он всё больше и больше совершенствовался. Однажды Куонеб, наблюдавший за тем, с каким успехом выполнил он своё намерение сделать ящик для рыбьих крючков и разной утвари, сказал ему:

— Такие вещи в вигваме моего отца украшались цветными щетинками.