И снова волны тащили ее вниз, швыряли взад-вперед, как тряпичную куклу. Она перестала сопротивляться: борьба означала потерю бесценной энергии. Три раза подряд она всплывала к поверхности и вновь уходила вниз, при всяком удобном случае набирая побольше воздуха в легкие. В третий раз чудовищная молния озарила острые скалы под ней, из ревущих волн выступили базальтовые шпили сказочного города на дне морском. В отчаянии Элспет поплыла прочь, надсадно дыша, вкладывая в каждый рывок весь остаток сил.

Уже почти совсем задохнувшись, она вынырнула на поверхность, под дождь и град. Как ни вертела она головой, «Копьеносца» нигде не было видно: ночная тьма и жалящие брызги не позволяли ничего разглядеть на расстоянии более двух ярдов — ни людей ни обломков.

— Отец! — крикнула она. — Где ты, отец?

Но рев моря, бившегося о каменный берег, заглушил ее крик.

Она чувствовала, как ее покидает воля к борьбе. Зачем бороться? Силы быстро оставляли ее. Этот бой с волнами был заведомо проигран. Но стоило ей подумать о своем поражении, как сама буря преподнесла ей нежданный подарок. Рядом всплыл вдруг деревянный сундук. Она ощутила новый прилив сил, подплыла к сундуку, ухватилась за одну из его ручек. Сундучок был дубовый, обитый железом, крепкий и, скорее всего, водонепроницаемый. Элспет прильнула к нему, восстанавливая дыхание и силы.

А потом она увидела мертвеца. От потрясения она чуть не упустила спасительный сундук. Как все дети Дабриса, она знала, сколь безжалостно море к утопленникам. В памяти всплыли белые раздутые лица, обвитые водорослями руки и ноги. Бедняга мог быть кем угодно из команды «Копьеносца»: хоть Бероном, хоть Инчем. Вдруг это ее отец? А ЕСЛИ ОН ЖИВ В ПРИДАЧУ?

Она снова стала озираться, отыскивая в море недвижное тело. Вот оно — темное, бесформенное, взлетающее на волнах. Теперь она устремилась туда, предоставив сундук воле стихии.

Волны в остервенении оттаскивали ее то вправо, то влево, швыряли, как мячик, сверху хлестал дождь, снизу разверзалась бездонная пучина.

Когда она снова увидела человека, до него надо было плыть несколько ярдов вправо. Она невероятным усилием преодолела это расстояние, зацепила пальцами рукав, подтянула к себе тело. Оно оказалось легче, чем она ждала, и легко двигалось. Только сейчас она разобралась, что к чему: это был не взрослый моряк, а мальчишка, Эдмунд. Непонятно было, жив он или мертв, но не вызывало сомнения, что он погибнет вместе с ней, если они не доберутся теперь до матросского сундучка.

Она снова стала искать глазами сундучок, зная, что от этого зависит ее собственная жизнь. К тому же рядом с ней теперь находился мальчишка, он то и дело уходил под воду, и ей не оставалось ничего другого как вновь и вновь тащить его на поверхность. В момент, когда она уже утратила последнюю надежду, в небе полыхнула страшная багровая вспышка, позволившая ей снова увидеть спасительный сундучок. Он был недалеко, не более чем в пяти ярдах. Одной рукой она обвила шею мальчишки, а другой стала ловко грести, медленно приближаясь к сундучку. «Умоляю, пожалуйста, только бы нам до него добраться!»

Небо истекало кровью, как бычок с перерезанным горлом. Аагард оскалил в темноте зубы и беззвучно выругался. От мутного востока до тонущего в море запада люди замерли в ужасе, задрав головы к запятнанному кровью небу. Аагард вздрогнул, увидев над морем новые огненные сполохи. Страшное зло вырвалось на волю в эту штормовую ночь. Но худшее было еще впереди.

Старик с тяжелым сердцем отвернулся от моря. Шторм был ему неподвластен, к тому же его ждали более неотложные дела. Если это не было ошибкой, вопрос стоял о жизни или смерти. Он засеменил дальше по мокрому берегу, считая шаги и не страшась бури.

Девяносто три, девяносто четыре, девяносто пять.

Он остановился, устремив взор поверх волн. Прийти сюда ему велел сон, но во сне не уточнялось, что он здесь обретет. Знал он одно: буря одарит его чем-то бесконечно важным, и он должен будет любой ценой хранить этот дар, пусть с виду он и не покажется такой уж ценностью…

В небе полыхнул новый огненный язык, и Аагард нахмурился. Не такая уж ценность с виду? Можно подумать, без снов он остался бы беспомощным… Два года назад, в Венте, он получил суровый урок. Теперь он доверял только собственной душе, собственным снам, собственному внутреннему зрению. И все же, подумал он насмешливо, последний сон мог бы быть попонятнее…

Наконец он увидел то, чего ждал: на пенных гребнях волн что-то болталось. Среди штормового безумия вырисовывалось нечто темное. Расстояние было еще слишком велико: сначала это «нечто» приближалось к берегу, потом его потащило назад в море уходящей волной.

Внезапно девятый вал выложил дар пучины прямо перед ним и отступил. Оставалось сделать каких-то десять шагов по мокрому песку. Аагард таращил глаза, словно ожидая нового откровения, нового объяснения цели происходящего и его роли в нем. В следующее мгновение до него дошло, что он видит не один предмет, а целых три.

Аагард тщательно выбирал момент. Он был слишком стар, чтобы сражаться с морем, но рисковать утратой странного подношения не мог. Пока он медлил, внутренний голос подсказал: «Доверься своему сну! Следи за небом! Действуй, пока не поздно!» И он заспешил по рыхлому песку к наибольшему из трех предметов. Предмет оказался прочным дубовым сундуком.

Старик окаменел. Сундучок был ему знаком, слишком зловеще знаком. Как он надеялся никогда больше его не видеть! Надо же было так случиться, чтобы сундук вынесло ему под ноги именно в эту ночь, в эту небывалую бурю… Было от чего похолодеть старческой крови! Он неуверенно, опасливо опустился на колени, чтобы ощупать замок. Тот оказался невредимым, почерневшим от времени, но как будто нетронутым.

— Ну что ж, — пробормотал старик. — Выходит, наша песенка еще не спета.

Он пригляделся, проверяя, что еще принесло ему море, и ахнул. Много чего мог он ждать от безумия и злокозненности этой бури, но то, что он увидел, оказалось всего невероятнее и просто сбивало с толку. Хотя нет, он видел их раньше: темноволосую девчонку и бледного как смерть мальчишку. Теперь он вспомнил: не они ли привиделись ему во сне?

Дети бури.

Эдмунд восстал из волн, давясь соленой водой. К нему спускалось с небес огромное крылатое чудовище. Он оцепенел от ужаса — и открыл глаза.

Было трудно поверить увиденному. Вместо рева бури его встретила тишина, вместо леденящей сырости — тепло, алые сполохи, вызывавшие у него смертельный испуг, обернулись потрескиванием огня в очаге. Чешуйчатое видение исчезло, буря улеглась. Он был спасен.

Хвала богам! Материнские подношения высшим силам возымели свое действие, он не погиб в пути! Эдмунд огляделся. Он находился в какой-то пещере. На ее каменных уступах горели в лужицах света свечи. Под собой он обнаружил ворох чистого сена, накрытый теплым одеялом. Даже одежда на нем была почти сухой, от нее в тепле пещеры шел пар. Рядом с ним спала под одеялом девочка. Эдмунд уставился на ее загорелую щеку, на колеблющиеся от дыхания пряди черных волос. Эти волосы напомнили ему о матери, и в ушах снова взревел шторм. У него отчаянно забилось сердце. Последнее, что он видел, — страшное чудище в небе. А потом его погребли волны. Что произошло после? Как они сюда попали? И где они находятся?

Пещера походила убранством на келью мудреца. У одной стены находилась этажерка с книгами, тут же стоял пюпитр для толстых томов, которые не удержишь в руках. Были здесь также стол и табуреты, на столе — деревянная тарелка и нож.

Из-за очага доносился тихий мужской голос. Правильнее сказать, это были не слова, а пение: кто-то произносил нараспев неведомые мальчику слова. Он приподнялся на локте, морщась от онемения в руках.

В дальнем углу пещеры стоял спиной к нему человек. Он наклонялся к чему-то, раскидывая руки. Пока Эдмунд наблюдал за ним, тот завершил свой речитатив и опустился на колени. Раздался короткий металлический звук, потом человек со вздохом выпрямился. Казалось, для него не составляет секрета, что Эдмунд очнулся. Он степенно обернулся и направился к мальчику.