Рука протягивает сигарету.

Я качаю головой.

Прежде чем я успеваю среагировать, кто-то бьет меня ножом. Удар в живот. Острое лезвие пронзает кожу, и я чувствую, как толчками вытекает кровь. Прижимаю руки к ране, чувствуя горячую волну.

Я опускаюсь на колени. Пытаюсь прижать руки к животу.

Град ударов обрушивается на меня. По бокам, по спине, в лицо. Один удар попадает в правый глаз, я чувствую дикую боль.

Становится темно.

Удар по затылку.

Я чувствую, как мое тело дергается, падаю ничком и неподвижно лежу.

Я просыпаюсь и чувствую — боли нет. Я спокойно лежу.

Вокруг меня светло и красиво. Я не вижу красок, только свет. Ни отражений, ни отсветов, ни бликов. Только чистый, истинный свет. Я вспоминаю, что было раньше. Все было таким холодным. И краски: зеленый, голубой, все темные оттенки и красный. Лучше всего я помню красный цвет. И тепло, пришедшее как освобождение. Теперь мне гораздо лучше. Начинается другое время. Я чувствую любовь и тепло и понимаю, что случилось нечто важное. Никогда бы не подумал, что на это уйдет столько времени. Ощущение холода длилось до тех пор, пока я не понял, что краски не были реальными. Пока не осознал, что свет любви — это ответ.

Я опускаюсь все глубже и глубже. Навстречу светлым фигурам, которые знают меня, к моим друзьям. Да, теперь я узнаю их. Мои единственные друзья. Они идут мне навстречу. Я приветствую их: «Привет, Филип, — говорю я. — Привет Туве, любимая!»

Я гляжу вверх, но они уже исчезли. Я лежу и жду, что они вернутся. Я не хочу быть в полном одиночестве, только не в этой новой стране любви и тепла. Я зову их. Долго прислушиваюсь в ожидании ответа, но ничего не слышу. Хотя нет, я слышу, как поют цикады. Они почти всегда поют в этом сухом пустынном месте. Но это не то, о чем я думаю. «Филип! — кричу я. — Туве!»

Я уже почти сдаюсь, но они возвращаются. «Где вы, черт возьми, были? — говорю я. — Я лежу здесь совершенно один и жду вас». Но они смеются надо мной. И я слышу, что это не Филип и Туве, а Джим и Кристин. Не понимаю, как я мог их спутать?

«Привет, — говорю я. — Давно не виделись». Джим и Кристин кивают. У них серьезный вид. Я бросаю взгляд на их руки. Да, они держатся за руки. На них светлые одежды. «Мы поженились, — говорит Кристин. — Мы попробуем еще раз. Мы не сдаемся». Я киваю. «Да, — говорю я. — Теперь все намного легче». Теперь здесь царит любовь. Джим подходит ко мне. Он берет меня за руку. Мы вместе взмываем в воздух, и я понимаю, что он хочет показать мне, что значит летать. Я пытаюсь разглядеть пейзаж подо мной. Только пустыня. Один песок. «Видишь там деревню?» — спрашивает Джим. Я качаю головой. Я вообще ничего не вижу. Только песок.

«Когда-то ее сровняли с землей, — продолжает Джим. — Теперь там снова живут люди». «Я не вижу никакой деревни!» — кричу я. «На земле мир», — говорит Джим. «Наконец-то», — думаю я. Но я ничего не вижу. Ничего, кроме песка.

Я вижу знак. Сначала мне кажется, что это звезда. Такая большая, ослепительно сияющая звезда. Вспоминаю, что все началось с нее — она висела над пустыней и указывала путь. Путь к тому, кто знает все ответы.

Затем я понимаю, что знак только с виду похож на звезду. Это что-то другое, нечто большее, чем звезда. Я замечаю, что под ним собираются люди. Они стоят и показывают на него. Все больше и больше людей присоединяется к толпе. Я пытаюсь отыскать Филипа. Я понимаю, что люди ждут именно его. Но Филип не приходит, и тогда люди отправляются в путь. Они держат в руках зажигалки и двигаются в ту сторону, куда указывает знак. «Это хорошо, — думаю я. — Если они следуют за ним, они дойдут». Он ждет там. В этот раз все будет лучше. В этот раз все получится.

Где проходит граница и когда ее переступают? Перешел ли ее я? Существуют ли другие границы? Нет, не думаю. Теперь больше нет. У меня нет такого чувства. У меня нет тела, чтобы чувствовать. Мое тело исчезло и оставило мою душу, меня самого, в одиночестве на горе посреди пустыни.

Я долго лежу и пытаюсь собраться с мыслями. Вспоминаю, что значит чувствовать свои ноги, как обычно напоминают о себе руки, ладони и ступни? Что значит чувствовать спину, пока она еще была там, где положено быть спине? Думаю, что люди не замечают своего тела, пока оно не исчезает. Пока человек не покидает свое тело.

Я снова и снова погружаюсь в дрему. Мне хорошо. Меня словно уносят две светлые фигуры. Я чувствую, как парю над деревом, над чем-то большим, похожим на лес, как наконец я оказываюсь где-то.

Затем я снова просыпаюсь. Чувствую ноздрями холодный воздух. Замечаю, что ноздри все еще служат мне. Интересно, это единственная действующая часть моего тела?

Я пытаюсь оглядеться. Один глаз видит лучше, чем второй. Хотя я все равно никого и ничего не вижу. Это странно. Странно, что я просто лежу здесь. Чем-то пахнет, и будь у меня тело, я бы осторожно повернулся и посмотрел, откуда идет запах.

Я осматриваюсь здоровым глазом. По-прежнему ничего и никого не вижу. Опять погружаюсь все глубже и глубже. Устремляюсь навстречу светлым фигурам, они знают меня, они — мои друзья. Да, теперь я узнаю их. Мои единственные друзья. Вот они идут ко мне. Но, кажется, они больше не узнают меня. Я приветствую их. «Привет, Филип! — говорю я. — Привет, Туве, любовь моя!»

Мне навстречу идет пожилая женщина. На ней светлая одежда, и я понимаю, что это, должно быть, Карин Бойе. «Здравствуйте! — кричу я ей. — Я пишу о вас работу в школе». У нее темные волосы, я показываю на них и говорю, что здесь так не бывает. Здесь все темное исчезает. Но она качает головой и улыбается мне. Тут я вижу, что это не Карин Бойе, а бабушка Туве. «Здравствуй, Ким, — говорит она. — Темное никуда не исчезает. Пока. Может быть, когда-нибудь, когда мы с тобой умрем. Но пока рано». Я хочу возразить, сказать, что она ошибается, потому что я видел, как все мгновенно переменилось. Когда волна тепла и света охватила мир и унесла меня.

«Нет, Ким. Ты чувствовал это. Ты был готов переступить черту. Но ты остался. Ты останешься в темноте». «Нет!» — кричу я. Тут я вижу в ее руке чашу. Она наполнена чем-то красным. Бабушка Туве делает шаг мне навстречу, и когда я наклоняюсь, она выливает содержимое чаши на меня. «Ты должен остаться, Ким», — говорит она.

До меня доносится какой-то едва уловимый запах. Мне кажется, я узнаю его, но не знаю, как его назвать. Я тихо лежу. Открываю свой здоровый глаз. Пытаюсь подобрать название запаху. Не вижу никого и ничего. Чувствую, как бесконечно медленно поворачивается голова. Она едва-едва двигается. На несколько сантиметров. Это называется «сантиметр»? Не знаю. Я перевожу дух после усилия. Когда я снова открываю здоровый глаз, вижу что у меня на руках красная краска. Разумеется, она тут. Я пытаюсь прикоснуться к ней, но у меня нет рук. Я отключаюсь на минуту, в реальность меня возвращает запах. Голова лежит в новом положении. Глаз смотрит на краску. Я закрываю его. Снова открываю. Красная краска, как и прежде, на месте. «Цвета существуют, — думаю я. — Фальшивые цвета остались!»

Над моей головой громко стрекочут цикады. Если бы я мог повернуться снова, я бы увидел их. Они словно парят надо мной. Я пытаюсь повернуть голову вверх, но не получается. Я сразу же сдаюсь. Что-то мешает. Что-то причиняет сильную боль. Я разочарован. Разве может быть больно? Неужели я опять перешел границу боли? Мой здоровый глаз смотрит вперед. Видит нечто красное у меня на руках. Видит что-то темное в уголке глаза. Что это такое? Снова чувствую знакомый запах. «Дым», — думаю я. Так это называется? Кажется, да.