После беседы у коммодора Конте мы с Евой вернулись в нашу каюту и принялись потрошить мои многочисленные чемоданы, выбирая, какие вещи мне понадобятся в пути, а какие можно отправить в камеру хранения «Отважного». Вчера вечером у нас не было ни сил, ни желания заниматься этим – мы прибыли на борт эсминца уставшие и расстроенные, на скорую руку поужинали и сразу легли спать, даже не дождавшись, когда корабль стартует и перейдёт в овердрайв. Мне, правда, пришлось выпить снотворного, чтобы долго не ворочаться в постели, прогоняя беспокойные мысли, зато измученная переживаниями Ева, едва прикоснувшись головой к подушке, заснула как убитая.

Наутро мы проснулись свежие и отдохнувшие, все вчерашние неприятности казались нам лишь дурным сном. В конце концов, переживать было не о чем: узнав о происшедшем, Генри Янг немедленно приехал в гостиницу, взял ситуацию под свой контроль, и через три часа его стараниями труп бесследно исчез из номера. Что он с ним сделал и кто ему помогал, я не знала, да и знать, если честно, не хотела. Всё это время мы с Евой просидели замкнутые в спальне, и я даже не пыталась «подслушать», что творится за стеной в гостиной. Я целиком доверяла Генри, к тому же совсем не горела желанием увидеть в мыслях его помощника (или помощников) не слишком приятные «картинки» того, во что превратилось тело Ньето.

Ева же, у которой отсутствие телепатических способностей с лихвой компенсировалось бурным воображением, под конец совсем расклеилась. Возможно, это было и к лучшему – если бы она сохранила ясность мыслей и спокойствие, то наверняка заподозрила бы, что мы с Генри знаем друг друга лично. А так Ева без колебаний поверила в мою сказку, что он знакомый моего знакомого, дельца игорного бизнеса с соседней планеты Катманду, которому я несколько лет назад оказала большую услугу, разоблачив одного очень ушлого шулера, регулярно приносившего убытки его казино. Еву, конечно, насторожили мои связи в полукриминальном мире, но это всё же было лучше, чем если бы она догадалась, что я сотрудничаю с какой-нибудь официальной структурой, вроде разведки или полиции...

– Вики, а ты заметила, что наш капитан положил на тебя глаз? – произнесла Ева, доставая из необъятной утробы чемодана стопку моих пижам. – Он с таким восхищением смотрел на тебя, что мне даже стало завидно.

Я повесила в шкаф своё парчовое платье и повернулась к ней.

– А почему завидно?

– Сама не знаю. На меня он никогда так не смотрел.

– А тебе хотелось бы? – с лукавой улыбкой спросила я. – Несмотря на то, что он тебе не нравится?

Ева покраснела.

– Я не говорила, что он мне не нравится. Просто у нас не сложились отношения. Да и вообще, речь не об этом.

– А о чём?

– На меня ещё никто не смотрел так, как Конте на тебя. Бывало – с интересом, бывало – с любованием, бывало – с желанием, но никогда – с таким... с таким изумлённым восхищением. Ты сражаешь мужчин наповал.

– И ты думаешь, что это доставляет мне удовольствие?

Она пожала плечами:

– Не знаю, как тебе, но мне было бы приятно.

– Только на первых порах. А потом ты привыкла бы и перестала обращать на это внимание.

– Совсем-совсем?

– Ну, почти. Я, конечно, замечаю такие взгляды, но они меня совершенно не трогают. – А про себя добавила: «То же самое и с мыслями». – Ни удовольствия, ни раздражения – ничего. Только полнейшее безразличие.

Ева немного подумала, затем сказала:

– Это плохо.

– Да, это плохо, – согласилась я. – Даже хуже, чем тебе кажется. Вот, например, что ты чувствуешь, когда тебе говорят, что ты замечательно выглядишь?

– Мне приятно. Очень приятно.

– А мне нет, мне всё равно. Я только делаю вид, что польщена комплементом, а на самом деле мне хочется сказать: «Спасибо, но я и сама это знаю».

Ева снова задумалась.

– А по-моему, ты всё упрощаешь, – наконец произнесла она. – Ведь вчера вечером и сегодня за завтраком ты реагировала на взгляды старшего помощника Василова. Не думаю, что тебе нравилось, как он на тебя таращился, но ты уж точно не оставалась безразличной.

Я покачала головой:

– Нет, Ева, это совсем другое.

– И что же?

На секунду я замялась.

– Он смотрел на меня как на старую знакомую, которая почему-то отказывается узнавать его. Смотрел – и словно бы ждал, что вот-вот я подойду к нему с кажу: «Привет, Билл. Как поживаешь?» Однако я ни словом, ни жестом не давала ему понять, что знаю его, и вот это сбивало его с толку.

– Так вы встречались и раньше?

– В том-то и дело, что нет. Во всяком случае, я его не помню, а память у меня хорошая. Разве что мы ходили на Аркадии в одну школу... да и то вряд ли.

Ева кивнула:

– Насколько я знаю, он коренной дамогранец. Может, хочешь, чтобы я расспросила о нём?

– Нет, не стоит. – Я снова повернулась к шкафу и достала из чемодана следующее платье. – В конце концов, это его проблемы, а не мои. Если ему нужно, пусть сам подойдёт ко мне и напомнит, где мы виделись.

А если он в самом деле наберётся смелости и напомнит, подумалось мне, то я даже не знаю, что ему ответить. Никогда ещё «читаемый» человек не ставил меня в такой тупик, как Уильям Василов. Он был уверен... нет, более того – убеждён, что встречал меня на Терре-Сицилии и что я, направив на него парализатор, предупредила о заложенной на «Отважном» бомбе. Вернее, о том, что она будет заложена.

Разумеется, если бы в то время я находилась на Терре-Сицилии и узнала о готовящейся диверсии, то наверняка постаралась бы предупредить команду корабля. Именно команду – так как не исключено, что в это мог быть замешан кто-то из руководства СЭК, и только люди, летевшие на «Отважном» и обречённые на гибель, были чисты от подозрений. Но я ни за что не доверила бы столь важную информацию вдребезги пьяному человеку, который к тому же так трясся за своё новое назначение, что едва не позволил неведомым диверсантам сделать своё дело. Я бы скорее сообщила обо всём коммодору Конте...

А впрочем, что толку от этих «если бы» да «кабы»! Предупредили всё-таки Василова, и, по его твёрдому убеждению, это сделала я. У него были все основания так считать: судя по тем «картинкам», что я выудила из его мыслей, девушка, явившаяся ему в пьяном угаре, была точной копией меня. Настолько точной, что ею могла быть только я... или моя потерянная в младенчестве сестра-близнец. Последнее объяснение представлялось мне наиболее простым и разумным, не предполагавшим сногсшибательных и совершенно антинаучных теорий вроде путешествий во времени. Кроме того, такой вариант устраивал меня и по чисто личным мотивам. Я всегда мечтала о сестре или брате, которые обладали бы такими же способностями, как у меня, мечтала перестать быть одинокой в этом огромном мире, разделённом на две такие неравные части – меня и всё остальное человечество. Если бы нас было двое, мы могли бы опереться друг на друга, найти поддержку и полное понимание... Думать об этом было так соблазнительно, что я даже боялась – боялась поверить в свою мечту, а потом разочароваться.