Джоди почти не изменился. Он по-прежнему был жилистым и худым — таким он оставался всю жизнь вне зависимости от того, сколько он ел, — а его выцветшие джинсы, полинявшая ковбойка и пыльные башмаки показались Жанне до боли родными.

— Я оставил пикап на стоянке, — сказал Джоди и, в последний раз сжав плечи Жанны, выпустил ее. — У тебя есть багаж?

Жанна покачала головой и показала дорожную сумку, которую держала в руке.

— Мне не многое нужно. К тому же так мне было бы проще добраться до фермы, если бы ты по каким-нибудь причинам не смог меня встретить. — Она неуверенно улыбнулась. — Если мне понадобится пара джинсов, я всегда могу занять у тебя.

Джоди кивнул и развернул Жанну в направлении дверей, ведущих к автостоянке.

— Конечно, можешь, — подтвердил он. — Если, конечно, ты не слишком заважничала. У нас здесь одеваются просто… — Он покосился на шикарные белые «клеши», в которые была одета Жанна. — Для деревенской девчонки ты стала одеваться слишком элегантно.

— Простые старые джинсы вполне мне подойдут, — негромко ответила Жанна, не торопясь отвечать на вопрос, который был написан на лице Джоди. В эти минуты она меньше всего была расположена вспоминать Рафа и роскошную, праздную жизнь в его особняке. Расставание с Сэнтином все еще было свежо в ее памяти, а раны, нанесенные им, были слишком болезненными. Его непонимание и недоверие к ней уязвили Жанну настолько глубоко, что она боялась быть необъективной. Может быть, потом, когда она немного успокоится, а пока… Пока она приехала сюда по делу, и впереди у нее множество забот и переживаний. Пока она не закончит того, что должна сделать, ей придется отложить, отодвинуть в сторону все остальное.

— Расскажи мне о последних днях, — попросила она. — Я хочу знать все.

До фермы было семьдесят пять миль, и у них в запасе было около полутора часов. Джоди начал свой рассказ, едва они выехали со стоянки, терпеливо отвечая на вопросы Жанны и вспоминая все новые и новые подробности. Он рассказывал обо всем этом так просто и так выразительно описывал каждое слово и каждый жест, что Жанне не составило никакого труда представить себе, как это все было. И к тому моменту, когда — уже в сумерках — пикап затормозил перед знакомым приземистым домом из красного кирпича, все слова уже были сказаны.

— Ты выкрасил ставни, — заметила Жанна, выбираясь из пикапа и медленно поднимаясь по ступеням парадного крыльца.

Джоди кивнул.

— Этой весной. К осени я рассчитывал добраться до амбара.

С этими словами он открыл сначала раму с натянутой на нее противомоскитной сеткой, потом отворил выкрашенную зеленым и белым главную дверь и отступил в сторону, пропуская Жанну внутрь.

— Теперь эта ферма твоя, — сказал он смущенно. — Ты еще не думала, что ты собираешься с ней делать?

Жанна покачала головой.

— Я всегда считала, что она должна достаться тебе, Джоди. Ты давно мечтал о своей собственной ферме, а этот дом… Теперь он скорее твой, чем мой. В общем, мы еще подумаем и решим, как быть, ладно?

Задержавшись на пороге, Жанна быстро обернулась через плечо на далекий отлогий холм, на вершине которого примостилась лиственная роща, даже в сумерках полыхавшая всеми цветами осени.

— Кроме нашего холма, — добавила она. — Я хочу сохранить его за собой.

— Конечно, — согласился Джоди и включил под потолком лампочку в стареньком выцветшем абажуре, осветившую ветхий уют гостиной. — Там на плите есть кастрюля с супом. Если ты голодна…

— Попозже, — поспешно сказала Жанна, оглядываясь по сторонам. Если память ее не подвела, то в гостиной все осталось как было. Только сама комната показалась Жанне намного меньше, чем в детстве, но это было естественно.

— Наверное, мне сначала нужно разобраться в ее вещах…

Джоди покачал головой.

— Там почти ничего не осталось, — сказал он. — Бабушка начала освобождаться от личных вещей, как только узнала, что больна. Она не хотела, чтобы тебе пришлось этим заниматься после того, как… после ее смерти. К тому моменту, когда она настолько ослабела, что уже не могла подняться, у нее уже не осталось почти ничего, что могло бы напомнить тебе о ней. Так, кое-какие мелочи… Она велела мне сжечь их.

— Она все предусмотрела… — прошептала Жанна, чувствуя, что ее глаза снова наполнились слезами. — Она знала, что мне не нужны никакие памятные вещицы, чтобы помнить ее.

Порывистым движением Жанна повернулась к Джоди.

— Черт побери, почему люди не могут жить вечно?! — вскричала она. — Бабушка не должна, не должна была умереть!..

Джоди беспомощно пожал плечами.

— Это слишком сложный вопрос, — сказал он, растерянно потирая шею. — Я не могу ответить на него. И никто, я думаю, не может… — Его взгляд стал особенно теплым и сочувственным. — Ты должна будешь выполнить всего одну, последнюю обязанность, — прибавил он. — Человек из похоронного бюро доставит урну с прахом завтра утром.

Жанна судорожно вздохнула.

— Хорошо, я буду готова, — кивнула она. — А сегодня… Я хотела бы спать в бабушкиной комнате, если можно.

— Это твой дом, — ответил Джоди, пожимая плечами. — А сейчас мне нужно идти кормить коров. Пойдешь со мной?

Жанна отрицательно покачала головой.

— Нет. Я слишком устала, а мне еще нужно время, чтобы устроиться.

Она еще раз вздохнула и сняла замшевый пиджак.

— Кроме того, мне нужно сделать один телефонный звонок, — добавила она.

— Хорошо, — согласился Джоди. — Я скоро вернусь.

Когда он ушел, Жанна толкнула дверь спальни и осторожно вошла. Как и предупреждал Джоди, здесь не осталось ничего, что могло бы напомнить ей о конкретном человеке, который жил здесь столько времени. Только старые стены, потемневший потолок, грубый пол из крашеных досок, по которому ступали ее ноги. Нет, не ступали… раньше здесь лежала тростниковая циновка, а теперь на ее месте остался только светлый прямоугольник. В остальном же спальня была такой же безликой, как и комната в любом придорожном мотеле.

Жанна поставила сумку на белое тканое покрывало на кровати, положила сверху жакет и вернулась в гостиную, где на тумбочке у дивана стоял старый, клееный-переклееный телефонный аппарат.

Номер Кармела она набирала со смешанным чувством. Жанна все еще была сердита на Рафа за его грубую, неоправданную выходку, но желание все объяснить и восстановить отношения между ними было сильнее. Она нуждалась в нем. Сама возможность поговорить с Рафом и сознание того, что она может рассчитывать на его понимание и поддержку, были для нее залогом того, что ее мир уцелеет и будет стоять и дальше.

Голос человека, взявшего трубку в далеком Кармеле, Жанна узнала сразу. Правда, по линии гуляли какие-то помехи, но ошибиться было невозможно. Холодный британский акцент и манера четко выговаривать слова могли принадлежать только дворецкому Сэнтина.

Впрочем, стоило Жанне назвать себя, как голос Стокли потеплел. Ей даже почудилась в нем нотка сожаления, когда он сообщил, что она не может поговорить ни с мистером Сэнтином, ни с мистером Доусоном, так как оба они вылетели в Сан-Франциско буквально через час после ее отъезда.

— Не желаете ли что-нибудь передать мистеру Сэнтину? — любезно осведомился Стокли. — Я передам ему ваше послание, если он будет звонить.

— Нет, мне нечего ему передавать, — ответила Жанна упавшим голосом. — Спасибо, Фред.

Положив трубку на рычаги, Жанна некоторое время неподвижно стояла возле аппарата. Ей было очень одиноко. Она лучше, чем кто бы то ни было, знала, что Раф накануне никуда не собирался. Таким образом, единственное объяснение его внезапному отъезду напрашивалось само собой. Видимо, он был разозлен гораздо сильнее, чем она считала, если не стал даже дожидаться, пока она исполнит свое обещание и позвонит ему.

В конце концов Жанна решительно расправила плечи и глубоко вдохнула воздух. После этого неудачного звонка ее положение нисколько не ухудшилось — оно осталось точно таким, каким было до него. Она должна просто забыть о своих личных проблемах, как и намеревалась. Ничто, в том числе ее тревоги и сомнения относительно будущего, не должно было омрачить прощания с прошлым.