Я согласился, что степная застава производит грозное впечатление и, еще не договорив, уже понял, о чем думает Гриург.

Он уставился на меня своими проницательными глазками, задумчиво двигая челюстями из стороны в сторону, издавая при этом приглушенный скрежещущий звук множества острых зубов. Наконец он изрек с сомнением и изрядной долей подозрительности:

— Мало кто сумеет догадаться об уязвимости стены, если знающий человек не подскажет.

Комендант форта замолчал, но невысказанное ясно читалось на его физиономии.

— А вы двое уже знаете. Сами можете измыслить что-то или поделиться сведениями за хорошее вознаграждение. Возможно, и не планируете ничего, да всегда лучше знать наверняка, что секрет не откроется. А что надежнее, чем смерть, способна запечатать рты?

В разговор вмешалась ведунья:

— Гриург, я знаю, о чем ты думаешь, и понимаю твои опасения. Но сам размысли — зачем нам предавать тебя? Мы не нуждаемся в деньгах, о тайне крепости узнали случайно, могли ведь и не сказать, так было бы для нас безопаснее. Конечно, мы явились сюда не только для того, чтобы предупредить тебя о готовящемся нападении. Ответ, который мы ищем, для тебя ничего не значит, и не было нужды выкупать его сведениями о намерениях ваших врагов. Поверь, в наши планы не входило причинить вред тебе и твоим людям.

Гриург согласно кивал головой, однако непонятно было, то ли он любуется ее прекрасным лицом и сияющими синими глазами девушки, то ли действительно соглашается с правотой ее слов.

Наконец, встряхнувшись, и как будто на время скинув с плеч тяжесть сомнений, начальник крепости отозвался почти приветливо:

— Я разберусь с этими людьми. А вы пока побудьте моими гостями, пришли издалека, устали. Да и дело у вас ко мне какое-то есть, не станем же обсуждать его стоя.

Он махнул нашим сопровождающим, отпуская их, и пригласил нас в дом. Идя следом за широкой спиной Гриурга, я внезапно почувствовал себя карликом, чего раньше при моем-то росте никогда не случалось, и ощущение это было не из приятных.

Верно говорят — поймешь, когда сам переживешь. Только сейчас я посочувствовал тем, кто уродился маленьким, и вынужден всю жизнь смотреть на окружающих снизу вверх, иные — пенясь злобой, завистью и желанием навредить.

Впрочем, не от высоты головы над землей зависит человеческая личность. Я знал многих, почти не видных в толпе, кто был во сто крат лучше иного гиганта.

Мы вошли в большую комнату, явно принадлежащую солдату.

Деревянный грубо сколоченный стол, широкие лавки с небрежно брошенными звериными шкурами, на одной, очевидно служащей постелью, — пухлый мешок, туго набитый сеном. На металлических крючьях висели боевые топоры, палицы, копья, толстые железные цепи, используемые как грозное оружие в бою.

Стол был загроможден потрескавшимися глиняными кружками и блюдами, между которых неуместно выглядели золотые и серебряные, украшенные драгоценными камнями и тонкой резьбой.

Сдвинув утварь на край стола, отчего часть ее с грохотом упала на глиняный пол, хозяин предложил садиться. Без зова явился молодой орк, принесший несколько жареных уток, каравай и жбан с медовухой.

Я понимал, что гостеприимство носит вынужденный характер. Предусмотрительный комендант все же опасался, как бы мы не сообщили, проникшись жалостью, охотникам за черепами о том, что их планы раскрыты.

Однако и мы не спешили уходить, не получив то, за чем пришли. Каждый своим ножом отрезал приглянувшийся кусок мяса, ломоть хлеба, и некоторое время трапеза проходила в молчании. Наконец, отхлебнув медовухи, орк заметил:

— Я знаю, кто вы и поверю вам, о которых люди и орки говорят много лестного. Ты, — он ткнул толстым пальцем в сторону Снежаны, — вылечила князя Василича, хоть он не мог ничем заплатить за твое искусство, а враги предлагали сокровища, если он не выживет. Ты, — тот же указующий перст замаячил перед моими глазами, — стал на сторону князя Рогвольда, когда мог выбрать сторону сильнейшего. Да и вообще возле вас вечно вертятся какие-то калечные, убогие, нищие, обиженные судьбой, и всем вы стараетесь помочь неизвестно зачем. Ведь им проще было бы спокойно умереть, не обременяя себя и других.

Указка превратилась в недурную зубочистку, крепкий длинный ноготь прилежно орудовал между зубов, вытаскивая застрявшие куски мяса. Наконец, подводя итог своим размышлениям, он убежденно заявил:

— Вы не предатели.

Я счел нужным ответить:

— Тут ты прав, нас могут не любить, желать смерти за что-то, но не презирать. Давно, столетия назад, Цезарь сказал о фракийском царе Риметалке, что он любит измену, но ненавидит изменников. Ими пользуются, а потом уничтожают. Девушка Тарпея помогла сабинцам овладеть Римом, открыв ночью ворота и потребовав за услугу «то, что они носят на левой руке», имея в виду золотые браслеты воинов. Полководец Татий захватил Рим и сдержал свое обещание об оплате помощи. Он бросил в девушку браслет и тяжелый металлический щит, который тоже носили на левой руке, предложив своим воинам последовать его примеру. Несчастная была погребена под грудой железа и золота. Нам не хочется последовать ее примеру.

Гриург громко захохотал, выслушав мой исторический экскурс, очевидно, полностью одобряя расправу.

Он широко разевал рот, хлопал ладонями по столу, отчего уцелевшая утиная тушка подпрыгивала, как будто приседала перед взлетом.

Оставшиеся между полукружьями зубов крошки и капли слюны щедро осыпали мою тарелку, из которой я бы уже даже под угрозой голодной смерти не стал есть. Снежана избежала неприятной участи, присев на край лавки, подальше от орка, то и дело бросающего на нее шаловливые взгляды.

Когда он наконец успокоился, я сделал вид, что отгоняю докучливую муху и на всякий случай крепко вытер лицо рукавом рубахи.

Оставив веселье, Гриург коротко спросил:

— Что вы хотели спросить?

Я кратко изложил цель нашего визита. По мере моего рассказа лицо его мрачнело, приобретая недоброжелательное выражение. Когда комендант заговорил, я вздохнул с облегчением, поняв, что враждебность к нам не относится.

— Проклятая чаша! — воскликнул орк, дотрагиваясь пальцами до какого-то талисмана, висящего на простой веревке, теряющейся среди витого серебряно-золотого великолепия цепей на шее. — Я думаю, ты прав. Хан подарил ее оркскому кагану не с добрыми намерениями. Только за то время, что я здесь, в крепости, а это не так давно, погибло несколько воинов, и смерть их связана с чашей. Как только ее передали в Кеграмский форт, начальник, старый Хунчард, велел хранить ее под замком в подвале.

Гриург для большей убедительности топнул ногой, показывая местонахождение подземелья.

— Но однажды, по случаю победы над кочевыми дикими старками, он решил наградить двоих особо отличившихся, оказав им честь и разрешив пить из человеческого черепа. Они пили поочередно, соблюдая старшинство, подбадриваемые нашими криками.

Когда вынесли чашу, окованную серебром, с ручкой, мерцающей алмазными гранями, всех на миг охватил непонятных страх. Я возблагодарил судьбу, что не нахожусь на месте избранных, хотя за минуту до этого страшно завидовал им.

Орк помолчал, задумчиво поглаживая серебристую макушку, а потом нехотя продолжил.

— Даже командир привстал на миг, чтобы остановить их, да было поздно — первый уже отхлебнул несколько глотков. За ним отпил второй, поскольку ничего не случилось, на них перестали обращать внимание. Да и до того ли было, когда мы пировали, пили и пели песни победы!

Вдруг закричал воин, сидящий с ними рядом. В красноватом, дымном свете смоляных факелов мы увидели их побелевшие, мертвые лица. Те, кто пытался дотронуться до них, немедленно отдергивал руки, касаясь ледяного камня, в который превратились их тела.

Но хуже всего стало тогда, когда они одновременно поднялись. Мы поняли, что ноги их остались живыми. Они сгибались под тяжестью камня, пытались бежать, сохраняя неподвижность тел. Вы не поверите, да и я объяснить не сумею, однако ноги несчастных странным образом выражали дикий, безумный ужас.