Изабель не сомневалась, что приказ об аресте исходит от Мазарини, потому что ни король, ни королева не могли ее ни в чем упрекнуть. Те несколько писем, которыми она обменялась за это время с Конде, не содержали в себе ничего предосудительного: она все время умоляла его вернуться к исполнению своего долга или, по крайней мере, отпустить от себя Франсуа. Ответы свидетельствовали, что она не в силах сломить волю принца и победить привязанность молодого человека к своему герою. Франсуа готов был следовать за принцем даже на эшафот!

Но она не знала, есть ли какие-нибудь тайны у Агаты. В ее верности и преданности она не сомневалась, они вместе оплакали ужасную смерть юного Рику, ее деверя, но она никогда не заглядывала в письма, которые случалось получать Агате от своего супруга. Агата, как считала Изабель, имела полное право на свою частную жизнь. Оставалось надеяться, что личные дела Агаты касалась только ее и она не допустила в них ничего предосудительного.

Множество вопросов одолевало Изабель, но ответов на них у нее не было. Поэтому она поплотнее завернулась в пушистый мех и забилась в самый угол кареты, решив немного вздремнуть. Серое утро было зябким и промозглым, а карета Изабель, в которой она ехала одна, удобной и уютной. Ее усадили в ее собственную карету, где кучером был один из людей де Гомона. И она, наверное, и вздремнула бы, если бы ее не разлучили с Агатой. Мысли о судьбе несчастной женщины не дали ей уснуть. Какие муки приготовлены для бедняжки?

Наконец кареты въехали в Париж, но на улице Сен-Антуан разъехались в разные стороны. Агату повезли прямиком в Бастилию, а кучер Изабель повернул на другую улицу и после недолгого пути свернул в открытые ворота частного особняка, довольно красивого с виду, но незнакомого Изабель.

Господин де Гомон открыл дверцу и предложил руку, чтобы помочь узнице выйти, но Изабель вышла сама и не спешила идти дальше, оглядывая место, куда попала.

– Куда вы меня привезли? – спросила она. – Чей это дом?

– Вы у меня, – отвечал ей голос, узнать который ей было не трудно.

Перед Изабель стоял аббат Фуке. Он ей поклонился.

Изабель не приняла протянутую ей руку. Она отвернулась, собираясь вновь сесть в карету.

– Везите меня в Бастилию, – распорядилась она. – Когда людей сажают под арест, их везут в Бастилию или в Венсен, но никак не к частным лицам.

– Погодите, герцогиня, проявите понимание…

– Госпожа герцогиня! – оборвала она Фуке. – Мы с вами вместе свиней не пасли! Я настаиваю, пусть меня немедленно отвезут в Бастилию.

– Сожалею, но заниматься вами приказано мне, и я должен вас допросить.

– Вы могли допросить меня и у меня дома.

– Вы запретили мне приходить к вам.

– Не думаю, что вас это удивило. Я еще добавила, что никогда больше не хочу вас видеть. Так что и речи нет, чтобы я осталась хоть на минуту в вашем логове. Везите меня в Бастилию, и там я отвечу на все ваши вопросы.

– Продолжаю сожалеть, но отвечать вы будете здесь! Эй, ребята, – обратился Фуке к гвардейцам, – несите госпожу герцогиню ко мне! При необходимости свяжите!

– Ни за что! Господин де Гомон, если вы дворянин, вы не исполните приказа этого человека! Он всего лишь шпион господина кардинала и не имеет никакого права принуждать меня!

Капитан замер в нерешительности. Возмущенный Фуке повысил голос:

– Исполняйте, черт вас побери! Если вы ее боитесь, я сейчас покажу вам пример!

Фуке протянул руки, чтобы схватить Изабель, но она от него ускользнула и побежала к воротам, которые все еще оставались открытыми, громко крича «На помощь!». В двух соседних домах открылись окна, из них выглядывали люди. Изабель приподняла юбку и побежала быстрее, но ее преследователь уже готов был схватить ее. И схватил бы, если бы она не столкнулась с человеком, идущим ей навстречу. Она чуть было не упала. Но человек, одетый в черное, ловко подхватил ее и, узнав, весело воскликнул:

– Госпожа герцогиня де Шатильон! Какая приятная неожиданность! Однако что с вами случилось?

Изабель тоже его узнала. Это был Николя Фуке, старший брат аббата, королевский прокурор и с недавних пор суперинтендант финансов, самый обаятельный человек в Париже.

– Держите ее крепче! Не позволяйте убежать! – закричал аббат, и, споткнувшись, чуть было не растянулся на мостовой. – Это моя узница!

– С каких пор, братец, вы сделались тюремщиком? – насмешливо осведомился старший Фуке. – Но даже если вы занялись этим ремеслом, вы могли бы выразиться иначе в присутствии столь благородной дамы!

– Как хочу, так и выражаюсь. И не вмешивайтесь в мои дела! Впрочем, если вы настаиваете, то вот приказ, подписанный кардиналом, который передает в мои руку госпожу герцогиню с тем, чтобы я отвез ее в какую считаю нужным тюрьму и допросил ее.

– И вы сочли тюрьмой наш дом? Странная мысль!

– Я тоже так считаю, – подхватила Изабель. – И поэтому продолжаю требовать, чтобы меня отвезли в Бастилию, куда уже отправили госпожу де Рику, мою камеристку. Мне нечего делать в доме этого человека. Тем более что он признавался мне в любви и докучал своими ухаживаниями. У меня есть основания ждать от него всего чего угодно. Он безумен.

– Надеюсь от всего сердца, что вы ошибаетесь на его счет… Хотя, взглянув на вас, могу заподозрить, что вы, может быть, и правы… Однако мы не можем пренебречь приказом Его Преосвященства кардинала. Но, по моему мнению, я нашел решение, которое устроит всех.

– Вы вручите мне эту даму и пойдете своей дорогой, – угрюмо проговорил Базиль.

– Ни за что! Вы готовы довериться мне, госпожа герцогиня?

Свои слова Николя Фуке сопроводил такой очаровательной улыбкой, что Изабель не могла не улыбнуться ему в ответ.

– Смотря что вы предлагаете, господин суперинтендант.

– Я просто-напросто отведу вас к нашей матушке, она живет в главной части дома. Как вы знаете, она достойнейшая женщина, известная всем своими добродетелями и посвятившая жизнь исцелению язв малых сих. Нельзя найти женщины более набожной и благочестивой. Она достойно примет вас и сумеет оградить от любых неприятностей, – прибавил он, сурово взглянув на брата.

С этими словами он, поклонившись, предложил Изабель руку, она тотчас на нее оперлась, и он проводил ее до главной двери, где стоял лакей. Аббату нечего было возразить, и он последовал за ними, бормоча себе под нос что-то нечленораздельное.

Госпожа Фуке, рожденная Мари де Мопеу, была из благородной семьи парламентариев. Эта немолодая уже женщина отличалась удивительным достоинством и несравненной добротой. Видя, как взволнована ее нежданная гостья, она приняла ее с большой теплотой, сказав, что очень рада оказать ей гостеприимство и что госпожа герцогиня может им пользоваться столь долго, сколь это будет необходимо по ее обстоятельствам. Изабель с искренней благодарностью посмотрела на хозяйку дома, небольшого роста женщину, державшуюся так прямо, что она казалась высокой. Ее белокурые волосы уже начали седеть, на них был изящный чепец из тонкого батиста с кружевной отделкой, карие глаза смотрели ясно и доброжелательно. На своего младшего сына госпожа Фуке взглянула сурово, после чего сказала Изабель, что ее сейчас же проводят в отведенную ей комнату, где она сможет получить все, в чем нуждается.

– У меня есть также рабочий кабинет, где аббат сможет беседовать с вами… Днем, но никогда вечером и уж тем более ночью… Поскольку вы в некотором роде узница Его Высокопреосвященства, у вас не будет возможности свободно выходить из дома, но никто не посмеет дурно обходиться с вами ни физически, ни морально. Если вы будете нуждаться в духовной поддержке, к вам придет священник. Если будете скучать, в моей библиотеке немало книг. А если интересуетесь изучением свойств разных трав, я охотно покажу вам свою «пещеру колдуньи», как называет мою лабораторию сын Николя, – заключила она с улыбкой.

Изабель вздохнула с облегчением, тогда как лицо Базиля выразило крайнее разочарование. Заметив это, Изабель вздохнула с еще большим облегчением и поклялась, что будет образцовой гостьей. И еще, что будет держаться как можно ближе к хозяйке дома все то время, что у нее пробудет.