– Ты умер с мечом в руке, Кетель, и отныне сможешь вечно плясать в залах Валгаллы…

– Эмма! – пораженно вскричал Ги. – Ведь это враг!

Девушка сокрушенно вздохнула:

– Что с того? Я любила с ним танцевать. И с ним было весело.

Лицо Ги стало жестким и брезгливым.

– Он был одним из тех, кто убил твою мать!

Круто повернувшись, он пошел помочь лотарингцу ловить лошадей. Когда он, ведя двух коней под уздцы, возвратился, Эмма стояла, глядя в сторону загонов полными ужаса глазами.

– Святые угодники! Что он делает?!

Теперь даже Ги опешил. Эврар носился верхом среди мечущихся в панике по загону лошадей, размахивая секирой. Раз за разом ее лезвие обрушивалось на головы вороных жеребят. Лошади безумно ржали, взвиваясь на дыбы, три или четыре темных тушки уже валялись в лужах крови.

– Он сошел с ума!.. – не выдержал Ги. Вскочив на коня, он помчался в низину.

– Эврар, остановись! Что за демон в тебя вселился?

Когда Эмма вслед за ним подскакала к изгороди, Ги наседал на мелита, требуя, чтобы он прекратил бойню. Однако Эврар, сатанински расхохотавшись, вновь ринулся в гущу испуганных лошадей, сверкая секирой. Девушка невольно закрыла глаза, чтобы не видеть, как падает очередная жертва обезумевшего мелита.

– Не-ет! – вопил Меченый. – Никогда Ролло не будет иметь коней от моего вороного! Пусть лучше он поспешит сюда, чтобы успеть напиться их свежей крови!..

Подъехал рыжий лотарингец, которому тоже было не по душе то, что делал Эврар. Что-то крикнув, он спрыгнул с седла и кинулся отворять ворота загона. Перепуганные насмерть кони лавиной хлынули в открывшееся пространство. Эврар взвыл от бешенства и метнулся к выходу, преграждая конем путь к бегству еще одному годовалому белолобому вороному. Взлетела секира, но удара не последовало.

Эмма не сразу поняла, отчего Эврар опустил оружие и упал на холку лошади, цепляясь за гриву. Но когда он выпрямился, из его предплечья торчала стрела.

Только теперь Эмма заметила высыпавших из конюшен франков. Пока пришельцы бились с их хозяевами-норманнами, они предпочитали оставаться в стороне, но когда Эврар начал убивать лошадей, франки решились положить этому конец. В руках одного из них был лук, он не спеша накладывал на тетиву стрелу, другой вращал пращу. Тощий подросток спустил собак с привязи, и три огромных волкодава, хрипя, метнулись в загон. Один из них на миг прижался к земле и, совершив невообразимый бросок, сбил Эврара с коня, они оба покатились клубком по земле, пес взвыл, когда Эврар достал его секирой и сейчас же вскочил, отмахиваясь от второго волкодава. В ту же секунду Эмма услышала рядом глухой удар. Рыжий лотарингец с залитым кровью лицом, раскинув руки, рухнул с коня.

– Остановитесь! – закричала Эмма, разворачивая храпящего коня. – Мы не враги!

Она еще успела увидеть, как один из конюхов целится в нее, и бешено рванула повод. Конь, храпя, взвился на дыбы, и это спасло девушку. Стрела впилась животному в горло, и в следующий миг конь рухнул как подкошенный. Эмме показалось, что земля стремительно ринулась на нее. Задохнувшись от жестокого удара, она покатилась по склону, ничего больше не сознавая…

…Когда она очнулась, все ее тело ныло, в ушах стоял стеклянный звон. Эмма попробовала пошевелиться и, когда ей это не удалось, поняла, что связана по рукам и ногам. Издали доносились голоса, потом сквозь розовый туман проступил тростниковый скат кровли хижины.

– Эмма!..

Она с трудом повернула голову.

– Ги! О, Ги!..

Она даже не сразу узнала его. Половина лица юноши была залита кровью. Рот был разорван с угла, страшная рана обнажила кость, ушная раковина была почти отделена от головы. Пропитавшиеся кровью волосы слиплись.

– Ги… – снова повторила она, окончательно приходя в себя.

Грудь мучительно болела. Непролитые слезы душили ее.

Ужасная гримаса исказила лицо юноши, когда он попробовал улыбнуться. Из раны выступила кровь.

– Это собаки, – негромко произнес он. – Их оттащили прежде, чем они добрались до моего горла.

– Не говори! Ты разбередишь рану.

Она пристально глядела на него. Эти прекрасные глаза – и ужасное лицо!.. Кожаный кафтан Ги был изодран в лохмотья, а связанные в запястьях руки сплошь в багровых отметинах.

Он проследил за ее взглядом.

– Если бы их не оттащили… Я оказался не так ловок, как Меченый.

Он попытался улыбнуться:

– Теперь я тоже меченый. Не знаю только, надолго ли. Они уже отправили гонца к Ролло…

Эмма закрыла глаза. Ролло… Из теплого сумрака всплыли страшные слова: «Когда ты вновь попытаешься бежать, я сделаю так, чтобы ты пожалела о том, что появилась на свет». Его слову можно верить… И тем не менее страха не было. Она даже ждала этой встречи.

Спустя недолгое время она вновь пошевелилась и даже умудрилась сесть, опираясь спиной о стену. Они находились в тесной хижине, в центре которой располагался очаг, дым из которого выходил через отверстие в кровле. Стены, сложенные из жердей и обмазанные глиной; кое-где на вбитых в стены колышках – мотки веревок, пучки кореньев; у стены – груды невыделанных шкур, видимо, служащих постелью одному из конюхов-франков.

– Где остальные? – спросила девушка.

– Рыжий убит. Эврар… Он отбился и сумел вскочить на мою лошадь.

Эмма горько усмехнулась.

– Сам дьявол ему помогает. Если бы не Эврар…

Она не договорила, но Ги понял. Если бы мелит не затеял бессмысленную резню, они были бы уже далеко. Кто знает – может, с Божьей помощью, им и удалось бы покинуть владения Ролло.

Прикрывающая выход рогожа откинулась, и вошли седеющий бородатый мужчина и молоденький парнишка. Сквозь прорехи его кое-как сшитого плаща просвечивало тощее, давно не мытое тело.

– Вот они, Флотвей! – указал он на пленников, и глаза его сверкнули яростью. – Будь они прокляты, сколько жеребят перебили!

Эмма облизала запекшиеся губы.

– Мы не делали этого. В нашего спутника вселился бес. Мы пытались удержать его.

– Пусть дьявол заживо возьмет его душу! Надеюсь, что, когда господин Ру прибудет сюда, он усадит всех вас на колья, как конокрадов!

Лицо парнишки подергивалось. Однако его бородатый спутник молчал и пристально вглядывался в лицо Эммы.

– Оставь-ка нас, Винерад, – наконец проговорил он. Бородатый шепелявил из-за того, что его верхняя губа, ввиду отсутствия зубов, как бы западала внутрь. Что-то в этом лице показалось Эмме знакомым.

Наверняка она видела его прежде, когда побывала здесь с Ролло. И Флотвей тоже узнал ее.

– Ты Эмма из Байе, – ткнул он в нее пальцем. – Женщина моего господина!

Девушка какое-то время глядела на него. Потом попросила:

– Отпусти нас во имя милосердного неба! Мы не губили твоих жеребят. Мы такие же франки, как и ты, Флотвей. Не отдавай нас варварам!

Бородатый перевел взгляд на огонь и впал в раздумье, молча почесываясь. Эмма вновь стала просить его, называя по имени, но конюх вдруг затряс головой:

– Ру перебьет всех нас, когда узнает, что мы не уберегли жеребят. Если же отдадим ему тебя – он не будет гневаться. К тому же мы послали гонца к Ру, и он наверняка скажет, что рыжая конокрадка у нас.

Эмма вздохнула. Безусловно, в Руане сразу поймут, о ком речь. И тогда она принялась просить за Ги, суля, что до конца дней станет поминать Флотвея в молитвах, если он освободит ее спутника, а при случае найдет и другой способ вознаградить его по достоинству. Тот снова долго соображал и наконец прошепелявил:

– Я бы и не прочь. Но жеребчиков-то убили. Мои же парни меня и выдадут, если я тебя послушаю.

Эмма мысленно прокляла Эврара Меченого. Но тут вмешался Ги:

– Я ни за что не оставлю тебя на растерзание норманнам. Я заявлю, что мы похитили тебя против твоей воли.

Эмма сердито стала втолковывать юноше, что ей ничего не угрожает, а вот его не помилуют ни за что. Но Ги упрямо твердил, что готов взять вину на себя, и это взбесило девушку настолько, что она заявила, что, не будь этого побега, им бы теперь ничего не угрожало. Ги изумленно взглянул на нее и отвернулся. Эмма же обратилась к Флотвею, прося, чтобы он, по крайней мере, развязал ее, позволив оказать помощь Ги.