Мартин Петр де Орос, госпитальер, кастелян Ампосты, видел корень зла в том, что тамплиеры получают неумеренно большое содержание100, ив 1318 г. папа приказал уменьшить пенсии, дабы тамплиеры не могли накапливать деньги или роскошествовать, но имели бы возможность получать достаточно, чтобы обеспечить себя пищей и одеждой, как то приличествует монахам101. Поскольку всякого рода деятельность была тамплиерам запрещена, то вполне возможно, что именно значительные пенсии и послужили причиной полного исчезновения остатков орденской дисциплины, что тоже оказалось палкой о двух концах. В Португалии, например, магистр ордена Христа, созданного на основе изъятой у тамплиеров собственности, отказался даже принять у себя бывшего тамплиера Веласко Фернандеса. Папа вмешался и приказал (в августе 1321 г.) предоставить этому человеку либо дом, либо приорство до конца его жизни102. Более папских декретов после 1324 г. по данному поводу не издавалось, что, возможно, свидетельствует о том, что проблема эта отступила на задний план, так как численность тамплиеров уменьшилась, да и о самом процессе и Вьенском соборе стали постепенно забывать.

Подлинное свое завершение процесс тамплиеров получил в 1314 г. Папа Климент V не торопился воплощать в жизнь решение о собственноручном вынесении приговора руководителям ордена — того самого приговора, на который Жак де Моле и многие другие так долго надеялись. Лишь 22 декабря 1313 г. папа назначил комиссию из трех кардиналов, чтобы разобраться с этим вопросом. В нее входили Никола де Фровиль, Арно д'Ош и Арно Нувель103. 18 марта 1314 г. кардиналы созвали в Париже специальный совет, на котором присутствовали Филипп де Мариньи, архиепископ Санский, а также другие известные прелаты и магистры богословия и канонического права. Перед советом предстали Жак де Моле, Гуго де Пейро, Жоффруа де Гонневиль и Жоффруа де Шарне. Эта сцена описана одним из их современников, монахом, продолжившим хроники Гийома де Нанжи.

***

Поскольку все эти четверо без исключения прилюдно и добровольно признались в преступлениях, вменявшимся им в вину, и не отрицали своих первоначальных показаний, по всей видимости не собираясь от них отказываться и впредь, совет тщательнейшим образом рассмотрел множество сопряженных вопросов и, заседая во дворе собора Нотр-Дам в Париже, в понедельник после дня св. Георгия, вынес решение, согласно которому они приговаривались к пожизненному тюремному заключению в особо суровых условиях. Но, увы, когда кардиналы уже сочли дело закрытым, совершенно неожиданно двое из осужденных, а именно великий магистр и приор Нормандии, выступили с ошеломившей всех самозащитой, обращая слова свои к кардиналу, который только что прочитал проповедь, и архиепископу Санскому, и вновь отреклись от своих показаний, сделанных ранее, а также от всего того, в чем когда-либо признавались104.

***

Так развеялись сомнения, тучами окутывавшие великого магистра во время процесса. Он был уже стар, за 70, и почти 7 лет провел в тюрьме. Страстная надежда на справедливое решение папы, которую он питал столь долго, даже во время организованной защиты ордена самими тамплиерами, не оправдалась.

Ошеломляющее выступление этих двух людей на какое-то время поставило кардиналов в тупик. Хронист продолжает:

Затем их просто передали в руки парижского прево, который присутствовал на совете, а сами кардиналы решили как следует обдумать случившееся. Но как только новости эти достигли королевского дворца, король, посоветовавшись с опытными людьми из своего окружения, однако не спрашивая совета у представителей духовенства, к вечеру того же дня приказал сжечь обоих преступников на одном из маленьких островков Сены, находившемся между королевским садом и монастырем св. Августина. Можно было наблюдать, как они готовятся принять смерть на костре — исповедавшись, с легкой душой и чистой совестью, проявляя волю и мужество, и все, кто это видел, были восхищены и поражены мужеством и стойким желанием полностью отрицать свою вину. Остальные же двое были брошены в застенок в соответствии с вынесенным приговором105.

Казнь бьут проведена так поспешно, что позднее обнаружилось, что островок Иль-де-Жавио, или Еврейский остров, на котором сожгли руководителей ордена, принадлежал не королю, а монахам Сен-Жермен-де-Пре, так что Филиппу пришлось послать письменное разъяснение, подтверждавшее, что это ни в коей мере не является посягательством на права монастыря106.

Героическая смерть Жака де Моле и Жоффруа де Шарне быстро обросла множеством легенд. Ранним утром в субботу 20 апреля умер папа Климент107. 29 ноября того же года умер Филипп Красивый108. Согласно легенде, Жак де Моле перед смертью призвал их обоих явиться с ним вместе на Суд Божий не позднее чем через год109. Отношение Джованни Виллани к этим событиям также весьма красноречиво:

***

После чего на короля Франции и его сыновей обрушился немалый позор, и они обрели множество врагов — как из-за этого греха, так и из-за нападения на папу Бонифация… Замечательно, что ночью, после того, как великий магистр ордена и его товарищ погибли мученической смертью, их пепел и прах были собраны братьями-мирянами и другими верующими и, подобно священным реликвиям, унесены и спрятаны в надежные и святые места110

Немногие из тех, кто стал свидетелем событий XX в., способны питать какие-то иллюзии относительно репрессивных возможностей государства и его способности произвести полный переворот в умах и душах своих подданных. Сейчас трудно было бы доказывать, как то делали некоторые историки XIX в., что тамплиеры действительно совершали те преступления, которые вменялись им в вину режимом Филиппа Красивого, или же что признания их свидетельствуют о чем-то ином, кроме слабости человека перед пыткой духовной и физической, ибо пытку могут выдержать лишь исключительно сильные личности. Прямая связь между применением пытки и признаниями явственно продемонстрирована материалами следствия по делу тамплиеров, особенно во Франции и в Англии — двух странах, которые в средние века во многих областях сохраняли теснейшие связи. Мало что можно уяснить для себя при мимолетном знакомстве с признаниями подсудимых, в тщетных поисках некоей закономерности, которая могла бы означать их виновность, либо же некоей несообразности, которая могла бы стать доказательством чьей-то невиновности или наоборот, ибо при подобном дилетантском, общем подходе, да еще учитывая широко применявшиеся пытки, любой подобный анализ будет неизбежно неубедительным. Итак, если поверхностный анализ показаний (полученных зачастую под пыткой) ничего не дает, то ничего не дадут и попытки отыскать материальные свидетельства виновности, ибо не было обнаружено ни идолов, ни тайных Уставов, несмотря на хитроумные измышления королевских чиновников и старательные изыскания антикваров и историков XIX в.1. Куда более убедительные результаты дает изучение самих обвинений; если их рассматривать в более широком контексте преследования еретических учений в XII-XIII вв., то само содержание этих обвинений — и это совершенно очевидно — доказывает, что вряд ли тамплиеры были в чем-то виновны. Статьи обвинения представляют собой явную попытку сыграть на глубоко укоренившихся в народном сознании страхах, и прежде всего-в отношении необъяснимых сил окружающего мира. Эти страхи зачастую фокусировались на определенной группе «изгоев», например на евреях. В деле тамплиеров обвинение рассчитывало использовать неизбывно враждебное отношение к ордену после неудач 1291 г., чтобы тамплиеры тоже стали своего рода «изгоями». Однако, как указывает Х.К. Ли, в отличие от катаров ни один тамплиер не был готов принять мученическую смерть за те еретические убеждения, в которых, по мнению следствия, братья так долго упорствовали2, и все же многие из них, включая, наконец, самого великого магистра, были казнены или умерли, но так и не признали себя и свой орден виновными.