– Ну, да, – она рассмеялась, – и мало кто подумает, что я способна вскружить голову и соблазнить. Ну, что ж, не стану отвлекать вас от дел, мистер Элитон. Если вам удобно работать в этом кабинете, он ваш, для посиделок я выбрала библиотеку. И буду рада, если придете просто так, выпить чая, позавтракать или пообедать, даже если меня нет дома.

Мистер Элитон и Джо встали одновременно с ней, поклонились.

– Уверен, что видел перед собой леди Элфорд, – сказал поверенный новоиспеченному помощнику, – но не уверен, что говорил именно с ней.

Почти так же думал и лорд Блэкберн, покинув дом леди Элфорд. Что это было?! Этот вопрос часто крутился у него в голове с того памятного падения в саду. Пиявки омолаживали кровь, а обмороки прочищали мозги? Делали невыносимой? Вызывающей? Кокеткой в таком солидном возрасте? Прежнюю леди Элфорд он с легкостью переносил, а эта его практически бесила!

И какого он потащился к ней с визитом? Цветы – достаточное извинение за возможную резкость. Возможную, потому что граф не признавал, что она имела место быть. Но он глазам не поверил, когда увидел цветы на полу. И они там не отдыхали – валялись, приходили в себя после падения с лестницы. Он демонстративно ушел, но, – черт возьми! – не был уверен, что она расстроилась. Да плевать она хотела на его неудовольствие, как и на приличия, которые не спешила вспоминать. Так, выборочно, если они ее устраивали. Нет, прийти к ней, испортить себе настроение… Зачем подвергаться пытке, когда ждут в раю?

Эмили прислала записку, что будет счастлива посмотреть оперетту из его ложи, намекала, что хочет серьезно поговорить, просила прощения, если расстроила его на балу у маркиза. Она сама сделала шаг к нему, а он умел ценить поступки. Правда, заехав за ней вечером, граф узнал, что миссис и мистер Синклер тоже не прочь посидеть в его ложе, и это расстроило его сильнее, чем поведение Эмили на балу.

Да, она не могла предупредить, что поедет не одна, да и не могла поехать без сопровождающих. Он знал это и злился на себя – за то, что надеялся непонятно на что. Снова. За то, что хватался за призрачный шанс. Снова. За то, что верил в чудеса и ждал тепла, даже стоя по колено в сугробе.

Эмили – не его пара. Приветлива, кротка, послушна, она избегала смотреть в глаза и будь ее воля, казалось, готова была бежать из кареты. Одна. Ночью. Он с горечью убедился, что самообман редко совпадает с реальностью. Поверил. И ошибся. Его реальность – ложа, забитая говорливыми Синклерами, девушка, которую охватывала паника от одного его взгляда и ложа напротив, в которую только что зашли двое. Лорд Уинслоу и, – граф даже посмотрел в лорнет, – леди Элфорд!

В ложу графа заглянул Брайн, приветствовал Синклеров и ретировался к приятелям. Его саркастически приподнятая вверх бровь намекала, что он считает компанию брата откровенно нудной. И это тот редкий случай, когда Михаэль не стал бы спорить. Синклеры лепетали без умолку и без толка, Эмили молчала и смотрела на сцену, будто он, действительно, привез ее только для посмотреть и послушать оперетту. И то ли от обиды, то ли от разочарования в сегодняшнем вечере, графа больше привлекало действо в ложе напротив.

Леди Элфорд и лорд Уинслоу щебетали, без намека на отвращение с какой-либо из двух сторон, и даже посмеивались время от времени. Они открыто развлекались, а он умирал от скуки. Где справедливость?

– Ваш бывший жених, кажется, выбирает, то ли перепрыгнуть в нашу ложу, но крыльев нет, то ли откусить перо на шляпке миссис Синклер, чтобы лучше вас рассмотреть.

Мэри с сомнением посмотрела на лорда Уинслоу.

– Думаю, мы достаточно насмотрелись друг на друга за двадцать восемь лет. – Заметив удивление собеседника, пояснила. – Это мой возраст, а так как мы живем по-соседству и наши родители были дружны, не удивлюсь, если граф качал меня в колыбели.

– Вы так открыто говорите о своем возрасте… Нет, простите, я не то имел в виду… Я никоим образом не намекал на то, что это много…

Мэри рассмеялась.

– Это много, барон, но все мое.

– Вы, правда, не обиделись?

– А вы, правда, не имели в виду, что это много?

Мэри не думала, что мужчины умеют краснеть. Если откровенно, лорда Уинслоу она и за мужчину не считала, равно как ее не считали женщиной. А потом подумала: смысл строить из себя королеву, если и феей быть неплохо? Да, она некрасива, но зеркало не плюется в ответ – уже хорошо, богата, ни от кого не зависит, имеет возможность уменьшить зависимость других от себя. И еще у нее есть сестра и самый настоящий, принимающий ее с потрохами, дом.

В ее силах сделать так, чтобы люди, которые ей интересны, не оттолкнули. Это всегда двухстороннее решение, и она удивилась, как раньше не понимала очевидного, а внешность… Она послала лорду Уинслоу приглашение на ужин и в первые минуты, чтобы не дать проявиться отвращению, закрыла глаза. Он говорил, она слушала. У него приятный голос, он вовсе не дурак и не олух, каким на первый взгляд казался. Добрый, ранимый, в чем-то наивный, со странным чувством юмора, умный.

Открыв глаза, она увидела не лягушку, а мужчину, который рвался из худого, нескладного тела, который любил, страдал, и не желал скрывать свои чувства, как принято. Он был открыт. Дотронься, возьми тепло, сколько надо, только не охлаждай полностью. Он верил. Ждал. Он так смотрел на капризную музу, что у Мэри защемило сердце.

– Конечно, если ты настаиваешь, я буду присутствовать, – зайдя в столовую, сказала Бьянка. Она козыряла неудовольствием, а он… прощал и, казалось, тянулся к ней еще больше.

– Настаиваю, – сказала Мэри, вопреки умоляющим взглядам сестры.

– Откуда эти безобразные розы? – спросила Бьянка с презрением, усаживаясь за стол. Повертела в руках вилку, ударила ею о тарелку, бросила ядовитый взгляд на барона. Лорд Уинслоу сжался, Мэри почувствовала себя так, будто ей дали пощечину. Цветы, которые принес барон, ужасны, как в прошлый раз, но, – черт! – каждый их увядающий лепесток кричал о любви.

– У тебя, кажется, действительно, нет аппетита, – сказала Мэри, подавив вспышку гнева, – и если по-прежнему хочешь к себе в комнату…

– Можно? – Бьянка немедля поднялась.

– Как хочешь. Мы найдем с лордом Уинслоу, чем занять себя и без твоего негативного присутствия.

Бьянка в нерешительности остановилась. Мэри думала, она задаст другой вопрос, но Бьянка спросила:

– Чем?

– Поужинаем, поговорим по душам, – она проигнорировала ее смешок, – поедем в театр. У лорда Уинслоу в распоряжении ложа. А я не знаю, когда в следующий раз окажусь в Лондоне. Хочу вкусить всего.

– Всего?

– Барон, а что сегодня за представление?

– О! Вы не пожалеете, что предпочли его книге или раннему сну.

– Вы поедете вдвоем?

Мэри даже не обернулась.

– Ты все еще можешь присоединиться, – сказала равнодушно Бьянке.

– Нет, спасибо, возьми лучше мисс Мэтьюаурсейстик.

– Если я возьму компаньонку, могут подумать, что лорд Уинслоу за мной ухаживает.

– А тебе бы этого не хотелось?

– Если барон начнет за мной ухаживать, я возьму с собой мисс Мэтьюаурсейстик.

Оглянувшись, Мэри успела заметить странный взгляд Бьянки. Недоверие? Недоумение? Ревность ребенка? После ухода сестры, Мэри пыталась быстро найти нескучную тему для разговора. Может, пересилить себя и отвлечь барона болтовней о погоде?

Он заговорил первым.

– Наша договоренность недействительна. Я правильно понял, миледи?

– Какая? Уточните.

Шутливый тон не помог, лорд Уинслоу был подавлен и жалок. Его глаза… Красивые глаза, за обладание которыми многие женщины продали бы душу, смотрели прямо, излучая безбрежный поток доброты и отчаяния. Они смотрели сквозь панцирь отвратительной внешности, и даже не пытались прорваться. Их хозяин смирился, привык.

– Я сам не пойму, как смел надеяться. Я был глуп. Я иногда бываю глуп, – он грустно улыбнулся. – Бабочка и кактус не совместимы.

– Какой кактус?

– Вы разве не знаете? Так меня называют. Когда думают, что я не слышу, или когда считают, что я глуп чрезмерно. А бабочка – так говорят о Бьянке. Она красива, естественно, ее заметили. У меня был шанс, очень маленький, правда, что она никогда не приедет в Лондон. Я не хочу сказать, что не рад вас видеть… не рад вашему приезду… Но теперь я даже не смею мечтать, что вы одобрите наш брак… Что я говорю? Глупец! Я бы не решился сделать ей предложения, даже если бы вы согласились. Она… должна быть счастливой, а я… Некоторые кактусы никогда не цветут, мне повезло, мое сердце цветком раскрылось в тридцать восемь… Еще столько лет для теплых воспоминаний…