– Ну как же! У меня даже билет сохранился.

– А как ты себя чувствовал во время полёта? – спросила Соня. – Головка не кружилась?

Я похолодел.

– А что… у вас тоже? – спросил я после паузы.

– В том-то и дело, – ответил Олег.

Снова стало тихо. Олег и Соня смотрели на меня, а я был совершенно ошарашен, не знал, что и подумать. Олег поглаживал свою стриженую голову (интересно, кто его здесь стрижёт, да ещё под нуль). Соня зябко поёживалась, руки она держала между коленями, хотя в комнате было тепло.

– Слушайте… – заговорил я. – Но если это так… если вы меня не дурачите, то как же можно… Как же можно учиться? Паясничать, кувыркаться? В теннис играть?

– А что ты предлагаешь делать? – спокойно спросил Олег.

Меня взорвало:

– Ну, знаете ли! Если вы несколько месяцев только меня и дожидались, чтобы спросить совета… то знаете, кто вы? Не люди, а божьи коровки!

Олег поднял брови и усмехнулся.

– Ну, вот и для Славика кличка нашлась, – сказала Соня. – Он называет это «пассивным соучастием».

– Это вопрос терминологии, – холодно возразил из-за стены Славка. – Можно назвать это «оптимальным вариантом поведения в экстремальной ситуации». А за «божью коровку» Андрюша ещё ответит.

– Между прочим, – заметил Олег, – это относилось не только к тебе. Андрей имел в виду, что все мы здесь божьи коровки.

– Или попросту трусы! – сказал я сердито. – Занюханные конспираторы! Не знаю, как вы, а я не собираюсь сидеть сложа руки.

– А что ты собираешься делать? – спросил Олег.

– Пойду сейчас к Дроздову и спрошу напрямик: «Вы советский человек или нет?

Если нет, я требую немедленно вернуть меня на родину».

– А как ты думаешь, – спросил Олег, – как ты думаешь, где сейчас Дроздов и чем он занимается?

– Отдыхает, наверное, – удивлённо ответил я. – У себя в домике…

– Ты видел, как он отдыхает?

– Конечно, нет. Домик-то без окон.

– И тебе не пришло в голову, как это люди могут жить без окон?

Я молчал: действительно, не пришло.

– Так вот, – сказал Олег, – твои учителя сейчас стоят в тесном чуланчике друг против друга и не двигаются. Все трое. Как манекены.

– Отдыхают, – со смехом добавил Борька из-за стены.

– А… а что это с ними? – спросил я, запинаясь. Только сейчас мне стало по-настоящему жутко.

– Спокойно, Андрей, – сказал Олег. – Только без паники. Они подзаряжаются от сети. Впрочем, питание я пока отключил… поэтому мы так свободно и разговариваем. Но времени у нас в обрез, иначе они не успеют подзарядиться… Так что ты побыстрее бери себя в руки. Соображай.

А тут и соображать было нечего. Я вспомнил, как старательно «птичий базар»

изображал оживлённую человеческую беседу (всё-таки моё первое впечатление оказалось точным), как испугалась Соня, промолвив «Ещё бы!» в ответ на моё замечание, что учителя наши несколько вяловаты… Наверное, в день моего прибытия ночная беседа в третьей комнате несколько затянулась…

– Машины, – сказал я отчего-то шёпотом. – Обучающие машины…

– И долго же ты, братец, думал, – снисходительно проговорил из своей комнаты Борис. – Уж подвели, уж ткнули носом…

– Ты позабыл, наверное, Боря, – сказала Соня, – как ты рыдал и кидался на стенку, когда мы тебя ткнули носом… Андрей ведёт себя куда спокойнее.

– Вернётся к себе – поплачет, – заметил Славка.

– И ничего удивительного, – миролюбиво сказал Борис. – Я, правда, не сразу поверил. Кнопку на стул Скворцову подкладывал…

– Ну, это была рискованная затея, – недовольно проговорил Олег. – Можно было испортить аппаратуру.

Все эти разговоры доносились до меня как-то издалека.

– Послушайте, – сказал я, – так, значит, они не люди…

Все засмеялись.

– Очень тонкое замечание, – сказала Соня.

– Товарищ ещё не дозрел, – добавил Славка.

– Да я не о том! – сказал я сердито. – Не люди – те, кто их сделал. Вот в чём беда.

Ребята притихли. Соня и Олег смотрели на меня с уважением.

– Прекрасно держишь мысль, – серьёзно сказал Олег. – Тут, правда, есть и другие мнения. Так что, будь добр, поясни.

– Всё ясно даже ежу, – ответил я. – Машины – значит, кто-то их сделал. И на кого-то они работают. Допустим, на хозяев. И, если эти хозяева сами как люди, зачем им делать механических человеков? Значит, что-то с ними не так, какой-то непорядок. Не рискуют они показаться. Может, у них хоботы вместо носов. Либо ноги не тем концом воткнуты. Либо ещё хуже. Не понимаю, какие тут могут быть мнения. И у кого.

– Борис, ты что-нибудь имеешь сказать? – спросил Олег.

Молчание.

– Да нет у него никаких мнений, – сказала Соня. – Он их меняет по три раза на дню. В глаза смотреть правде боится.

– Ладно, ладно… – пробурчал Борька. – Подумаешь, разошлась!

– Значит, нет возражений, – подытожил Олег. – Тут я на днях провёл один эксперимент… Не посоветовавшись, извиняюсь. Сидели мы с Дроздовым-, беседовали о разном. Вдруг я говорю ему, так, шутя: «Вы здесь, Аркадий Сергеевич, прямо как удельный князёк. Хотел бы я увидеть ваше начальство».

Он и глазом не моргнул: «Увидите». Я спрашиваю: «А какое у вас начальство, страшное?» – «На чей взгляд», – отвечает. И всё смеётся. Жутковато смеются машины, вам не кажется?

– Ай, не отвлекайся ты! – с досадой сказала Соня. – Дальше-то что?

– Дальше я ему говорю: «А по телефону сними связаться нельзя? Или по радио?»

Он – вопросом на вопрос: «А что, у тебя есть жалобы?» – «Есть, говорю, только не жалобы, а вопросы». – «Какие?» – «Вам сказать не могу». И тут, смотрю, Дроздов наш вырубился. Сидит и смотрит на меня пустыми глазами, как выключенный телевизор. Я испугался, туда-сюда, вижу – ожил. «Так о чём мы с тобой разговаривали?» Вот и все дела. Нельзя от машины требовать большего.

На что её настроили, то она и делает.

– А на что их настроили? – спросил я Олега. – Это хоть можно определить?

– Пока установлено только одно, – ответил Олег, – все трое запрограммированы на наши реакции. Вот если ты сядешь и замрёшь… ну, наглухо отключишься…

ну, как бы умрёшь… они тоже отключаются и могут так сидеть хоть целый день. Как манекены. И из этого можно сделать очень грустный вывод…

– Какой? – спросил я. Сердце у меня замерло. Хотя что ещё хуже можно услышать?

– А такой, что, как только мы расхотим учиться, вся эта система, – Олег сделал широкий жест рукой, – вся эта система перестанет работать.

– Ну и пускай перестаёт! – крикнул я. – И пускай убираются ко всем чертям.

Мы же у себя дома, не пропадём!

– Нет, Андрей, – тихо сказал Олег, – в том-то и дело, что мы не у себя дома.

20

Кто-то громко, демонстративно зевнул.

– Ладно, я пошёл, – сказал Борькин голос. – Считайте, что меня нету.

Спокойной ночи, малыши.

– Вот он всегда так! – проговорила Соня. – Уползает, как улитка, в свою раковину.

– В чём-то Махоня прав, – заметил Славка. – Ввели новобранца в курс – и давайте на этом успокоимся. Время позднее, педагогов пора подключать, а то они выспаться не успеют. У Андрюшиного изголовья пускай Сонечка подежурит, сердечных капель ему поднесёт…

Никогда не видел, чтобы люди так краснели: у Сони даже слёзы брызнули из глаз. «Чего это она?» – подумал я с недоумением.

– Прекратить личные выпады! – строго сказал Олег.

– Ладно, отключаюсь, – весело ответил Славка. – Продолжайте ваши пустопорожние разговоры. Но имейте в виду: что бы вы там ни задумали предпринять, я заранее возражаю. Вот так.

Мы остались втроём. То есть внешне ничего не изменилось, но исчезли шумы и помехи, которых Борька и Славка напустили в нашу комнату. При работе Борькина голова жужжала, как испорченная лампа дневного света, а Дмитриенко, по-моему, где-то искрил. Надо будет посоветовать ему проверить контакты.

Впрочем, неизвестно ещё, какой треск сопровождал мои собственные мысли: в этом деле я был ещё новичком.