— Ребята, может вам хватит? — Афродита испугана или кокетничает?

— Мил-лая, ты ооч-чень мил-ла-айя-а! Я женюсь на тебе! Я на тебе ж-женюссь! Я, Джамал Судзуки, полномочный снайпер пятой категории, говорю тебе!

Исландцы пьют «Хольстен», исландцы игнорируют «Даосское светлое» — что характеризует представителей северного народа как людей своенравных, потенциальных бунтарей и волюнтаристов, скрывающих баснословные доходы от налоговой инспекции. Рыбаки закусывают пиво тортильей — хорошо прожаренным омлетом с хрустящим на зубах картофелем, свежими помидорами и заквашенными в майонезе кабачками. Тортилья вкусно пахнет, тортилья — пища Одина и Тора.

— Выпьем?

— Выпьем!

— Мил-лая не н-накапает…

— Полномочному снайперу? Джамал, ты себя не уважаешь!!

— Я себя не уважаю?! Это я себя не уважаю?!

И Акире-фениксу, рубахе-парню, внезапно — из принципу! — захотелось хлебнуть яблочного сидра. Глоток яблочного сидра! А потом исполнить фламенко — в центре зала. Гордо. Одиноко. Величественно. Наверняка, соло Акиры понравится скандинавам, и они пригласят «несравненного исполнителя» за столик и скажут: «Ну, ты, парень, умеешь! Ну, ты, парень, наш совсем! из рыбаков, видать!»

Вибрирует трубка в ладони. Шеф изволит беспокоить:

— Кирюша, как настроение?

— Отлично, Ник Юсупович-сан!

— Здоров? — интересуется Спирас, намекая на медосмотр Акиры.

— Как бык! — бодро рапортует феникс.

— Вот и замечательно, Кирюшенька. Завтра на работу, хватит личиком щёлкать. Повеселился, и будя. Намёк понял?

— Так точно, Ник Юсупович-сан! Благодарю за доверие!

— Охаё годзаймас! Доброе утро! Бадёрого ранку! Гуд монинг!

Это будильник раскрыл электронную пасть динамиков. Тупая не различающая времени суток машинка с единственной звуковой фразой на четырёх языках. Оптимизм и задор, вытряхивающий из-под одеяла противно искажённым голоском дохлой Мерлин Монро, ту его тучу лет как сожранной червями. Или её кремировали? А не всё ли равно?

На часах 18:45.

Самое время подниматься на ночное дежурство.

Ха!

Ха — это зубы по-японски. В смысле надо почистить.

Тайсо? — не смешно. Ледяная мидзу-вода стекает по лицу. Холодный аса гохан на столе-цукуэ. Сесть на стул-ису, задуматься и вяло ковырнуть несъедобную субстанцию палочками, потом взять вилку и опять ковырнуть, откинуть вилку и воспользоваться нормальной алюминиевой ложкой — и всё равно: нет аппетита, пропал, да так и не нашёлся.

В чём тикара, брат? Скажи, ани, поведай младшенькому?.. — Акира любит покривляться в зеркало, когда бреется…

Скрипят магнитные захваты входной двери — видать, давно не смазывали. Напротив, сразу через дорогу, кынсы на троих лениво ковыряются в мусорном баке — рыщут в поисках расчленённых жертв очередного сексуального маньяка-каннибала. Фернандо, инвалид-сапёр, курит на лавочке у подъезда — «половинку» смалит: пятьдесят на пятьдесят табака от «мальборо медиум» и вымоченной в ацетоне конопли местного урожая — во-он, в палисаднике «мачтовые сосны» колосятся.

Вольготно расселся сосед, дымит в одиночестве, мордаху рябую солнышку подставляет — для загара, или под настроение хорошее. А может, и с процентами гомеопатии намудрил чего, мало ли… Зашибись человеку и ладно. Приятно Фернандо, и кому какое дело…

Акира подошёл, присел рядом, подкурил неизменные «Firestarter Light» от любезно предоставленной папироски:

— Балдеешь?

— Душой отдыхаю. И телом. Кропалик отсыпать? С утра замес новый наворотил, могу поспособствовать? от щедрот?

— Пасиб, Фернандо, не тянет.

— Брезгуешь?

— Не-а, с жиру бешусь: если по делу протянуло, только натуралку на ветер перевожу, чтоб ни брёвнышка — один чистяк чуйский.

— Буржуй, — кивнул инвалид, — понимаю, после чистяка «половинку» дуть — западло.

— Ага, братаны не поймут… — сквозь приступ обжигающего грудь кашля прохрипел Акира. — Не-е!.. по!-ай!-ймайа…

— Да понял я, понял! — Бывший сапёр двинул Акиру кулаком по спине. — Понял! Не кричи, вредно тебе. Рак, небось?

— Рак.

— Лёгкие? — не спросил, но кивнул Фернандо.

— Лёгкие.

— Стадия? третья?

— Ага.

— Ничего, — Фернандо затушил о лавочку окурок, — в пожаре заживёт, ха-ха, как на собаке: сгоришь — в момент поправишься.

— Сгорю. Как пить дать, сгорю. И поправлюсь. Как на собаке… — Акира сплюнул ком кровавой мокроты на асфальт, растёр лужицу каблуком. — Mens sana in corpore sana.

— О! — обрадовался сапёр. — Дело, феникс, говоришь! У меня в холодильнике пятьсот капель томятся! На случай твоего внезапного визита! С вчера, веришь, бутыль заготовлена! Может, нагрянешь внезапно? Прям щас?! Насчёт поправки?!

— Может, и нагряну. Перед сном. Извини, спешу.

— А-а, вижу, совсем невмоготу? Ты, Киря, с этим делом поаккуратней. Смотри, не подохни раньше сроку.

— Да уж постараюсь как-нибудь. Приложу усилия.

А дальше — упасть в салон авто и поршнями ворваться в обычный, ничем не примечательный вечер. Прокатиться на новой патрульной машине по городу, хаотично меняя маршрут. Может, залить огнетушителем пару-тройку мусорных урн, задымившихся от окурков, а потом спрятаться в каком-нибудь уютном барчике и утолить песчаную жажду пивом. И позвонить Пузырю. Или набрать Юрико? Нет, Юрико, надоедать не стоит. Ага, наслаждаться светленьким, холодненьким — с пузырьками!! — предпочтительней с Пузырём, и это не каламбур, это святая — суровая! — правда. Особенно, если Акира намекнёт старому товарищу, что угощает…

Ещё пару-тройку кварталов — покружить, не спеша, разглядывая косё бэндзё на променаде и проституток-зооморфов на работе. Надо сжечь казённый бензин и хоть чуть-чуть обкатать новую тачку.

Когда Акира впервые пришёл в родимое депо не стажёром, но уже в качестве полноценного работника, молодой и тонкий, как спичка, Хулио Санчес, прирождённый газодымозащитник и по совместительству каптёрщик, чуть ли не облизываясь, вручил новоиспечённому фениксу ключи от патрульного ДВС-авто. Но! — не просто ключики от какого-то там кузова на колёсах, а настоящие отмычки от джипа-лимузина «мерседес-хаммер-дельтатурбо», аристократичного чёрного броневика с алыми вкраплениями псевдоалмазов, усиливающих кузов и снижающих вибрацию. Причём броневика, облагороженного тюнингом.