Прямо под боком у Грина два каторжника водружали позорные столбы для тех, кто надумает бедокурить.

Поодаль арестанты ставили палатки. Стражники били хлыстом по спинам тех, кто плохо пошевеливался.

Вторая ночь на плантации. Грин все еще был подвешен за голову и за руки на деревянной раме. Покрытое пылью, его лицо с пересохшими губами приобрело в полутьме белый оттенок, эту маску пересекали струйки пота. Спутанные волосы слиплись от грязи и висели темными прядями.

Прюитт верхом на лошади подъехал к наказанному и наклонился к нему. От волнения у него подрагивал уголок тонкого рта. Тяжело дыша, он тихо спросил:

— У тебя на самом деле есть золото?

— Я тебе уже сказал, — пробормотал Грин.

— Поттс в это не верит.

— Ты приехал, чтобы мне об этом сообщить? — спросил Грин.

Прюитт колебался. Он огляделся, потом чуть пришпорил лошадь и совсем приблизился к Грину:

— Сколько, ты сказал, у тебя есть?

— Три тысячи. — Маска на его лице дрогнула, как будто он улыбнулся. — Президент банка обливался слезами.

— Над этим стоит подумать, — пробормотал Прюитт. — В любом случае, если этот тип решил выбраться отсюда, у него должны быть на то свои причины.

— Три тысячи причин, — презрительно сказал Грин.

Прюитт не ответил и опять пришпорил лошадь. Грин видел, как он удаляется, но не стал подзывать его. Грин знал, что он скоро вернется.

Должен был идти второй день пребывания Грина под палящим солнцем. Однако молодой человек сидел, развалясь в повозке, удалявшейся от плантации. И вот она уже довольно далеко.

Прюитт держал поводья. Он явно нервничал, кусал губы.

— Ты вполне уверен? — спросил он, беспокойно оглядывая краснеющую долину.

— Абсолютно, — холодно ответил Грин. — Я уже приехал, не так ли?

Прюитт скорчил гримасу, взъерошил волосы. Повозка продолжала катиться по равнине. Грин старался найти удобную позу, так как кисти его рук были прикованы к железной раме сиденья. Шапка, надвинутая на глаза, защищала их от солнца, но не от пыли.

Равнина была однообразной, казалось, на ней почти невозможно ориентироваться. Однако Грину это, видимо, удавалось. Он четко определял направление, говорил Прюитту, где свернуть. Они ехали уже несколько часов.

Прюитту стало невмоготу. Остановив повозку на пригорке, он стал осматривать унылый пейзаж. Затем повернулся к Грину, лица которого под шляпой не было видно. Прюитт был в ярости, пот выступил на его лице.

— Ты знаешь, куда мы едем, похоже, не лучше моего! — раздраженно бросил он, в душе надеясь, что ошибается.

Грин приподнял шляпу и оглядел равнину.

— Я никогда не грабил банка, — спокойно заявил он.

Прюитт не мог поверить. Он вытаращил глаза, каждый мускул на его лице дергался.

— Ты обманом заставил меня переться в такую даль!

От крика он побагровел. Ему не хотелось, чтобы Грин отвечал. С тремя тысячами долларов человек сам себе хозяин, можно вылезти из дерьма. Прюитту представился такой случай, и он не хотел проиграть. Но Грин, очевидно, забавлялся.

— Да, примерно так, — пробормотал каторжник.

Прюитт в ярости схватился за голову. Он с удовольствием убил бы Грина на месте.

— Ты мне скажешь, как отсюда выбираться! — закричал он.

— Конечно, — сказал Грин, — но только нам в разные стороны, тебе и мне.

— Ты веселишься! — зарычал Прюитт.

Ему хотелось плакать. Он вытащил заряженный револьвер и направил его в лицо Грину.

— Подожди чуток, — бесился он, — подожди чуток…

Ударом большого пальца он взвел курок. Но он находился слишком близко от Грина, и тот бросился на него. Револьвер выскользнул из глубоко оцарапанной руки Прюитта. Он попытался схватить его, но оружие упало на дно повозки. От удара хорошо смазанная пружина выпрямилась, собачка опустилась. Мощный выстрел разнесся по равнине. Прюитт издал изумленный рев, свалился с сиденья, не выпуская поводьев, и кувырнулся в пыль. Лошади дернули, обезумев от выстрела, и заржали. Прюитт судорожно натягивал поводья, чувствуя, что не может удержаться на ногах. Боль пришла почти сразу же, охватывая ногу и поднимаясь до горла. Прюитт корчился в пыли, закрыв глаза и кусая губы. Его лицо исказила гримаса.

Грин тем временем суетился в повозке. Ему удалось ногой пододвинуть к себе револьвер и схватить его. Его глаза сузились от ненависти. Он смотрел на корчившегося надсмотрщика, который держал ключ от наручников.

Прюитт действовал быстро. Он вытянул нож из кармана, разрезал кожу сапога, со звериным криком стащил его с ноги. От страха он икал. Пуля раздробила ему подъем ноги, мелкие кости и клочья мяса образовали кровавое месиво.

— Плохи дела, а?

Морщась от боли, Прюитт бросил яростный взгляд на Грина.

— Ну что ж. Но поводья-то держу я. Твоя пушка тебе не поможет.

— Ты изойдешь кровью до смерти, — заметил Грин.

— От одной-то раны в ногу? — усмехнулся Прюитт.

Грин вновь выпрямился на сиденье, удобно оперся, поместив заряженный «ремингтон» на бедре.

— Как угодно, — сказал он. — Это не моя нога…

Стиснув зубы, Прюитт оторвал полотнище от сомнительной чистоты рубахи и обмотал им раздробленную ногу. Кровь тут же пропитала полотно.

— Если ты снимешь мне наручники, — мягко сказал Грин, — будет лучше для нас обоих.

Прюитт не отвечал. Похожий на взбешенного ребенка, он пытался оторвать еще кусок от своей рубашки. Со стонами сменил повязку. Кровь продолжала течь, пунцовая, липкая.

— Ядро к щиколоткам, вот что тебе приделают, — бормотал Прюитт. — Красное ядро, слышишь? Ядро на ногу!

Он плакал. Грин всадил ему вторую пулю в ногу. Берцовая кость была раздроблена до колена и даже выше. Прюитт свалился в пыль. Грин ждал, сдвинув брови.

— Ты псих! — воскликнул Прюитт.

— Никто не прикует меня к ядру, жалкий ублюдок, — заявил Грин. — А сейчас ты откроешь наручники, или я займусь тобой как следует.

Прюитт не двигался. Грин снова зарядил «ремингтон» и спустил курок. Пуля подняла между ляжками надсмотрщика фонтанчик песка, хлестнувший его в пах. Он застонал.

— Как я могу знать, что ты не убьешь меня потом?

— Никак, — усмехнулся Грин.

Прюитт опустил голову и стиснул зубы. Он подполз к повозке и, поднявшись с помощью рук на здоровой ноге к Грину, открыл наручники. Отбросив их подальше, Грин поднялся и положил револьвер в карман своих штанов. Прюитт тяжело дышал, цепляясь за повозку, кровь из его ноги продолжала капать на землю.

Грин спустился с повозки, быстро выпряг одну из лошадей и сел верхом. Жестом показал надсмотрщику дорогу, по которой тот сможет вернуться. Прюитт покачал головой, давая понять, что вряд ли останется живым.

— А ты меня не обманываешь в очередной раз?

Грин пожал плечами:

— Зачем мне это?

Покуда Прюитт, испытывая неимоверные муки, устраивался на сиденье, его лошадь с каторжником уже неслась галопом. Прюитт смотрел им вслед, пытаясь разгадать, за какое преступление был осужден Грин. Должно быть, что-то серьезное.

У крутого склона, в который упиралось ущелье, примостилась бревенчатая хижина. Деревья и кустарник скрывали ее со всех сторон. В густой листве щебетали птицы.

Возле хижины отдохнувшая лошадь Грина щипала траву. Над деревьями поднималась струйка дыма от небольшого костерка. Возле него лежала полотняная сумка, а над огнем висел привязанный к ветке кролик. Его жир с шипением капал в огонь.

Из чащи с топором на плече вышел Грин, таща за собой только что срубленное длинное деревце. Выражение его лица говорило о душевном покое. Грин был чистым, кожа была гладкой и загорелой, волосы вились, а не свисали грязными лохмами. Судя по всему, неподалеку была вода, об этом говорила и сочная зелень пышной растительности.

Возле хижины молодой человек сбросил дерево и с явным удовольствием всадил в него топор. Его мускулы легко играли. Гибкой походкой он подошел к огню. Оглядев жарившегося кролика, он наклонился к полотняной сумке и, порывшись в ней, достал кожаные мешочки с солью и перцем. Однако они были почти пусты. Он их тщательно вытряс над кроликом, который постепенно покрывался румяной корочкой. Грин проглотил слюну, но решил не торопиться есть. Теперь он вновь стал хозяином своего времени. Он забыл Прюитта, удары хлыста, проклятые цепи и это чертово государство. Лежа у огня и блаженно потягиваясь в ожидании, пока мясо как следует поджарится, он думал о том, как бы подобраться поближе к цивилизации.