Воины кичатся верностью клятве; но с удивительным равнодушием готовы предавать по приказу.

Седой воин, с лицом, обезображенным кривыми когтями орка, выхватил нож и ударил молодого в спину.

Тот споткнулся, хватаясь обеими руками за полы шатра, сделал шаг, подставив лицо звездному небу, — и умер, предателем, но свободным.

Калимдор шагнул ко мне, плавным быстрым движением, словно морская волна. Его темные, глубоко посаженные глаза впились в меня, и я понял, что за шелухой внешности он угадывает душу. Он чувствовал человека, который принадлежит к совершенно другому миру — к тому, где ценят людей, а не знамена и стяги, и где жизнь и свобода гораздо важнее, чем пустые слова о долге.

Тело мое мне не подчинялось, — а впрочем, оно и не было моим. Однако разум оставался свободным, и я призвал на помощь навыки, которым меня учили наставники в Ледяном дворце.

Морозная стена опустилась передо мной, закрывая от проницательных глаз волшебника, и я увидел, как сомнение мелькнуло и начало расти в его взгляде. Он больше не чувствовал во мне чужака, и обернулся к другому солдату.

Я молил небеса, чтобы у Снежаны нашлось подобное заклинание. Однако магия огня создана, чтобы разрушать, а не обманывать, — она сжигает тело, но бессильна оплести разум.

Взгляд Калимдора только скользнул по лицу соседнего со мной ратника, не успев остановиться на нем, когда маг уже стремительно поворачивался к амазонке.

— Кто это, князь? — шипящим голосом спросил он.

Лицо Всеслава полыхнуло гневом. Наложница принадлежала ему; подозревать ее — означало оскорбить самого Черепокрушителя.

— Видно, головастики выели твои мозги, чародей, — рыкнул он. — Неужто не видишь, что это Марция, жрица Сарондары? Я купил ее на рынке рабов в Хазарканде, — и ты сам однажды провел с ней ночь, когда я наградил тебя за удачное предсказание.

Калимдор смотрел на Снежану, быстро и нервно встряхивая головой. Это движение, больше подходящее встревоженному ослу, — каинова печать черных колдунов. С его помощью они избавляются от морока, — хотя и выглядят при этом слегка безумно.

Сильная судорога прошила тело волшебника.

— Ты убил Марцию, мой господин, — произнес он, поворачивая голову к князю змеиным движением. — Две недели назад, когда застал ее с одним из ратников.

Его голос понизился, — магу не хотелось лишний раз напоминать князю о его позоре, и он надеялся, что слова, сказанные тихо, не так сильно ранят Всеслава.

— Потом ты сожалел что сделал это — отрубил ей голову сразу, вместо того, чтобы долго пытать, а потом привязать за руки и за ноги к четырем скакунам, дабы разорвать заживо на куски.

Снова вязкая рябь пробежала по холодному полумраку шатра. Теперь она растекалась не вокруг меня, как в прошлый раз, — центром ее стал князь.

Прозрачные волны, накатываясь друг на друга, плеснули по всем сторонам от Черепокрушителя. Морок сходил с него, он начинал вспоминать.

— Ты прав, колдун! — воскликнул Всеслав, и меч, с изогнутым вперед клинком, вылетел из обитых бархатом ножен. — Недаром нетопырь давеча в шатер залетел — дурное знамение.

Он обернулся к ведунье.

— Кто послал тебя, волочайка? Кто приказал шпионить за нами?

Голос князя раскатывался так громко, что девушка не смогла бы ответить, даже если бы захотела. Впрочем, для него все уже было ясно — перед ним лежала, бесстыдно раскинувшись на шелковых подушках, лазутчица печенегов.

Калимдор, напротив, почти не смотрел на Снежану. Он замер в центре шатра, настороженно к чему-то прислушиваясь и подняв раскрытую ладонь в заговоренной перчатке, словно пытался поймать в нее быстрое и очень опасное насекомое.

Солдаты расступились — вроде как давали ему простор для поимки неведомой нечисти, а на самом деле стремясь избежать его взгляда. На многих лицах читалось облегчение. Лазутчик найден, а, значит, им сохранят жизнь.

Другие оставались нахмуренными — они понимали, что князь все равно может казнить их, — или опасаясь пропустить второго шпиона, или просто не желая отменять расправу, о которой уже объявил, и тем самым прослыть мягкосердечным.

Безучастно смотрел вперед старый ветеран, с лицом, обезображенным орком, — тот, что несколько мгновений назад убил своего товарища, как оказалось, безвинно.

— Отвечай! — воскликнул Всеслав и, высоко подняв меч, обрушил его на голову девушки.

Разумеется, это не имело смысла. Мертвый не в силах отвечать на вопросы, но князь был слишком взбешен, чтобы о чем-то думать.

Если человек живет сердцем, а не разумом — то все вокруг него живут в страхе.

Я оказался рядом с ним, и мой бердыш остановил изогнутый меч. Острое лезвие скрипнуло по деревянной рукояти, и только тогда я понял, что могу двигаться.

Лицо Всеслава оказалось передо мной — и я отшатнулся, настолько непохож он был на портреты, которые я привык видеть раньше. Словно я увидел чудовище вместо давно знакомого человека.

Художники изображали его грозным, с глубокими темными глазами, высоким лбом и орлиным носом. Вокруг решительного, четко очерченного рта растекалась ровная черная борода, кое-где тронутая сединой.

Человек, стоявший напротив меня, ничего общего не имел с этим портретом. Да, он был высок и широк в плечах, — но иначе и быть не могло, ибо доспехи Всеслава сохранились лучше, чем память о нем, и вы можете сами полюбоваться на них в Архибашне магов.

Однако лицо, нависшее надо мной, казалось чужим. Бледное, изъеденное оспинами, оно вздергивалось кверху маленьким носом, а под ним топорщились неровные, измазанные жиром и сажей усы, переходившие в кривую неопрятную бороду.

Правители кажутся нам великими лишь издали — с высоты трона или через обманчивую призму времени. Взглянешь на них вблизи — и увидишь мелкого человечка, который не умел ни строить, ни пахать землю, ни даже просто работать, — а потому взялся управлять, с помощью огня и меча.

Искривленное лезвие скользнуло вдоль рукояти бердыша, и я усилил нажим. Будь у Всеслава обычный, прямой меч, какие обычно носят русичи — ратовище моего топора тут же было бы рассечено пополам.

Но княжеский клинок изгибался вперед, к тому же, имел расширенную и тяжелую верхнюю часть. Такие мечи созданы для рубящих ударов, — так же, как лезвие, изогнутое назад, предназначено для режущего.

Мне повезло — первый удар не разнес рукояти, возможно, пришелся о металлическое навершие топора, я не успел этого заметить. Я выиграл несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что происходит.

Могу ли я умереть в этом вымышленном мире? Не хотелось выяснять это на опыте. Я ударил князя ногой, заставляя его отступить, и тут же пожалел о своем решении.

Я забыл, что на мне тяжелые доспехи ратника, а не легкое шелковое одеяние мага. Выпад оказался не таким сильным, как я рассчитывал, и Всеслав лишь пошатнулся, но не упал.

— Корона будет моей! — воскликнул он.

Князь осознал, что только зря тратит время, пытаясь выбить у меня из рук бердыш, и отвел меч. Я мог воспользоваться этим мгновением, чтобы нанести удар. Вместо этого я сделал другое — шагнул в сторону, так, чтобы оказаться спиной к толстому шесту, поддерживавшему шатер.

Я взглянул туда, где только что стояли воины Черепокрушителя. Однако там уже не было никого; только белые облачка таяли, ловя отсветы факелов. Ратники исчезли, как пропал воевода Руфус — так бывает во сне, когда все вокруг тебя резко меняется, но только ты сам находишь это странным.

Теперь нас было двое на двое. Я развернулся, поднимая бердыш, и оказался лицом к лицу с Калимдором. Тонкие губы мага шептали руническое заклятье.

Я рванулся вперед, чтобы остановить его, прервать магические слова ударом секиры. Но было поздно — чары сотворены.

Черный, оскаленный в хохоте череп вознесся над головой Калимдора. Он повернулся дважды вокруг своей оси и прежде, чем я успел понять, что за силы вызвал колдун — маг бросился ко мне.

Впрочем, тело его оставалось на месте. Но капли крови дракона, покрывавшие лицо, тело, руки под заговоренными перчатками — они взмыли в воздух, проходя сквозь складки одежды, и устремились вперед, сохраняя при этом очертания тела мага.