Тогда упрямица стала разбираться самостоятельно. Не имея ни малейшего понятия о тригонометрии, она сумела вывести формулу синуса, косинуса и тангенса.

«Не зная тригонометрии, сообразуясь с формулами, бывшими в книге, я попыталась объяснить себе их сама. При этом по странному совпадению я пошла тем же путем, который употреблялся исторически, т. е. вместо синуса брала хорду. Для малых углов эти величины почти совпадают» — так писала потом Ковалевская.

Девочка с нетерпением ждала следующего приезда Тыртова. Ей очень хотелось поговорить с ним о его книге и проверить свои самостоятельные вычисления. Наконец профессор приехал, и Софа выбрала момент, когда он остался один. Она решительно подошла к Тыртову и объявила:

— У вас замечательная книга! Я прочла ее с большим интересом.

— Ну вот и зря хвастаетесь! — насмешливо сказал Тыртов, удивленный ее дерзостью. — Вы в ней ничего не могли понять.

Возмущенная таким недоверием к ее словам, Софа с горячностью стала говорить профессору о достоинствах его учебника, а потом стала объяснять, как она определяла тригонометрические функции.

— Да вы новый Паскаль! — воскликнул пораженный и восхищенный профессор. А затем начал уговаривать генерала, чтобы тот обратил внимание на незаурядные способности дочери и разрешил ей серьезно заниматься высшей математикой.

Генерал после некоторого колебания согласился. Было решено, что Софа поедет с матерью и сестрой в Петербург и будет брать там уроки математики.

— Я всячески рекомендую пригласить для занятий Александра Николаевича Страннолюбского, — настойчиво убеждал генерала Тыртов. — Он великолепный математик и образованнейший человек.

Софа была в восторге: неожиданно для нее все получилось так хорошо. Однако сейчас ей больше всего хотелось узнать, кто такой Паскаль, с которым ее сравнил профессор, и она побежала к Малевичу.

— Иосиф Игнатьевич, а кто это Паскаль? — тихо спросила она.

Малевич не удивлялся вопросам воспитанницы.

— Блез Паскаль — французский математик, известный физик и философ, жил в семнадцатом веке.

— А чем я похожа на него?

— Наверное, тем, что он в детстве самостоятельно решал задачи основателя геометрии Эвклида, а ты самостоятельно решила тригонометрические формулы…

Малевич продолжал говорить, но Софа уже не слушала его дальнейшего объяснения. Мысли ее были далеко, она твердо знала, что теперь ей никто не будет мешать заниматься любимой наукой.

Генерал Корвин-Круковский был не в духе. Он никогда не думал, что дочери будут доставлять ему столько хлопот. Начала старшая дочь.

Сначала она увлекалась чтением. В палибинской библиотеке было много рыцарских романов, и к пятнадцати годам Анна перечла их все. Эти книги с их вымышленными экзальтированными страстями создали у нее убеждение, что она не такая, как все, и что жизнь ее должна сложиться иначе.

А жизнь иначе не складывалась. Напрасно девушка, одетая в белое платье, с волосами, заплетенными в длинные косы, ждала появления рыцаря, который освободит ее из домашнего «плена». К ее великому разочарованию, рыцарь так и не появился.

Тогда Анна решила «отречься от всех земных благ» и стала необычайно кроткой, смиренной и благочестивой. Но такое настроение продолжалось недолго, и этому способствовали приближающиеся именины Елизаветы Федоровны. Этот день всегда отмечался весьма торжественно: съезжалось множество гостей, устраивался фейерверк, ставились живые картины, разыгрывались спектакли. Главную роль во французском водевиле поручили играть Анне, и девушка взялась за нее с увлечением. Неожиданно для всех, в том числе и для самой дебютантки, у нее обнаружился незаурядный талант, и она решила стать актрисой. Анна заикнулась было о своем желании поступить на сцену, но генерал даже не стал ее слушать, настолько это было несовместимо с общественным положением семьи Корвин-Круковских.

— Все это влияние моды, — сердито выговаривал генерал жене. — Анюта совсем голову потеряла…

Недовольство Корвин-Круковского было вполне обосновано. До Палибина, хотя и с опозданием, стали доходить различные веяния, охватившие молодежь 60-х годов. Особенно остро стал вопрос «отцов и детей», вопрос семейного разлада между старыми и молодыми. Мало оставалось дворянских семей, где дети не ссорились бы с родителями по вопросам чисто теоретическим, абстрактного характера. «Не сошлись убеждениями» — в то время этого было достаточно, чтобы дети и родители окончательно порывали друг с другом.

Дети, и особенно девушки, стали уходить из родительского дома. То и дело до Палибина доходили вести: то у одного, то у другого помещика дочь убежала за границу учиться, а то и в Петербург, к «нигилистам».

Ползли упорные слухи, что в Петербурге появилась какая-то коммуна, в которую принимают молодых девушек, желающих покинуть родителей. И что будто молодежь обоего пола живет там совсем без прислуги, а благородные барышни собственноручно занимаются хозяйством. Возмущенное старшее поколение только одного не понимало: как терпит полиция такое безобразие?!

Надо сказать, что такая коммуна действительно существовала. Была она основана в Петербурге на Знаменской улице писателем-демократом В. А. Слепцовым и носила название Знаменской коммуны.

Молодежь зачитывалась серьезными статьями. Из рук в руки передавалась статья революционного демократа М. И. Михайлова «Женский вопрос», в которой утверждалось, что женщина равноправна с мужчиной в образовании и труде. Учиться, получить новые знания, чтобы потом идти служить народу и помочь родине выйти «из мрака невежества к просвещению», — вот что занимало умы передовых женщин и девушек.

Эти вредные идеи проникали во все уголки страны, достигли они и Палибина.

А тут еще польское восстание 1863 года привлекло к себе всеобщее внимание. Вокруг имения Корвин-Круковских находилось немало имений польских помещиков. Многие из них были причастны к восстанию и поэтому вынуждены были уехать за границу. В доме Корвин-Круковских как бы образовались две партии: против поляков — монархически настроенная гувернантка мисс Смит, за поляков — учитель Иосиф Игнатьевич Малевич. Генерал запрещал вести в своем доме разговоры о политике при детях. Но они знали о всех перипетиях борьбы и, разумеется, были на стороне повстанцев. Трагическая судьба вождя восстания, одного из деятелей тайного общества «Земля и воля», Зигмунда Сераковского, которого генерал Муравьев-вешатель приказал смертельно раненного доставить к эшафоту на носилках и повесить, потрясла всю передовую Россию. В Палибине, у обитателей которого было много друзей поляков, это событие переживали особенно сильно, и острее всех, пожалуй, Анна. Соня также как могла выразила свой протест. Назначенный генерал-губернатором Северо-Западного края М. Н. Муравьев-вешатель прислал в Витебскую губернию полковника, которого С. В. Ковалевская в своих «Воспоминаниях о польском восстании» называет Яковлевым.

В день именин Елизаветы Федоровны полковник прибыл, чтобы лично поздравить генеральшу. Его визит был крайне неприятен хозяйке дома, но она ничего не могла поделать. Среди гостей были поляки, и присутствие полковника всех тяготило. Наступило напряженное молчание. После затянувшейся паузы разговор зашел о детях, и мисс Смит решила похвастаться талантами своей ученицы.

— Принеси свой альбом и покажи рисунки, — приказала она Софе.

Девочка замерла от ужаса. В альбоме были стихи, написанные ей одним из повстанцев, паном Буйницким, который позже погиб в сражении. Софа считала, что он не погиб, а сослан в рудники Сибири.

«Когда я вырасту, я поеду в Сибирь и его освобожу, — думала девочка каждый раз, когда открывала заветную страницу. — Только бы мне скорей вырасти». А теперь она должна показать драгоценный альбом этому ужасному полковнику! Однако ослушаться гувернантки Софа не решилась и послушно принесла альбом.