Один, Уильям Крофт, «богач спокойного нрава», купил неподалеку от Мелло недурную усадьбу, где предавался радостям охоты. Второй, лорд Дигби, характера более беспокойного, прослыл немалым оригиналом. Этот дворянин и военный, лишенный Кромвелем короля и королевства, пересек Ла-Манш, предложил свои услуги и таланты Франции и теперь командовал небольшим военным отрядом в Понтуазе. Служба предоставляла ему немало свободного времени, и на досуге он предавался научным изысканиям, уверяя, что достиг немалых успехов в создании «порошка симпатии», который в соответствии с названием способен превратить в преданного друга любого неуживчивого ворчуна.

В один прекрасный день англичане приехали с визитом в Мелло, и их великолепное настроение тотчас улучшило настроение Изабель, а ее красота и любезность сразили обоих англичан разом, впрочем, не пробудив в них ни малейшей ревности. У них обоих возникла одна и та же мысль, которую поначалу каждый из них хранил про себя.

Крофт приобщал Изабель радостям охоты, Дигби затевал отчаянные сражения в кегли, благодаря чему победительница импровизированных соревнований Изабель получила не меньше тридцати тысяч ливров.

Англичане благоразумно выждали время и, когда стали своими людьми в замке, почтительно попросили у хозяйки разрешения представить ей своего общего друга. И в один из зимних дней, осененных тусклым солнцем, в Мелло появился король Карл II Английский.

Что за чудесный сюрприз для Изабель! Молодой король – все еще по-прежнему странник – не был для нее незнакомцем. Напротив! Знакомство их состоялось, когда жив был еще ее муж, а Карл оплакивал гибель своего отца, Карла I. По приказу Кромвеля королю отрубили голову на эшафоте, воздвигнутом прямо напротив его спальни в Уайтхолльском дворце. Принц приехал во Францию, чтобы повидаться с матерью, королевой Генриеттой-Марией, и младшей сестрой. Мазарини оказал им гостеприимство, но весьма нищенское, поместив в обветшавших покоях луврского дворца. Лувр блистал при отце Генриетты-Марии, короле Генрихе IV, и свергнутая королева-беглянка вправе была бы рассчитывать на более достойное обращение, если не из-за своего высокого титула, то из-за своего великого несчастья, но Людовик XIII лежал в могиле, кардинал Ришелье тоже, а тот, кто правил в эти дни, не ведал ни о щедрости, ни о широте души…

Политические замыслы Мазарини простирались так далеко, что он не отвергал возможности заключить союз даже с новой английской республикой… И не он ли, облачившись в бархатные перчатки, дал понять несчастному принцу, что во Франции он не такая уж желательная персона? Вскоре юный Карл отправится в длительное странствие по Европе в поисках благодетеля, который согласился бы оказать ему помощь, а пока его с восторгом принимали у себя французские принцы. Вот тогда-то и состоялось знакомство Карла и Изабель, и он тут же оказался во власти ее чар. Карл точно так же, как беарнец, его дед Генрих IV, вспыхивал факелом, стоило на его пути повстречаться прекрасной женщине.

Карл снова увидел Изабель во время охоты, устроенной Уильямом Крофтом, и вновь очаровался ею.

Он и сам был не лишен привлекательности – высокого роста брюнет с матовой кожей, унаследовавший от своего французского предка знаменитый нос Бурбонов, красивые голубые глаза, говорливость и легкий характер. Ему не трудно было понравиться, но Изабель была слишком умна, чтобы ответить на его ухаживания. Они вместе скакали на лошадях, вместе прогуливались, вместе танцевали, вели долгие беседы, и ничего больше. Но до ушей молодой женщины донесся слух: ее царственный поклонник имеет намерение на ней жениться. Она принадлежит к знатному семейству, хороша собой – и еще как хороша! – богата, что совсем немаловажно, когда речь идет о браке, что позволило бы Карлу обосноваться во Франции. Тот же слух достиг и ушей королевы Генриетты-Марии, и она вынесла безоговорочный приговор: только принцесса королевской крови может удостоиться английской короны, даже если она стала призрачной!

Принцу де Конде ухаживание Карла понравилось еще меньше, чем королеве, и он отправил Рику с особенно нежным письмом, которое вызвало на глазах у Изабель слезы: ее возлюбленный хотел, чтобы она принадлежала только ему! Больше всех огорчалась из-за расстройства брачных планов Агата. Причесывая Изабель, она то и дела вздыхала:

– До чего же красивой вы были бы королевой!

А Изабель отвечала на ее вздохи, что нечего сожалеть о том, чего быть не может. Сама она никогда бы не поехала королевой в страну варваров, которые обезглавили своего государя!

Изабель желала одного: образумить наконец своего ненаглядного принца и вернуть себе расположение короля, единственного, кому мог достойно служить герой де Конде. К несчастью, время шло, а тучи сгущались.

При дворе одно празднество сменяло другое, и Париж чествовал Мазарини с такой бурной радостью, что она вряд ли могла быть искренней. Мазарини в ответ расточал всем улыбки, растроганно вытирая увлажнившиеся глаза. Но он не забыл ничего: ни унизительных дерзких выкриков, ни угроз убить его, ни разграбления своего дома, распродажи мебели, утвари и коллекции, собранной с такой любовью… Он составил список, и людям аббата Базиля Фуке было поручено разыскать все эти вещи и без лишнего шума вернуть. Любыми способами и по возможности за малые деньги. Сводились счеты и с бывшими бунтовщиками: членами магистрата, военными, дворянами и горожанами Парижа, на которых в изобилии стали поступать подметные письма. Все эти люди, которые не покидали Парижа или вернулись в него, «подозревались в приверженности к изменнику Конде». Мазарини был слишком умен, чтобы во всеуслышание мстить за себя, речь всегда шла о связях, реальных или мнимых, с предателем и изменником.

Герцогиня де Шатильон нашла у себя записку без подписи, в которой сообщалось, что за ней следят.

В один из вечеров, когда она пригласила Дигби и Крофта, Крофт явился один. Он принес несколько бутылок вина из своего погреба и сообщил, что Дигби не сможет к ним присоединиться.

– Он заболел? – обеспокоилась Изабель. – Погода и впрямь стоит всю неделю отвратительная!

– Не беспокойтесь, дождь и ветер докучают ему не больше меня. Не забывайте, что мы англичане, – прибавил он с добродушной улыбкой. – Нет, дело не в простуде, но он, как вы знаете, командует ротой в Понтуазе и получил приказ быть при своем отряде до нового распоряжения. Это приказ официальный, а еще он нашел у себя в комнате записку без подписи с требованием забыть дорогу в замок Мелло, если он не хочет иметь больших неприятностей… Например, отправку обратно в Англию, где вряд ли его ждут с распростертыми объятиями… Ходят слухи, что Мазарини готов подписать договор с Кромвелем…

– А вы? Какую записку получили вы?

– Никакой. Я всего-навсего незначительный землевладелец, питающий к вам безграничную дружбу, госпожа герцогиня. Дигби просил вам передать, что он в отчаянии и если ничего не изменится, то продаст свое место и купит себе здесь усадьбу, чтобы играть с вами в кегли. За ваше здоровье! – закончил он свою речь и поднял бокал, чтобы чокнуться по деревенскому обычаю.

Услышанное заставило Изабель всерьез задуматься. Мало того, что ее надежды на примирение Конде с королевским двором уменьшались с каждым днем, ей, похоже, нужно удвоить осторожность в передаче писем возлюбленному, если она хочет иметь возможность хоть как-то поддерживать его и дальше.

Изабель пообещала себе, что, как только в замке снова появится Жак де Рику, она расскажет ему, как усугубилось их положение, и попросит передать это своему господину. Не было сомнений, что посылать друг другу письма стало теперь по-настоящему опасным.

Гонец принца со временем привык останавливаться в Мелло. В замке он отдыхал после долгой дороги, а заодно помогал герцогине и принцу поддерживать связь между собой. Часто их переписка превращалась в яростные споры. Изабель продолжала настаивать на том, чтобы принц вернулся на праведный путь. Дружба с испанцами, странная и в мирное время, в виду ближайшей войны становилась и вовсе недопустимой. Де Конде упорно стоял на своем: он, быть может, преклонит колено перед своим юным родственником, но только тогда, когда рядом с ним не будет Мазарини!