— Этот выстрел не считается, — сказал бушмен. — Ваша милость не попали в мягкую часть.

— Неправда! — возразил сэр Джон, немного задетый. — Выстрел считается, бушмен. Я потерял фунт, но теперь или я его отквитаю, или заплачу вдвойне!

— Как вам будет угодно, сэр Джон, но вы проиграете!

— Это мы еще посмотрим!

Карабин снова был тщательно заряжен, и сэр Джон, целясь «шукуро» теперь в бедро, сделал второй выстрел. Однако пуля, отскочив от того места, где кожа свисала безобразными складками, упала на землю, несмотря на свою проникающую силу. Носорог пошевелился и переместился на несколько шагов.

— Два фунта! — сказал Мокум.

— Будете их снова ставить? — спросил сэр Джон.

— Охотно.

На этот раз Муррэй, которого начал охватывать гнев, собрал все свое самообладание и прицелился животному в лоб. Пуля попала в намеченное место, но отскочила, словно от железного щита.

— Четыре фунта! — спокойно сказал бушмен.

— И еще четыре! — отчаявшись, воскликнул сэр Джон.

На этот раз пуля попала в бедро носорогу, и он сделал неуклюжий прыжок; но вместо того, чтобы упасть замертво, животное с неописуемой яростью набросилось на кусты и стало мять их.

— Кажется, он еще немного шевелится, сэр Джон! — пошутил охотник.

Сэр Джон перестал владеть собой. Восемь фунтов, которые он теперь должен был бушмену, он поставил снова — на свою пятую пулю. И снова проиграл, и удвоил ставку, и удваивал еще и еще, и только на девятом выстреле из карабина живучий носорог, пораженный, наконец, в сердце, рухнул, чтобы больше уже не подняться.

Тут «его милость» испустил восторженное «ура!». Сэр Джон забыл про пари, про досаду и разочарование, забыл про все, кроме одного: он убил своего носорога.

Но, как он впоследствии рассказывал своим коллегам в лондонском охотничьем клубе, «это было очень стоящее животное!».

И действительно, оно обошлось ему в тридцать шесть фунтов — весьма значительную сумму, которую бушмен оприходовал с обычной своей невозмутимостью.

К концу сентября астрономы подвинулись еще на один градус к северу. Отрезок меридиана, замеренный с помощью тридцати двух треугольников, составлял уже четыре градуса. Была выполнена половина поставленной задачи. Трое ученых работали, не покладая рук, но, поскольку их было только трое, они чувствовали порой такую усталость, что приходилось прерывать работу на несколько дней. Жара в это время стояла сильная и действительно невыносимая. Октябрь в Южном полушарии соответствует апрелю в полушарии Северном, и на двадцать четвертой южной параллели здесь царят высокие температуры алжирских районов. Днем послеполуденная жара совсем не позволяла работать. А потому замеры проводились уже с некоторым запозданием, что сильно беспокоило бушмена. И вот почему.

В северной части меридиана, в сотне миль от последнего ориентира, зафиксированного наблюдениями, дуга его проходила по своеобразной местности — «карру» на языке туземцев, — похожей на ту, что расположена у подножия Роггевельдских гор Капской колонии. Во время влажного сезона этот район повсюду являет собой великолепную картину плодородия: после нескольких дождливых дней почва покрывается густой и сочной зеленью, повсюду расцветают цветы, насколько хватает глаз расстилаются сочные луга, образуются водные потоки, стада антилоп спускаются с вершин и вступают во владение внезапно образовавшимися лугами. Но это необычайное цветение природы длится недолго. Едва проходит месяц, от силы шесть недель, как вся накопленная почвой влага под воздействием солнечных лучей испаряется, исчезая в атмосфере. Солнце ожесточается и губит новые ростки; растительность пропадает в несколько дней; животные бегут из этих мест, которые сразу становятся необитаемыми, и там, где некогда простирался роскошный плодородный край, оказывается голая пустыня.

Такова была эта «карру», которую предстояло пересечь небольшому отряду полковника Эвереста, прежде чем он достигнет настоящей пустыни, прилегавшей к берегу озера Нгами. Теперь понятно, насколько бушмен был заинтересован в том, чтобы попасть в этот феноменальный[189] район прежде, чем страшная засуха уничтожит живительные источники. А потому он поделился своими соображениями с полковником Эверестом. Тот прекрасно понял все доводы и пообещал в какой-то мере учесть их, ускорив работы. Но не следовало, однако, допускать, чтобы такая поспешность свела на нет их точность. Угловые измерения не всегда бывают легким делом, осуществимым в любое время. Наблюдения производятся хорошо, если для них есть определенные атмосферные условия. А потому операции, несмотря на настойчивые рекомендации бушмена, не пошли быстрее, и охотник ясно видел, что, когда караван прибудет в «карру», цветущий этот район, вероятно, уже высохнет под палящими лучами солнца.

Тем не менее, когда работы по триангуляции привели астрономов к границам «карру», они все же успели насладиться там созерцанием всех чудес природы, представших перед их взорами. Никогда еще им не случалось бывать в более красивых местах. Несмотря на усиление жары, ручьи несли лугам свежесть. Стада в тысячи голов находили для себя на пастбищах богатый корм. Кое-где поднимались зеленые леса, которые здесь, на обширном пространстве, казались ухоженными, как английские парки. Для полного сходства не хватало только газовых фонарей[190].

Полковник Эверест проявлял мало внимания к красотам природы, но сэр Джон Муррэй, а в особенности Вильям Эмери глубоко прочувствовали всю поэтичность этого края, затерянного среди африканских пустынь. Сколько раз молодой ученый пожалел, что рядом нет его друга Михаила Цорна и что они не могут искренне поделиться друг с другом своими впечатлениями! Конечно, Цорн был бы глубоко потрясен увиденным, и в перерывах между наблюдениями они могли бы вместе наслаждаться красивым зрелищем!

Итак, караван двигался вперед по великолепной местности. Многочисленные стаи птиц оживляли своим пением и порханием здешние луга и леса. Охотники отряда не раз подстрелили по парочке «коранов» — разновидность дроф, обитающая на равнинах Южной Африки, и «диккопов» — дичь, мясо которой ценится как деликатес. Обратили на себя внимание европейцев и другие пернатые, но уже не в качестве съедобных. На берегах ручьев и рек или над поверхностью воды, которой они касались своими быстрыми крыльями, некоторые крупные птицы ожесточенно преследовали ненасытных воронов, пытавшихся выхватить их яйца из гнезд, устроенных в песке. Голубые журавли с белыми шеями красные фламинго, мелькавшие, как факелы в разреженных чащах цапли, кулики, бекасы, «каласы», обычно сидящие на хребте у буйволов, зуйки, ибисы, точно слетевшие с каких-нибудь покрытых иероглифами[191] обелисков[192], огромные пеликаны, вышагивающие в цепочку целыми сотнями, — все они приносили жизнь в эти районы, где не хватало одного только человека. Но, пожалуй, среди всех этих представителей пернатого мира наибольший интерес вызвали изобретательные «тиссерины», чьи зеленоватого цвета гнезда, сплетенные из тростника и стеблей травы, висели, как огромные груши, на ветвях плакучих ив! Вильям Эмери, приняв их за не виданные доселе плоды, сорвал один или два, и каково же было его удивление, когда он услышал, что эти так называемые фрукты чирикают, как воробьи! И было бы вполне простительно, если бы молодой астроном, как когда-то первые путешественники по Африке, подумал, что некоторые деревья в этом краю приносят плоды, воспроизводящие живых птиц!

Да, «карру» тогда представляла приятное зрелище. Она предлагала все условия для жизни жвачных животных. Здесь в изобилии попадались гну с острыми копытцами, каамы[193], которые, по выражению Гарриса[194], кажутся состоящими из сплошных треугольников, лоси, серны, газели. Какое разнообразие дичи, какие «мишени» для одного из самых уважаемых членов охотничьего клуба! Действительно, это было слишком сильное искушение для сэра Джона Муррэя и, выговорив себе у полковника Эвереста два дня на отдых, он использовал их на то, чтобы устать отменным образом. Да к тому же добился замечательных успехов в компании со своим другом бушменом, тогда как Вильям Эмери сопровождал их в качестве любителя! Сколько удачных выстрелов он записал на свой охотничий счет! О скольких славных трофеях он мог доложить в своем замке в Шотландии! И как далеко отодвинулись в его сознании за эти два дня каникул геодезические операции, триангуляция, измерение меридиана! Кто бы мог подумать, что эта рука, так умело обращавшаяся с ружьем, производила тонкие манипуляции с окулярами теодолита! Кто бы мог предположить, что этот глаз, столь искусный в прицеливании в скачущую быструю антилопу, хорошо натренировался на небесных созвездиях, выслеживая какую-нибудь там звезду тринадцатой величины! Да! Сэр Джон Муррэй был вполне, полностью и исключительно охотником в продолжение этих двух радостных дней, и астроном в нем пропал настолько, что приходилось опасаться, появится ли он вновь когда-нибудь!