Конечно же, он ошибался. Чужаки у него за спиной посмеивались над ним и говорили, что тщеславие пожирает его костный мозг. И были правы.

Миррглош, молодой щенок, проживший в Кольце не более половины луны, вытянул шею, выглядывая из-за каменного завала, и недоверчиво заморгал.

– О Люпус! – выдохнул он.

«Разве такое возможно? После всего, что мы пережили!»

Морду его щипал холодный порывистый ветер, уныло завывающий над развалинами Кольца. За беспорядочным нагромождением камней вздымалась белоснежная гора, выше любого из обрушившихся вулканов. Неужели это и есть то, что называют ледником? Край его нависал так близко, что заслонял собою солнце. «Ледник Хратгар», – вспомнил Миррглош, ощущая очередные подземные толчки. Этот ледник походил на гигантского зверя, ощетинившегося хрустальными иголками, – на белого медведя-гризли! Щенок однажды слышал песню скрилина о безумном звере, который топтал и пожирал все на своем пути.

Миррглош завыл, но его голос потонул в громком шипении – ледник поглощал остатки вулканов. Он без труда гасил озера лавы – так медведь, не замечая, топчет и ломает ветви мелкого кустарника. Из-за ледника теперь почти не было видно неба, не то что солнца!

Голова закружилась, и Мирр упал в обморок.

Неизвестно, сколько времени щенок провел без сознания, но, проснувшись, подумал, что уже умер.

«Неужели я лохин?»

Волчонок облизал лапку. Лапку он чувствовал. Или это ему только кажется? Повертев головой, Миррглош исхитрился укусить себя за плечо.

– Ай!

Укус оказался таким сильным, что пошла кровь.

– Вроде живой, – пробормотал он и горько заплакал.

Сил на то, чтобы сдерживаться, у него уже не оставалось: слезы лились ручьем – слишком много всего произошло с ним за такую коротенькую жизнь. Сначала от Мирра отказались родители, хотя он даже не был малькадом. Родился он красивым, прекрасно сложенным и совершенно здоровым щенком, и мама всегда называла его «мой хорошенький». Но потом случилось очень, очень плохое: в их краях появился странный волк со шлемом и маской на голове. Он называл себя Пророком, и родители Мирра попали под его чары. Они забыли о клане, забыли о еде, даже о родном щенке забыли.

Мирр никогда не забудет день, когда покинул родителей. И никогда не забудет пустой, отсутствующий взгляд зеленых глаз матери, который так и не стал осмысленным, даже после того как при ней разоблачили Пророка. Она и ухом не повела в ответ на мольбы Мирра; несмотря на все увещевания, родители просто повернулись и побрели прочь, словно во сне. Тогда-то Фаолан и взял щенка зубами за шкирку, а потом они с Эдме по очереди несли волчонка к Кольцу, где показали самому фенго.

Финбар взглянул на него и назвал «маленьким чудом» – «мирр глош» на древнем волчьем языке. Так у него появилось новое имя; чаще всего его звали просто Мирр, то есть «чудо». Когда-то у щенка было другое имя, то, которое дали ему родители, но теперь оно казалось чем-то далеким, почти нереальным, таким же, как и воспоминания о них. Как будто то имя ушло от него в день, когда от него отвернулись мама и папа.

Здесь к нему все относились хорошо, особенно Эдме, после того как Фаолан с сестрами покинули Кольцо. Но где же тогда все? «Хватит скулить!» – одернул Мирр сам себя. Нужно как следует подумать. Сколько прошло времени? Где остальные волки? И что случилось с миром?

Щенок осторожно выбрался из своей норы. Северная и восточная части Кольца покрывал ледник. Остальное пространство было усеяно беспорядочно наваленными булыжниками и валунами, почерневшими от копоти. Священное Кольцо словно разделили на две части – белую и черную. Мирр нерешительно сделал несколько шагов вперед.

За то недолгое время, что он провел в Кольце, волчонок уже успел к нему привыкнуть. За всю историю Кольца здесь ни разу не было ни одного щенка, но Миррглоша все очень быстро приняли за своего: от неразговорчивых сов-угленосов до строгих тайг – наставников новых глодателей. Все любили щенка, баловали его и разрешали свободно бегать среди друмлинов звездными ночами, когда огненные извержения вулканов полыхали особенно ярко. Мирр даже немного жалел, что не родился малькадом, – иначе он обязательно бы принял участие в состязании за право стать стражем. Недостатки остальных волков нисколько его не волновали; с точки зрения щенка все его новые друзья были самыми прекрасными существами на свете.

Теперь же, пробираясь среди обломков, он размышлял, остался ли кто-нибудь из них в живых. «Великий Люпус, пожалуйста, пусть это будет хотя бы Эдме!» Ведь другой такой доброй волчицы во всем свете не сыскать!

Мирр попробовал бежать, но споткнулся и едва не упал. Каменистая поверхность Кольца была такой неровной, что оставалось только осторожно переходить с одного обломка на другой. Иногда щенок замечал валуны, которые раньше часто были местом встреч стражей Кольца. А еще повсюду валялись кости – те самые, из которых некогда складывались друмлины, где дежурили стражники Кольца. Гаддерхил – место, где собирались стражи, – оказался затопленным целым озером пузырящейся лавы. А где же насесты, на которых сидели совы, желавшие поговорить с фенго после собраний? Где яма, в которую складывали свежие кости, чтобы они обсохли на ветру и были пригодными для глодания? Где площадка, на которой тайги обучали новичков премудростям несения стражи? Где логова, в которых волки отдыхали после дежурств, отряхивали друг друга от сажи и делились новостями?

Все вокруг изменилось до невероятности. Мирр то и дело замечал среди камней мертвых волков и обугленные тушки сов. Хоть кто-то живым остался? С каждым шагом волчонок все сильнее боялся увидеть Эдме, лежащую с проломленной головой, как это случилось с серебристой безухой волчицей Колин или с тайгом Крюком. А вдруг у нее переломлена спина, как у Сноудона, и язык так же неестественно свисает из пасти?

Мирр не знал, что произошло раньше – земля затряслась или на Кольцо навалился ледник с блестящими и острыми, как когти сов, ледяными краями. Понятно только, что ничего уже не вернуть, ничто отныне не будет как прежде. Все вокруг разломано, побито, рассыпано и разворочено. Из земли то тут, то там торчали выглоданные волками кости и инструменты, которыми совы пользовались в своих кузнях, – бренные останки былого мира.

Хуже всего оказалось там, где текли реки лавы, вырвавшейся из жерл обрушившихся вулканов. На своем пути она никого не щадила, и ее жертвы, несчастные, опаленные и превратившиеся в камень, навечно застыли в позах, свидетельствующих об их бескрайних мучениях. Разрушения были настолько обширными, что Мирр невольно подумал о том, почему избежал всеобщей участи. Его не раздавил под собой ледник, не сожгла лава вулканов, не засыпали камни обвалившихся скал. «Почему я не погиб вместе со всеми? Что меня спасло?»

Тут до слуха щенка донеслось едва различимое всхлипывание. Однако сколько он ни вертел головой, источника этих звуков определить не мог. Да и как узнать, где скрывается выживший, если все вокруг так изменилось?

Он стоял у огромной плиты, которая, насколько он мог судить, раньше находилась на потолке гаддерхила, а потом скатилась по склону и остановилась возле… «Так это же возле логова Эдме!» Шерсть на холке Миррглоша встала дыбом, на смену страху и отчаянию пришла надежда. «Вдруг она еще жива?»

– Эдме! Эдме! – закричал волчонок. – Ты там?

Но вместо ответа он слышал только всхлипывание.

Мирр взобрался на кучу камней и выглоданных костей. Он понимал, что нужно передвигаться осторожно, чтобы остатки друмлина не обрушились дальше и не погребли под собою Эдме – в логове, которое она делила с Фаоланом. Обнаружив среди камней небольшой проем, он прижался к нему глазом и немного поморгал, привыкая к темноте, пока не смог различить очертания волчицы. Эдме! Мирр задрожал всем телом. На шкуре ее не было видно следов крови, ран – вроде бы тоже. Судя по всему, она спала, но беспокойно водила ушами и время от времени всхлипывала или тягостно вздыхала. «Наверное, она чувствует, что выжила и осталась в одиночестве!»