Пятнадцать минут спустя, я стояла перед зеркалом у выхода из офиса, надевая пуховик и повязывая поверх него теплый шарф. Ртуть термометра застыла на отметке «минус пятнадцать», так что утеплиться не мешало.

Ночь плескалась за окном, словно густые чернила. Прижималась к стеклу, стылым дыханьем обволакивала рамы. В голове звенела пустота, от усталости слипались глаза и все, что я хотела – это добраться поскорее до дома и лечь спать. Затянув шарф и в последний раз бросив взгляд на свое отражение, я неожиданно вздрогнула, как будто увидела себя впервые. Освещенная безжалостным светом люминесцентных ламп, из зеркала на меня смотрела измученная жертва то ли затяжной болезни, то ли глубокого запоя. Густые рыжеватые волосы, моя гордость, выбились из прически, потускнели и безжизненно повисли вдоль бледного лица. Серо-зеленые глаза потемнели и лихорадочно блестели, точно от высокой температуры. Губы – белые как мел, даже нос, и тот слегка заострился.

Я поежилась и поскорее отвела взгляд от кошмарного отражения. Ничего не скажешь, красавица. Краше в гроб кладут. Ладно, отосплюсь, может тогда снова смогу смотреть на себя без содрогания.

Решительно натянув перчатки, я вышла из офиса.

На улице шел снег. Завывавший весь день ветер стих, и, кружась в неторопливом вальсе, на землю падали снежинки, крошечными звездами вспыхивая в ярких лучах фонарей. Передо мной расстилался нетронутый белоснежный ковер, стыдливо прикрывший грязное месиво, оставшееся от людских ног и автомобильных шин. Ничья нога еще не оставила на нем свой отпечаток и было жаль нарушать его покров. Задрав голову к черному небу, я неподвижно застыла, ощущая легкие, холодные прикосновения к щекам и, как в детстве, слизывая снежинки языком. На душе неожиданно стало тихо и спокойно. Ушла напряженность этого дня, временно отступили воспоминания об увиденном в «Тристар Фармасьютикал». Я просто наслаждалась минутой абсолютного покоя.

Резкий гудок автомобиля за углом вернул меня к реальности. Господи Боже, уже почти полночь! Тряхнув головой и смахнув с челки подтаявшие снежинки, я двинулась в сторону проспекта, в надежде поймать машину, но не успела сделать и нескольких шагов, как от стены офиса отделилась большая тень, шагнула ко мне и голосом Стаса произнесла: «Уже поздно. Проводить?».

Я подпрыгнула и схватилась за сердце. Леший, вечно он подкрадывается незамеченным! Наши девушки-аналитики даже как-то счет ему хотели выставить за испорченные блузки от чашек чая или кофе, опрокинутых от неожиданности, когда Стасу вздумается вот так вот подойти и поздороваться. И ведь не скажешь, что способен ходить абсолютно бесшумно – здоровый, почти двухметрового роста, с размером ноги, успешно конкурирующим с ластами, он производил впечатление увальня до тех пор, пока не начинал двигаться. Словно по мановению волшебной палочки, слон в посудной лавке превращался в изящного танцора, его ноги, казалось, не шли, а плыли над землей, каким-то хитрым слитным движением. Я не помню случая, чтобы Стас что-то задел или уронил. Однажды я своими глазами видела, как он ухитрился налету подхватить стаканчик с кофе, в очередной раз выпавший из рук Татьяны, когда он неожиданно возник у нее за спиной с дежурным «доброе утро!». И, что самое удивительное, не пролил ни капли.

У Стаса за спиной говорили, что когда-то он служил в армии, причем чуть ли не в спецназе, прошел Чечню и был демобилизован по ранению. Но сам он о своем прошлом не любил распространяться, все попытки хоть что-то выяснить, вежливо, но твердо пресекал. Язык у него был острый, поэтому пытаться снова что-то у него выведать не хотелось никому. В остальное же время Стас был, что называется, своим в доску. Мог пригласить весь офис к себе на дачу на шашлыки и, хохоча, забыв о субординации, кидать весь женский пол в протекающую рядом речушку. Или позвать в бар на концерт, где выступали какие-то его знакомые. Или учудить еще что-нибудь. Этот человек умел живо и непосредственно радоваться жизни, заражая своим жизнелюбием всех вокруг.

Но сегодня Стас был на удивление серьезен. Он непривычно молча выслушал мои гневные вопли по поводу того, что я чуть сама из себя не выпрыгнула, и что в следующий раз, если он еще раз так ко мне подкрадется, я огрею его чем-нибудь тяжелым, и, дождавшись, когда я, наконец, выпущу пар, повторил:

- Тебя проводить? Уже поздно.

Я подозрительно прищурилась.

- С чего бы это вдруг ты решил меня провожать? Совесть замучила, что отправил бедную меня в это болото, и я там промокла до нитки?

- Замучила, но не из-за этого.

- Господи, Стас, ты меня пугаешь! Сделай лицо попроще, оно у тебя как на похоронах любимой канарейки. Что случилось-то?

- Кабы я знал…

Я окончательно запуталась.

- Что-то я ничего не понимаю, да и поздновато для загадок, у меня голова вообще соображать отказывается. Ты можешь по-человечески сказать, в чем дело?

Стас смешно сморщил нос и отрицательно помотал головой.

- Не-а. Не могу. Сам не понимаю. Но вот здесь, – он показал пальцем на голову, – что-то тикает. Предчувствие какое-то нехорошее.

Приехали. Сначала Гудвин, теперь вот Стас.

К предчувствиям Стаса относились с уважением. Они были одной из граней его таланта, в общем-то, схожего с моим. Стас умел «чувствовать» людей – их эмоции, ощущения, мысли были для него открытой книгой. Но если мой дар проявлялся спонтанно, то он, сконцентрировавшись на человеке, мог точно сказать, что он в данный момент чувствует, врет или говорит правду.

А иногда он предвидел события. Уже пару раз, благодаря Стасу, мы избегали неприятностей на работе. Помню, однажды, мы отмечали день рожденья Гарика, нашего программиста. Распивать спиртные напитки в офисе категорически воспрещалось. Виктор Борисович в этом вопросе был непреклонен: хотите выпить – идите после работы в бар, ресторан, куда угодно, но чтобы никаких сабантуйчиков на рабочем месте.

В тот день Гудвина на работе не было и не предвиделось, он застрял на совещании где-то на противоположном конце Москвы и возвращаться в офис не собирался. Гарик обрадовано накрыл «поляну». После работы его ждали друзья, поэтому задерживаться для символического поднятия бокалов ему совершенно не хотелось, а тут, как подарок небес, появилась возможность проставиться и улизнуть пораньше. В четыре часа мы свернули все дела и начали подтягиваться к кухне, где уже были аппетитно разложены закуски и стояли несколько бутылок с шампанским и вином. Именинник, сияя, выкладывал на тарелку маслины и оливки и широким жестом пригласил всех к столу. Однако, не успели мы поднять пару тостов за то, чтобы «железо никогда не ржавело» и за «связь без брака», как Стас, до этого веселившийся наравне со всеми, внезапно потер лоб, прислушался к чему-то и уверенно произнес: «Ребята, Гудвин едет». Я, тогда проработавшая в компании без году неделя, восприняла это как розыгрыш и захихикала, уверенная, что над нами шутят. К моему удивлению, остальные отнеслись к этому заявлению более чем серьезно. Гарик, еще секунду назад расслабленно принимавший поздравления, резко побледнел и чуть не уронил бокал. Остальные синхронно уставились на дверь в кухню, словно оттуда, как чертик из табакерки, должен был выскочить Великий и Ужасный с криком «Ага-а-а! Не ждали?!».

- У нас есть минут десять, от силы пятнадцать, – продолжил Стас.

Все вздохнули с облегчением и начали в темпе заметать следы пирушки.

- Ребята, это что, розыгрыш? – недоуменно поинтересовалась я.

- Если бы! – Гарик яростно запихивал в холодильник тарелки с нарезкой, одновременно прикидывая, куда деть открытые бутылки. – У Стаса нюх на такие вещи. Если сказал, что Гудвин едет, значит, тот действительно едет. Черт, вот принесла нелегкая! Только сели…

Действительно, ровно через пятнадцать минут Виктор Борисович бодрым шагом зашел в офис, обвел глазами тружеников, усиленно строчивших что-то на компьютерах, поздравил Гарика и прошел в кабинет. Не почувствуй тогда его Стас, не миновать бы нам грандиознейшего скандала. Поэтому, услышав об очередном предчувствии, я напряглась.