Дети от подобных союзов бывали умнее, сильнее и талантливее обычных людей и орков, однако всегда сохраняли внешность последних, за исключением немногих, почти незаметных черт.

Но на сей раз вышло иначе — Горкан выглядел почти как человек, если не считать шерсти, которой была покрыта его грудь и руки, кроме ладоней.

Маг почти шипел на ухо другому, но слова его четко слышались в осеннем воздухе ночи:

— Хунчард видеть не может собственного сына. Как-то признался, что лишь только заметит мальчишку среди воинов, рука сама хватается за меч — кажется ему, что шпион пробрался в крепость. Думаю, он бы с радостью прикончил парня, да не может — орк, убивший собственного ребенка, умирает в непереносимых мучениях. А по мне, так он все одно орк, кровь-то наша есть, а уж лучшего ученика невозможно представить. Иногда кажется, что не я его, а он меня учит магическому ремеслу.

Эту ночь Горкан редко вызывал в памяти. Она положила конец прежней жизни, детским надеждам, сделав его другим. Вытравила из сердца всю ту слабость, что досталась от людей, называемая любовью, преданностью и другими красивыми, но пустыми, бессмысленными словами.

2

Горкан увидел их издали.

Два человека шли по лесной тропе — те, кто убил курганника.

Боль все еще терзала его спину, словно полчища муравьев, забравшиеся под кожу. Горкан мог ослабить ее, даже заглушить совсем — это было несложно после того, как выросли новые позвонки, и свежая кожа закрыла рваную рану. Он даже усмехался про себя, думая о том, что его тело оказалось восстановить проще, чем порванную волшебную мантию.

Однако Горкан не хотел бежать от боли — шаман любил ее. Она напоминала ему о том, что он все еще жив.

Девушка шла впереди, мужчина сзади. Они знали, где находится череп Всеслава. Горкан в этом не сомневался. Теперь оставалось заставить их рассказать.

Несколько минут шаман оценивал — кого из двоих лучше будет убить. Он опасался, что лишит жизни того, кто знает нужный ему ответ, а потом окажется, что второму ничего не известно.

Горкан пришел к выводу, что надо захватить в плен обоих. Конечно, это гораздо сложней и рискованней. Зато можно будет нажать на одного из них, пригрозив смертью второму.

Боль снова пробежала по позвоночнику. Это было все равно, как прикосновение старого, испытанного друга, который говорит тебе — все в порядке. Я с тобой.

Горкан зашагал вперед. Люди, за которыми он следил, не подозревали о его существовании. Умение оставаться невидимым было одним из навыков, которое он особенно высоко ценил, и никогда не прекращал совершенствовать.

Он коснулся кольца на указательном пальце, и попытался повернуть его камнем к ладони. Это получилось не сразу, шаману пришлось применить силу, и часть кожи сошла вместе с перстнем. Горкан даже не заметил.

Снизу вверх он поглядел на четверых существ, которых вызвал из недр Геенны.

— Вы знаете, что делать, — произнес он.

— Люблю реку, — сказала Снежана.

— Может быть, ты комар? — уныло поинтересовался я.

Было скверно, что приходилось так долго идти пешком. Длинные марш-броски — не совсем то, к чему ты готовишься, когда становишься чародеем. Однако я не рискнул открывать портал слишком близко от Кеграмской цитадели.

Орки, охранявшие крепость, могли решить, что из врат на них посыплются неприятельские орды, — и это было бы не лучшим началом для переговоров. По той же причине я решил обойтись без верховых животных, — пеший вызывает гораздо меньше опаски у караульных, чем конный.

На самом деле, не так уж важно, что под тобой — породистый дракон или всего лишь подошвы твоих сандалий. Главное твой опыт, навыки и намерения, но здесь вступал в силу психологический фактор.

Я хотел, чтобы, приближаясь к Кеграмской цитадели, мы выглядели как можно менее опасными. Поэтому приходилось обильно кормить насекомых.

— Помню, как мы с подружками впервые пошли купаться на Дон, — сказала Снежана. — Я не знала, что почти все они лесбиянки.

Продолжение этой истории обещало быть столь же интересным, сколь и порочным; однако мне не удалось ее дослушать. Прямо перед нами, на тропе стояли четыре эттина — и я мог поклясться, что еще мгновение назад там не было даже зайца.

Каждый из великанов в полтора раза превосходит ростом обычного человека; но если учесть ширину плеч, грудь колесом и руки, закованные в мускулы, — можно сказать, что эттины вдвое больше людей.

У этих тварей две головы, но до совершеннолетия доживает только одна. Когда вторая отмирает, ее не отрезают, и она продолжает слегка покачиваться на окоченевшей шее.

Так делают потому, что в мертвом мозгу поселяются кольчатые черви, — они необходимы взрослому эттину для пищеварения. Время от времени, великан запускает руку в рот дохлой головы, выгребает оттуда горсть паразитов и пожирает их.

Никто достоверно не знает, от чего зависит, какая из двух голов останется жива. Долгое время считалось, что это обязательно должна быть правая, однако данная теория была опровергнута после того, как Трогард Остронож обнаружил целое поселение великанов в ущелье Морфеуса, причем почти все из них были левоглавыми.

Эттины бывают только мужчинами. Поэтому они похищают и насилуют женщин из других народов — гигантов, циклопов, орков. Существует много рассказов о том, как великаны похищали девиц из людей или сильфов, однако следует признать, что подобные истории — вымысел. Эттины не позарятся на ту, кто настолько меньше их ростом.

Впрочем, подобное не мешает им охотиться на других существ ради пропитания. Обычно они поедают только мозг жертвы, но в голодные годы могут пожрать и внутренности. Мясо и кости они не трогают — вообще, эттины едят мало.

Ричард Аладорн, император сильфов, призывал другие народы объединиться, чтобы уничтожить двухголовых людоедов. Остальные правители поддерживали эту идею, однако никто так и не решился перейти от слов к делу — слишком велик был риск, что вслед за этим начнется чистка гномов или хобгоблинов, а там очередь дойдет до всех остальных рас.

Так и случилось, что эттины продолжают процветать, несмотря на то, что ненавидят всех и не стесняются это показывать, пожирая каждого, кто достаточно медлителен, чтобы не убежать от них вовремя.

Я знал, что эттины не водятся возле Кеграмского форта. Орки слишком осторожны, чтобы мириться с такими соседями. Они даже разрыли и выжгли огнем гнездо шестикрылых вирмов, которое нашли в нескольких верстах выше по течению Камышовой реки, — хотя известно, что вирмы нечасто нападают на людей. Однако когда речь заходит об их укреплениях, для орков недостаточно слова «редко» — им нужно твердое «никогда».

Эттины появились словно из ниоткуда, а это значило, какое-то время их скрывал магический занавес. Я не сомневался, что кто-то вызвал великанов с помощью магического кольца.

На такое способен только очень умелый маг, и я спросил себя, отчего он не пригласил себе на помощь двух черных драконов или гидру, — подобное лишь немногим сложнее, но дало бы нашему неизвестному врагу значительное преимущество.

Ответ мог быть только один — неизвестный волшебник хотел захватить нас живыми. Это открывало целую колоду вариантов, ни один из которых мне не нравился.

Возможно, он хотел допросить нас, а это означало пытки. Или искал рабов для невольничьих рынков Диррахия, — а может, кто-то из тех, кому мы в свое время перешли дорогу, решил расквитаться с нами, и объявил награду за нашу голову.

Нет ничего более скверного, чем встретить в бою отряд воинов, и знать, что где-то из леса за тобой следит их маг. У тебя нет времени не только для того, чтобы найти его, но и даже просто следить за тем, что происходит вокруг.

Явара — небольшая палочка, умещающаяся в ладони, — уже лежала в моей руке. Она раздвинулась в обе стороны, превращаясь в боевой топор на длинной рукояти. Деревянное ратовище[5] венчало острое лезвие пики.