И Саакадзе спокойно посмотрел на Луарсаба.

— К какой войне готовлюсь, царь? Только к той, которую объявит царь Луарсаб. Почему не распускаю азнаурские дружины и даром кормлю? Лучше своих даром кормить, чем чужими быть съеденным… Давид Строитель первый ввел постоянные войска и никогда не проигрывал сражения. Моурави, облеченный доверием царя, обязан охранять Картли от неожиданных вторжений врагов… А замок Носте укрепляю, конечно, не от друзей. Народ ко мне бежит? От меня никто не убегает, пусть князья об этом подумают.

Саакадзе понимал шаткость объяснения, но войско Нугзара Эристави, главные силы, будут готовы к выступлению, всеми средствами оттянуть…

— Потом, царь… есть еще важные причины, только разреши через четырнадцать дней доложить… Имею сведения… Турки на границе тоже спокойно не живут… Вот и светлейший Баграт побледнел… Не советую оруженосцам князя на границе кружиться, нехорошо с врагами обмениваться черными башлыками… Народ бежит? Не все ко мне, вот одного мсахури князя Амилахвари на границе поймали…

Какой угодно ценой оттянуть…

— Думаю, удастся найти разбойника, убившего священника. Один мествире в лицо видел, говорит, в черный башлык прятался… Прошу, царь, разрешения представить тебе доказательства моей верности… Через четырнадцать дней многое тебе открою.

Луарсаб гулко стукнул мечом Багратидов.

— Не правда ли, что существует тайный союз азнауров?

— Правда, царь. Однажды союз азнауров открыл свою тайну царю Картли на сурамских полях… Только благодаря азнаурам не турки враждуют со мной сейчас, а князья…

Луарсаб покраснел от слишком ясного намека. Потом о Баграте вспомнил, гиены всегда надо опасаться…

Шадиман, наблюдая царя, понял необходимость спасти положение.

Острый взгляд на Андукапара, и «сухой» князь не замедлил пойти в атаку. За ним ринулись остальные. Угрозы, брань…

— Выбирай, царь: мы или плебей, осмелившийся посягать на честь и права князей всей Картли.

Забряцало оружие. У дальней стены мелькнула обнаженная сабля. Георгий стал считать, сколько уложит, пока до него добегут… Но обнажать шашку при царе в царском замке?.. Захочет ли Луарсаб после такой дерзости ждать объяснения?

Шадиман поспешно сказал:

— Князья, прошу выслушать. Моурави просит четырнадцать дней, имеем ли право отказывать? Слишком велики перед Картли заслуги Моурави. Я рассчитываю, любезному князю удастся успокоить доблестных защитников трона…

Саакадзе изумленно, а Луарсаб с благодарностью взглянули на Шадимана. Посоветовав Саакадзе не терять времени, царь назначил смотр войск через четырнадцать дней…

И снова Негойские высоты. Рука по-прежнему уверенно сжимает поводы, по-прежнему настойчивы властные глазе, но отрывистее конский цокот, беспокойнее звенит шашка, первый подарок Нугзара, и резче взмах нагайки. Извивается вокруг гор быстрая дорога. Мелькают цветистые уступы, с которых некогда стремился увидеть чужие страны. Но мимо, мимо воспоминаний… Отбежал в сторону новый поселок, блеснула речка… Уже не задержали взора ни обширная шерстопрядильня, ни загон, где резвились молодые кони. Не наполняли гордостью зоркие бойницы Носте, не рассеяли озабоченность радостно распахнувшиеся ворота. Носте казалось маленьким муравейником, верной, но отслужившей саблей. Здесь отшумели молодые ветры, отцвели молодые побеги. Великие замыслы Моурави уже перехлестнули каменные стены Носте, перехлестнули остроконечные Негойские высоты. Вся Картли в багровом зареве, громыхая оружием, врезалась в воспаленную мысль Моурави.

Не успели ворота замка Носте закрыться за беспокойным владетелем, как вновь поспешно открылись. И Папуна, вздыхая, поскакал к Нугзару передать просьбу Саакадзе ускорить отправку войск в Тбилиси, где Георгий будет ровно через четырнадцать дней.

Папуна не любил торопить коня, но поручение требовало стремительных взмахов нагайки, и вспомнилось счастливое время, когда упрямые буйволы лениво передвигали его спокойную жизнь. Вспомнилось последнее возвращение на арбе из Тбилиси. Вот откос, речка, там за большим камнем Бадри рассказывал об очокочи. Бадри! Папуна нахмурился. «Жемчуг кровь любит, а кровь место ищет, а место всю землю заняло…» И Папуна отчетливо понял неумолимость завтрашнего дня. Болезненно сжалось бесстрашное сердце…

Озадаченный неожиданной поддержкой злейшего врага, Георгий с еще большей осторожностью стал подготовлять азнауров к отступлению из Тбилиси в случае предательства. Главное — выбирать выгодные вершины и ставить между собой и врагом зажженные леса, овраги, ущелья. Помня первую неудачу при Георгии X, Саакадзе решил не доверять изменчивому настроению царей, и Носте, как в дни набегов, спешно прятало в подземелья зерно, масло, тонкую шерсть.

Пастухи, нахлобучив папахи, угоняли большие стаде на дальние пастбища. Только что обосновавшиеся на базарной площади амкары бережно сворачивали разноцветный сафьян, прятали в кованые сундуки серебряную чеканку, грузили на арбы медные изделия, на верблюдов полосатые тюки. С трудом налаженная торговля, уже связавшаяся с передаточными караван-сараями, сейчас временно перебрасывалась в Амши к Дато Кавтарадзе. Никто не верил в реальную опасность, но с трудом завоеванное у князей право торговли решили не подвергать неожиданностям. Целый день на шумных улицах скрипели нагруженные арбы, женщины и дети отсылались в деревни «Дружины барсов». Эрасти отправил свою жену Дареджан и маленького сына Бежана в семью Даутбека. Отец Эрасти ни за что не хотел уходить и остался, заботливо оберегая достояние народа.

А в весенних садах распускались пышные розы, благоухала белая сирень и звонко на все голоса разливался птичий гам…

Луарсаб, обеспокоенный создавшимся положением, поделился с Тэкле своими сомнениями относительно странного поведения Георгия, даже не пытавшегося повидаться с ним отдельно. Угадывая настроение брата, Тэкле объяснила поведение гордого Моурави нежеланием пользоваться родственными правами.

Через три дня к Луарсабу вошел встревоженный Шадиман.

— Плохо, царь, нехорошие сведения князья получили, опять совещания требуют…

— Какие сведения? — спросил хмуро Луарсаб.

— Одного турка у Читского ущелья поймали, из Ирана бежал, оруженосец Азис-паши… Единственный спасся от жестокой казни. Говорят, Азис-паша охотился вблизи границы, а Саакадзе и десять азнауров арканами поймали Азис-пашу вместе с его охраной, заткнули рты, привязали коня, никто крикнуть о помощи не успел. На границе Ирана в грузинские платья одели и за большие деньги шаху Аббасу продали. От имени царя действовали. Большая дерзость! Перед Стамбулом стыдно, Азис влиятельным пашой был.

— Возможно ли?! За такую дерзость голову снять мало! Но подождем объяснения Саакадзе.

— Конечно, царь, но князья взбешены, боюсь, междоусобие начнется. Большая опасность… Нугзар поднимается, Баграт давно ждет случая, Шалва Ксанский на Андукапара тоже давно косится, а враги только и ждут, когда князья саблю обнажат…

— Дорогой Шадиман, прошу тебя пресечь распри.

— Трудно, царь, князья невозможное требуют… Грозят тебе ненавистью народа, будто открыто негодующего на брак, унизивший высокий сан царя-помазанника.

— Об этом прекратим разговор, Шадиман… О народной ненависти только от князей слышу и, должен сознаться, мало значения придаю.

— Да, царь, но дела царства в опасном положении.

— Ты можешь, Шадиман, предотвратить волнение.

— Думаю, царь, охотой растянуть время. У князей кровь остынет, и прекрасная царица, за спокойствие которой готов жизнь отдать, довольна будет…

— Празднество?! По какому случаю? Да и правду сказать, Шадиман, встревожен я, не лежит сердце к веселью.

— Царь, сейчас только пришло мне в голову… Двадцатого мая год твоего высокого венчания… Что, если из желания отслужить благодарственный молебен в Кватахевском монастыре ты и царица скроетесь на время в Твалади? Никто не посмеет осудить желания царя в такой день помолиться и отдохнуть от бурных дел…