– Компрачикосы проклятые! – прошипел я сквозь зубы.

– Андрюша, тебе нехорошо? – спросила сквозь стенку Соня. – Хочешь, я буду с тобой разговаривать?

– Да нет, ну что ты! – поспешно ответил я. – Спокойной ночи.

– А что ты делаешь? – не отставала Соня.

– Письмо пишу, – машинально ответил я.

И тут мне в голову пришла изумительная мысль. Я кинулся к столу, схватил ручку и на листе бумаги написал:

«Уважаемые товарищи!

До каких пор вы собираетесь держать нас в неизвестности о цели вашего эксперимента?

Мы не подопытные… (хотел написать «кролики», но вовремя передумал: чего доброго, не поймут) микроорганизмы.

Мы требуем личной встречи.

Если это никому не во вред, согласны учиться у вас и дальше.

Но если это не так, вы обязаны вернуть нас домой в целости и сохранности».

Подумал и приписал:

«Иначе вам самим будет стыдно».

Дрожа от нетерпения, я положил листок в фирменный конверт, заклеил – и снова задумался: какой же написать адрес? Братьям по разуму? Стыдно. Скажут: тоже нам братец нашёлся, родственник-переросток. Да и они с нами поступили тоже далеко не по-братски.

И я написал на конверте так:

«Руководителям эксперимента».

Вот теперь всё было ясно.

И, прижимая к груди конверт, я побежал на улицу.

Ещё ни разу я не гулял под куполом ночью, и меня поразили пустота и тишина.

У бассейна и над дорожками горели бледно-жёлтые фонари, листья пальм фанерно бренчали.

С колотящимся сердцем я добежал до центральной колонны, нажал кнопку лифта.

Дверцы с тихим шорохом расползлись, почтовый ящик был на месте. Я опустил в щель письмо. Бедный Олег! Он искал связь, а связь была под рукой. Просто Олег никому не писал писем. Я заглянул сверху в щель – письмо ещё смутно белело. Тут дверцы лифта задвинулись за моей спиной, и в наступившей темноте я увидел, как по конверту пробежал синий огонёк. Почта принята!

Я потоптался немного в кабинете… Не знаю, чего я ждал: уж не ответа ли немедленно, сию же минуту? Потом нашарил кнопку на стене, двери открылись.

У кабины стоял Дроздов.

Я обомлел. Первой моей мыслью было немедленно подняться наверх… А что дальше? Колба запаяна… Тем более что Дроздов держал руку на кнопке вызова и лифт не мог закрыться.

– Добрый вечер, Аркадий Сергеевич, – промямлил я.

Дроздов ничего не ответил. Я сразу заметил, что он еле стоит на ногах. Если бы не рука, упиравшаяся в стенку, он бы, наверно, упал. Лицо его было землисто-серым, под глазами мешки.

– Что с вами? – спросил я, выходя из кабины.

– По ночам… гуляешь… – глухим голосом проговорил Дроздов. – А спать когда?..

– Съездить наверх захотелось, – соврал я. – Подышать свежим воздухом.

Блокировка в моей голове сработала автоматически.

– Погулять… – повторил Дроздов, упираясь рукой в стену.

– А что, разве нельзя?

– Отчего же… можно…

Дроздов нелепо повернулся и прислонился спиной к колонне. Случись это днём раньше, я бы решил, что директор выпил лишнего.

– Аркадий Сергеевич, вам помочь? – спросил я.

Дроздов не отвечал. Глаза его были открыты, но дыхания не было слышно.

Я беспомощно оглянулся. Вокруг было пусто и темно. Что же делать?

– Сейчас, сейчас, – пробормотал я, схватившись за его повисшую руку.

Дроздов всей тяжестью навалился на меня. Теперь-то я точно знал, что это не живой человек: мне приходилось тащить до постели отца, Дроздов был тяжелее в два раза.

Я положил его руку себе на плечи, напрягся. Ноги Дроздова сдвинулись с места и поволочились по земле.

Так, шаг за шагом, поминутно останавливаясь, я дотащил его до голубого домика, благо было не так уж и далеко.

Но тут – новая незадача: серая пластиковая дверь была наглухо закрыта, без малейшего признака замка либо дверной ручки. Я прислонил Дроздова к стене и стал искать на земле какой-нибудь инструмент, чтобы отодвинуть дверь или, если это невозможно, взломать.

Тут за спиной у меня послышался голос:

– Ты что здесь делаешь?

Я обернулся – рядом стоял Олег. Я так обрадовался, увидев его!

– Да вот, понимаешь, – заговорил я, – разбрелись по всей территории.

– Все трое? – деловито спросил Олег.

– Нет, только один. Посмотри вокруг, может, ещё другие валяются.

Олег посветил фонариком (он оказался предусмотрительнее, чем я).

– Да вроде никого.

– Слушай, – сказал я, – не можем же мы тут его бросить.

– Не можем, – согласился Олег. – Ему нужно срочное питание.

Он подошёл к двери, потом поднял вялую руку Дроздова, провёл его ладонью по пластику – дверь отползла.

– Ты гений, – сказал я ему.

И в это время в тёмном дверном проёме показалась плотная фигура Воробьёва.

Воробьёв молча взглянул на нас и, схватив директора за плечо, с необыкновенной быстротой втащил его внутрь домика. Дверь закрылась.

А мы с Олегом, не сговариваясь, бросились бежать. Взлетели во весь дух на второй этаж общежития. Я хотел было с ходу юркнуть в свою комнату, но тут Олег преградил мне дорогу. Вид его не предвещал ничего хорошего.

– Ну? – сказал он грозно.

– В чём дело, приятель? – Я сделал попытку его обойти.

– Ты понимаешь, что ты натворил?

– А что такое? – Я всё ещё изображал оскорблённую невинность.

– Соня всё слышала, – сказал Олег. – Но она не думала, что ты решишься.

Ах, чёрт! Действительно, когда я писал письмо ЭТИМ, я от волнения забыл о блокировке.

– Эх ты, торопыга! – презрительно проговорил Олег и отступил, давая мне дорогу. – Иди ложись. Но не думай, что проведёшь спокойную ночку.

22

Проснулся я от холода.

Напрасно я натягивал одеяло до подбородка: холод безжалостно заползал вовнутрь. Я открыл глаза – в комнате было темно. И тут меня полоснуло чем-то острым по лицу и рукам. Закутавшись в одеяло, я подбежал к выключателю, зажёг свет. Лампочка горела вполнакала. За окном была кромешная тьма, купол совсем не светился, хотя на часах было уже около семи утра.

В дверь забарабанили.

Я открыл – на пороге стояли Олег и Соня.

Она взглянула на моё лицо и ахнула:

– И ты тоже?..

– А что случилось? – спросил я.

– Славик порезался стеклом, – сквозь зубы проговорил Олег. – Ух, дал бы я тебе, если бы от этого была хоть какая-нибудь польза! Кустарь-одиночка!

– Оставь его, – сказала Соня. – Видишь, человеку больно.

Лампочка под потолком мигнула и померкла. В коридоре было тоже темно, шлёпали чьи-то шаги, слышались приглушённые голоса.

– Иди за мной, – скомандовал Олег. – У меня в комнате фонарь, батареек хватит часа на четыре.

– Дай хоть одеться! – взмолился я. – Холодно!

– Некогда, – коротко ответил Олег.

Мы побежали по коридору. На бегу я чувствовал, как горят Славкины порезы на моём лице. Как же ему было больно в первые минуты, когда я ещё спал, как сурок!

– Сломалось что-нибудь? – спросил я, задыхаясь.

– Всё сломалось, – не оборачиваясь, ответил Олег. – Твоими молитвами.

«Птичий базар» отключён, и вся система вышла из строя.

– Да что ж они, психи, что ли?

Олег резко остановился, и я налетел на него в темноте.

– Имей в виду, – сказал он вполголоса, дыша мне в лицо, – никто не знает, что это ты… Кроме нас с Соней. Понял? Будем держаться как люди.

Я благодарно закивал, хотя Олег этого, естественно, не видел.

Он втолкнул меня в комнату.

– Ещё одного привели! – послышался в темноте жалобный Славкин голос. – И без того воздух кончается!

– Прекратить панику! – сказал Олег и зажёг фонарь.

Луч света выхватывал из темноты лица ребят. Девчонки стояли, закутанные, как и я, в одеяла. Тут же была и Черепашка.

– Не понимаю! – сказала она, увидев меня. – Война, что ли? Никто ничего не объясняет…

– Всё ты! – крикнул Борька и кинулся к Олегу. – Всё ты, изыскатель!

Я схватил его за руки. Одеяло упало с меня на пол.