– Дай-ка отгадаю – ты жалеешь, что не пошла в другую дверь?

– А там обычный унитаз? – Я заглядываю в кабинку, куда ходила Софи, и, действительно, вижу знакомые формы. Я издаю стон.

Она весело, без капельки сочувствия, смеется и говорит:

– Ну что ж, хорошее начало для знакомства с азиатской культурой.

– Ага, но я бы предпочла начать его с чего-нибудь другого, – морщась, отвечаю я, и это вызывает у нее новый приступ смеха.

К нашему возвращению ребята уже расплачиваются по счету, мы выходим из ресторана и направляемся к автобусной станции. Из этой части города до остановки невозможно добраться переулками, поэтому мы выходим на широкие оживленные улицы. Ребята идут, опустив головы, Джейсон даже надел солнцезащитные очки, несмотря на то что уже стемнело.

Нас, как обычно, ведет Софи. Тэ Хва догнал ее и теперь они идут рядом. А мы с Йон Джэ и Джейсоном плетемся за ними в неловком молчании. Я решаю воспользоваться моментом и изучить улицы Инчхона и толпы местной молодежи, которая тут тусуется. Парни хорошо одеты, у всех красивые и стильные прически, девочки выглядят так, будто сошли с обложек модных журналов. Глядя, как они прохаживаются по тротуару на высоченных каблуках и виляют тощими задницами, я чувствую себя типичной американкой и очень толстой.

Мы хотели было зайти в пару магазинов, где меньше всего народу, но после истории с толпой фанатов ни у кого на это нет сил. Когда Йон Джэ предлагает двигаться прямиком к автобусной остановке, мы все быстро соглашаемся.

На автобусной станции толпятся пассажиры. Софи встает в очередь, чтобы купить билеты, а я вместе с ребятами отхожу в дальний уголок, где мы не так заметны. Однако, где бы я ни стояла, меня все равно то пихают локтями, то задевают сумками, и по моим ногам все равно то и дело проезжают колесики багажа.

Этот полный народу зал ожидания вызывает у меня воспоминания о последнем концерте Нейтана, на котором я побывала. Там меня тоже окружали тысячи вопящих фанатов, заплативших огромные деньги только за то, чтобы услышать, как поет мой брат. Это было колоссальное шоу, и я хотела смотреть его как нормальный человек, пусть и в первом ряду.

Мы с моей подругой Марси заняли свои места у входа задолго до того, как открыли двери и впустили зрителей. Все шоу толпа прижимала нас к металлическому заграждению, однако смотреть из зала было значительно интереснее, чем из-за кулис. Меня охватил восторг зрителей, мне передался их энтузиазм.

Естественно, восторг превратился в ужас, когда Нейтан в середине концерта упал в обморок. Тогда я впервые поняла, что пристрастие Нейтана к наркотикам может быть опасным, что оно может погубить карьеру.

Я стряхнула с себя воспоминание, затолкала вглубь вызванные им чувства. Здесь не место для такого рода мыслей. Я не могу дать им волю, когда вокруг столько народу. Нельзя, чтобы кто-то увидел, как я теряю контроль над своими эмоциями.

Особенно после того, как я уже много месяцев не общалась с Марси. По сути, я не общалась ни с кем из своих друзей с начала лета. В какой-то момент они перестали звонить мне, писать эсэмэски и электронные письма – вероятно, они поняли, что я никогда не отвечу им.

Софи возвращается с билетами, и мы спешим к автобусу. Осталось два свободных места в первом ряду и три – в последнем. Софи устраивается в кресле у окна, Тэ Хва садится рядом с ней, и получается, что Джейсон, Йон Джэ и я вынуждены занять места сзади. Я каким- то образом оказываюсь между ними и слишком поздно понимаю, что мне придется целых два часа сидеть рядом с Джейсоном.

Йон Джэ принимается шепотом рассказывать мне истории про обезумевших фанатов на концертах и о жестких условиях, которые им поставил продюсер, когда они подписывали контракт. Я хочу спросить, как образовалась их группа, но тут у него в кармане начинает вибрировать телефон. Он смотрит на номер и бледнеет. Он слабой улыбкой просит у меня извинения и, приняв звонок, говорит по-корейски.

Мне хочется посмотреть в окно, но для этого мне придется смотреть мимо Джейсона, а он может подумать, будто я смотрю на него, поэтому я поворачиваю голову в другую сторону. И вижу, как две девчонки рядом с Йон Джэ фотографируют ребят. Они хихикают, но как только они замечают, что я смотрю на них, на их лицах появляется невозмутимое выражение.

Потрясающе. Только не это.

Я готовлюсь к новой атаке толпы, но Джейсон перегибается через меня и что-то шипит девчонкам на корейском. Те бледнеют, а я могу только смотреть на его руку, которой он опирается на спинку сиденья, и с наслаждением вдыхать аромат его одеколона, когда его шея оказывается невозможно близко от моего лица.

На следующей остановке девчонки резко встают.

Обе принимаются кланяться и в унисон бормотать: «Чве сон хамнида» – «Прошу прощения», прежде чем рвануть к выходу.

Йон Джэ все еще говорит по телефону, повернувшись ко мне спиной, и в его голосе все отчетливее звучит напряжение. Автобус едет дальше, и я спрашиваю у Джейсона:

– Что ты им сказал?

Он пожимает плечами.

– Я просто сказал, чтобы перестали глазеть. Они смутились.

– Ага. – С каких это пор вежливая просьба не глазеть вынуждает людей бежать прочь при первой же возможности?

Мы погружаемся в молчание, но Джейсон первым нарушает его:

– Они смеялись над твоим платьем.

– Над моим платьем? – Я опускаю взгляд на тонкую ткань, которая, как я считала, должна оттенить цвет моей кожи. – А что с ним не так?

Он пожимает плечами.

– Они говорили, что оно слишком длинное.

Я от изумления выпучиваю глаза.

– То, что я не ношу коротюсенькие юбчонки и не открываю на всеобщее обозрение свои прелести, еще не делает из меня скромницу.

На его лице появляется полуулыбка, и он ловит мой взгляд.

– А еще им не понравилось, что я сижу рядом с американкой.

Я настолько поражена, что на секунду лишаюсь дара речи.

– А что, они предпочли бы, чтобы я была кореянкой?

– Наверное.

– Интересно. – Хотя на самом деле ничего интересного нет, просто это единственное слово, которое я смогла произнести, во всяком случае вслух. – Можно подумать, будто они не знают, что ты полжизни прожил в Америке, – задумчиво произношу я.

Приветливое выражение на его лице гаснет, и я вдруг осознаю, что между нами только что состоялся разговор, в котором не было ни единого оскорбления.

Джейсон поудобнее пристраивает свои длинные ноги.

– Прошло несколько лет, как я вернулся из Америки.

Наша до сих пор корректная беседа вселяет в меня уверенность, и я отваживаюсь спросить:

– А почему вы вернулись в Корею?

Его взгляд леденеет, лицо превращается в холодную маску, лишенную каких-либо эмоций, и он снова становится тем парнем, с которым я познакомилась в школьной столовой. Такое впечатление, будто он полностью отсек все чувства.

– Можешь поговорить об этом с Софи, – говорит он.

Через несколько минут автобус пересекает мост, и мы оказываемся на острове Канхва. Но вместо того чтобы ехать через город, а потом вверх, в горы, автобус заезжает на автостанцию, и водитель глушит двигатель.

Пассажиры встают, забирают свои вещи и выходят. Я озадаченно смотрю на Джейсона, но по его бесстрастному лицу ничего нельзя понять.

Мы встаем и продвигаемся к выходу, и когда мы минуем Софи и Тэ Хва, она что-то говорит Джейсону по- корейски.

– В чем дело? – спрашиваю я, но близнецы продолжают свой разговор.

Впереди меня Йон Джэ сердито фыркает, но сдерживает свой гнев.

– В такое позднее время автобус туда не ходит, – говорит он мне, оборачиваясь.

– Но как же мы доберемся?

Он проводит рукой по волосам, и они встают у него дыбом, как хохолок какаду.

– Пойдем пешком.

У меня с языка рвутся тысячи возражений, но я сдерживаю их из страха показать себя ноющей иностранкой, которая никак не может привыкнуть к новой стране и к новой культуре. Однако, когда туфли натирают мне пятки, я начинаю всерьез подумывать о том, чтобы все же высказать свои жалобы.