– Ломайте голову с модистками. Можно подумать, что женщина что-то понимает в…

– А почему нет?

– Потому что женский ум не создан для такого рода занятий. Лучше позаботьтесь о счастье своего супруга. Как-никак он сделал вас принцессой. Вам безусловно повезло больше, чем другим. Принцесса вандалов! Такое не каждому выпадает на долю, и вы, я полагаю, справитесь со своей ролью как никто. И в благодарность подарите своему супругу множество маленьких вандальчиков! Какое оригинальное у нас будет семейство! – закончил он, захлебнувшись смехом.

Изабель в ярости готова была отвесить брату пощечину, но ее удержала крепкая рука, а властный голос – голос де Конде, который вошел в комнату незаметно, – прогремел:

– Замолчите, Франсуа! Где это видано, чтобы свидетель нападал на особу, которую обязан поддерживать? Вам лучше было бы не участвовать в церемонии, но вы вызвались сами. Почему?

– Хотел посмотреть на нового родственника, который на нас будто с неба свалился. Вандал, а проще сказать, варвар, растревожил мое любопытство. А вы, если я не ошибаюсь, пришли их благословить, монсеньор?

Обращение, которым Франсуа пользовался так долго, невольно вновь сорвалось с его уст, вызвав улыбку принца.

– Теперь ты тоже принц! И я больше не твой сеньор.

Франсуа отвернулся, может быть, для того, чтобы скрыть свои чувства.

– Вы всегда останетесь для меня сеньором. И мне никогда не быть королевским высочеством, каким являетесь вы. Так почему вы пришли? Она же больше не ваша любовница!

– Она мой нежный друг и останется им навсегда. Если уж я не могу жениться на ней, то предпочитаю доверить достойному человеку, который, вполне возможно, не блещет умом, но поставит ее на ту высоту, где ей не нужно будет опасаться унижений от двора, который всегда и на всех точит когти. А теперь пора в церковь. Господа Бога не заставляют ждать.

Принц де Конде сам повел Изабель к алтарю.

Первое ее замужество было полно перипетий, волнений и злоключений. Она так была захвачена своим счастьем, что даже не расслышала слов, какие обращали к ней во время венчания. Хорошо она их расслышала только на этот раз, и обещание любви до гроба, помощи и верности этому увальню, который смотрел на нее, не сводя глаз, показалось ей серьезным грузом.

Во время перепалки с Франсуа Изабель заявила, что довольна своей судьбой. И она в самом деле была довольна. Довольна своим положением в обществе. Как-никак она стала царствующей герцогиней, стала принцессой и даже королевой потомков варварских племен, обитавших на землях холодной Померании. Невольно Изабель вспомнила о давнем пари[39], какое когда-то заключила со своей кузиной де Лонгвиль, и подумала, что теперь уж точно его выиграла. И еще подумала, что должна была бы получить от бывшей соперницы бант с цветами Мекленбурга. И сама рассмеялась своей мысли. Что за дело будущей монахине до бантов, каких бы они ни были цветов!

Стоя у алтаря, она поклялась своему избраннику в любви и верности, не подумав о том, что в жизни человеческой после каждого дня наступает ночь, и этих ночей в ее жизни будет не меньше, чем дней…

Эта безжалостная истина встала перед Изабель во всей своей наготе, когда она ранним утром покинула супружеское ложе, на котором Кристиан продолжал храпеть с достойным зависти прилежанием. Агата принесла ей положенный новобрачной бульон, но Изабель выпила один глоток и поспешила в туалетную комнату, об устройстве и удобствах которой заботилась в первую очередь во всех домах, где бы ни жила. И там наконец почувствовала себя достигшей гавани лодкой, которую безжалостно потрепал шторм.

Она еще не успела взглянуть на себя в большое зеркало, перед которым так приятно проводила время, как вдруг услышала приглушенный вскрик Агаты.

– Господи! Госпожа герцогиня… она вся в синяках! Ее супруг… он бил ее?

Причитая, Агата приоткрыла легкий пеньюар, который набросила на госпожу, когда та встала с кровати, и Изабель увидела всю неприглядную картину.

– Святые угодники! – простонала Изабель, разглядывая синие, красные, фиолетовые и желтые пятна, оставленные на ее теле губами и руками ее обожателя. – Я похожа на желе с ягодами!

Впрочем, она должна была бы быть готова к подобному зрелищу, пережив самую ураганную из брачных ночей. Мало того, что ее Кристиан отличался исключительным пылом, он грешил избытком сил, а вовсе не их недостатком. Во время многочисленных приступов, а в сражениях он не знал устали, он мял и сжимал ее, оставляя на нежной коже синяки и царапины. Меньше всего пострадало лицо – на нем разве что неестественным образом распухли губы и синева окружила глаза.

– Как в таком виде я буду принимать положенные после свадьбы визиты? – простонала Изабель. – Или мне одеваться теперь по испанской моде, в платья с плоеным воротником до подбородка и с длинными рукавами?

– Разумнее всего, сказаться больной и… отправить монсеньора герцога спать в другую комнату!

– А ведь это только первая ночь, – жалобно простонала Изабель. – Будут еще и другие! Много других. И если так пойдет и дальше, я долго не выдержу!

– Если госпожа герцогиня позволит мне дать ей совет, то пусть она прикажет камердинеру монсеньора подстричь ему ногти покороче, все будет легче…

Если не считать малоприятных ночей, число которых Изабель постаралась свести к минимуму, она проживала самое радостное время в своей жизни, лестное для ее гордости и тщеславия. Ей улыбались все – король, обе королевы и, конечно же, Мадам, очень довольная счастьем подруги. Папское бреве, одобренное императором, об отмене первого брака Кристиана было зачитано при дворе вслух. Супруг не жалел для нее драгоценностей, и всюду, где бы Изабель ни появлялась, она была самая красивая, самая нарядная и в самых роскошных украшениях. Это было чудесно! Это возбуждало, волновало. Это длилось… целых две недели!

Почему две недели?

Да потому что члены дома Мекленбург-Густров во главе с Густавом-Адольфом уперлись, как упрямые ослы, объявили себя поборниками интересов оставленной жены Кристины и дошли до того, что посмели упрекнуть короля Франции в том, что он дал согласие на невозможный ни с какой стороны брак. Вместе с тем они выразили надежду, что король объявит заключенный брак «несостоявшимся и отменит его, так как он наносит ущерб той самодержавной власти, которой королева Кристина обладает в своей стране»…

Требование вызвало немалое замешательство короля Людовика и министра Гуго де Льона. Замешательство, неожиданное для короля, который от макушки до пят был проникнут ощущением собственного величия. Ответ готовился чуть ли не месяц и был откровенно натянутым. Суть его сводилась к тому, что единственная забота короля это вернуть мир и покой в дом Мекленбургов. Затем, нимало не смущаясь, король сообщал, что «не был предупрежден о вышеозначенном браке и узнал о нем только из общей молвы». В заключение он обещал отправить «особого посланника» сьера Хейса, чтобы обсудить с принцами, каким образом «привести дело к доброму концу и ко благу и удовольствию и той, и другой стороны». Не сон ли это?

Однако Изабель, узнав о разразившемся скандале, времени терять не стала. В то время как ее супруг предавался печали, не зная, что еще ему предпринять, она засучила рукава и ринулась в чернильную битву. Взяв перо и окунув его в чернильницу, она не замедлила изложить свою точку зрения на происходящее, адресовав письмо супругу:

«(…) Я пишу вам письмо, благодаря которому вы убедитесь, что император выполнил свой долг, и если вы выполните свой, то я не останусь в том ложном положении, в каком оказалась. Вы знаете, сударь, и я вам об этом уже говорила, что буду гневаться до тех пор, пока мое ложное положение будет длиться. Постарайтесь, чтобы все закончилось как можно скорее, и я бы снова следовала присущему мне стремлению быть вашей покорной служанкой»[40].