Особой.

Не дождётся.

— Чудеса иногда случаются. Жаль, не с нами. — Акира, не спеша, потягивает мерзкое, разбавленное тёплой водой «Даосское светлое».

И каким каком пышка Афродита умудряется вскрывать опломбированные кеги? Сие есть загадка великая. Хотя… Чего ещё ждать от гречанки? — древняя эллинская привычка: ту его тучу лет назад современники Диониса бодяжили вино, да и сейчас… — правда, специализация немного изменилась, самую малость, чуточку.

— Акира-сан, ты слишком спокоен, тебе не кажется? — Джамал Судзуки нервничает, что для снайпера несвойственно. Джамал Судзуки пьёт водку.

— ? — одной бровью к чёлке: Акире лень открывать рот.

— Помнишь, три дня назад — серия пожаров? — Похоже, стрелка неразговорчивость собеседника совершенно не смущает. — Северо-восточная окраина Вавилона?

— Помню. Слышал, в депо говорили. И?

— В локализации возгорания были задействованы одиннадцать фениксов различной категории и квалификации.

— Ого. Ну?

— Мигель из группы контроля ПЕРО, Серёга из команды Реваза, два стажёра-желторотика — наши, кстати, красавцы — Масами и Хисока, Спитфайр их на пробу кинул — решал тогда: гнать пацанов или погодить. А ещё — Сигурд, Димыч, Джексон-младший…

— Не тяни кынсы за хвост. — Перебивает Джамала Акира.

— Ты Серёгу давно видел? — Снайпер закусывает пиво трансгенным солёным арахисом: каждый орешек размером приблизительно как грецкий. Говорят, их выращивают прямо в упаковке и присыпанными вкусовой добавкой.

Феникс модифицированную жратву не признаёт: лабораторные крысы, на которых испытывали эти самые орешки, перевелись в восьмом поколении — нежизнеспособные, понимаете ли, мутанты из-за этих орешков рождаются.

— Три дня назад и видел. Накануне. Вместе жидкостной баланс восстанавливали. За пару часов до его дежурства.

— И я с Серёгой в тот день встречался: поздоровались и разбежались. Активированный Серёга это, поверь мне, Акира, нечто страшное. Ты блекнешь, и рядом не приседал.

— Да?

— Да. Не обижайся, тебе, чтоб разгореться, секунд десять надо — проверено. И это хорошо, это просто великолепно — для стрелка, для меня то есть. А Серёга вспыхивает сразу. Иногда даже не доходя до пожара… — Джамал замолчал. Плеснул в стакан водки — перелил, потекло — недовольно скривился. — Не нравится мне с Серёгой работать. Уж слишком он… понимаешь, да? Боюсь, а вдруг не успею… И необратимо, и всем нам места мало будет, ну, ты понимаешь…

— Да ладно тебе, Серж — нормальный парень, я с ним в академии учился. Однокашник мой.

— А я что говорю? — нормальный! Но вспыльчивый!

— Ерунда.

— Кому как. Три дня назад он ушёл в плазму прямо в своём «хюндаи» — машина, естественно, взорвалась. В отчёте я не упомянул, зачем хорошему парню послужной список портить, но… Короче, Серёга не материализовался. И Сигурд, и Мигель, и Джексон-младший — все!

— Что?! Все одиннадцать?!

— Да!! Только стажёры вернулись ОТТУДА! Понял, да?! Никто из «стариков», а «желторотики» — запросто! Не зря, видать, с нечистью знаются!

— Ты бы это… потише, да? Стены слушают, бутылки говорят.

Джамал вылил в горло остатки «гжелки». Вспомнил, небось: спиртное принято закусывать — ковырнул ложечкой в пиале с красной икрой. Передумал, сплюнул на пол. Зачерпнул орешков, похрустел. Поднялся — и вот он уже у стойки бара:

— Милая, накапай графинчик, будь добра.

Накапала, улыбкой одарила.

— Спасибо, милая.

Акира крепко задумался: дуэль, демоны, пожары без возврата… — что-то здесь не так.

Капризно, требовательно зазвенел колокольчик. В заведение заглянул Чужой — в смысле, забрёл, выбрал столик, пометив территорию папкой для бумаг, и попросил у барменши меню. Ох, и любят же Чужие кавказский шик — инопланетник закупорен в модную в этом сезоне кабардинскую черкеску, стянутую в талии наборным серебряным поясом. Чужой вооружён кинжалом, обут в сафьяновые чувяки с ноговицами. Ну и бурка ещё, и башлык, и папаха.

Чужой как Чужой.

Кашлянув перегаром, Джамал наполнил стакан. Акире не предложил, выпил сам. С сомнением посмотрел на початый графин и качнул подбородком, мол, накапать?

— Не стесняйся. — Кивнул товарищу Акира. — Лей! Помянём ребят!

— Кампай! — не чокаясь, опрокинули стаканы.

— Пусть будет пухом небытиё!

— За дым без огня! А со стажёрами нашими разобраться надо.

— Надо. За Вавилон! — звон стекла.

— За Дальний Космос… — литровый графин опустел.

— Бог в помощь китайцам… — Джамал вернулся ещё с одной «амфорой».

— За мир во всём мире…

— Одна маленькая птичка… от коллектива…

— Анекдот. Вот такой анекдот!..

— Нанотехнологии — это будущее, это суперпрофессии… Выпьем? Милая, накапай, будь добра…

— …развод… я ж ей говорил, дуре: «Я люблю тебя». А она заладила: я на тебя в суд подам, засужу тебя, ворошиловского стрелка, или нахрен съем. Ну, я собрался и ушёл из дому — alea jacta est! Дня три дома не был. Нет, я не испугался, просто иногда мужчине нужна свобода, согласен?..

— …дружище, не верь, когда говорят, что гореть — это подвиг! Враньё! Когда кожа — правда, да, больно, очень больно. А потом, почти сразу — честно скажу: кайф — углями до костей, пылаешь, балдёж…

— …милая, ты знаешь, да?.. Б-богиня… — ладонь смачно шлёпает по круглому заду. Хихиканье, порозовевшие под слоем пудры щёчки.

В бар зашли исландские рыбаки: разговаривают между собой на особом жаргоне — фландрамоле. Потомки четырёхсот норвежцев, упомянутых в «Книге о взятии земли». У рыбаков нет фамилий, только имена-отчества — нынешние лютеране до восьмого знака после запятой свято чтят заветы языческих предков.

— Выпьем?

— Естественно! — стакан Акиры двоится.

Исландцы… сильные люди, ежедневно рискующие жизнь, скользящие на утлых стеклопластиковых моторках по беспокойным, коварным волнам Стикса. Как известно, редкий баклан долетит до середины бурных вод этого наиглавнейшего источника питьевой аш-два-о вольного города Вавилона.

— Не вижу повода не выпить!

— Мил-лая!!..

Исландцы! — крепкие, закалённые невзгодами мужчины: отобрать килограмм плотвы у природы — это не «выловить рыбку из пруда», это закинуть надёжную, выверенную годами леску и отмерить поплавком тонко прочувствованную глубину, это остро заточить крючок и особо вкусной слюной поплевать на противного навозного червячка.