— В каком смысле? — подавился куском колбасы Гришка.

— В самом прямом, коллега.

— Коллега?

— Да, я долгое время работал, как у вас говорят, в органах, сейчас в отставке. Дед оставил наследство, могу позволить себе заняться тем, что по душе. Езжу по миру, учусь новому, пишу книги. Ваша история показалась мне очень любопытной в качестве сюжета. Но он не закончен, не так ли?

Мы кивнули.

— У меня абсолютная память. Есть особенность, я запоминаю не просто слова, события, людей. Я запоминаю ощущения. Не только свои, но и окружающих. То, что я пережил однажды, или кто-то пережил рядом со мной, навсегда остается вот здесь, — Марко ткнул себя в голову, — и вот здесь, — коснулся груди. Порой мне достаточно увидеть несколько деталей, чтобы воссоздать картину. И …меня очень сложно обмануть.

— С такими талантами и на свободе, — буркнул завистливый Гришка, — как же тебя со службы отпустили?

— По состоянию здоровья. Так много чувствовать вредно. Нет-нет, я адекватен, не бьюсь в истерике от того, что ежесекундно через меня несется поток эмоций. Но устаешь. Надо отдыхать, запираться и быть одному. Или уезжать туда, где много пространства и мало людей. Москва в этом смысле очень тяжелый город.

Я видела, что Гришка ему не верит. А все остальные, напротив, поверили безоговорочно. Вот только чем нам может помочь человек с гипертрофированной способностью к эмпатии и с абсолютной эмоциональной памятью? Качества замечательные, но какое отношение добродушный Марко имеет к дьявольским находкам?

— Поймите, Настя, я был карабинером, ко мне до сих пор обращаются за помощью, хотя я изо всех сил скрываю способности. Я перевидал на своем веку очень много преступлений и преступников, в том числе и маньяков. Я знаю про них очень-очень много.

— Вы отлично говорите по-русски, — восхищенно сказал Лешка.

— Да, а еще по-румынски, по-английски, по-немецки. Мне очень легко даются языки. Это проще, чем писать книги, — улыбнулся он. Не надо ничего придумывать. Понимаете, коллега, — Марко по-детски упрямо пытался расшевелить Григория, — в этой моей голове столько всего, что придумать что-то новое… А тут звонит несносная Алекс и рассказывает историю, подобной которой я не слышал. Даже близко. Я уже краем знал о ней из прессы, но подробности меня поразили. Я решил, что буду помогать вам.

— Спасибо, — сдержанно отреагировал Гришка.

— Ой, не люблю я всю эту самодеятельность, — заныл он, когда мы вышли покурить на балкон, — Откуда Александра его знает?

— Они соседи. Он очень занятный, что ты на него взъелся? Ревнуешь?

— Вот еще! — хмыкнул напарник, — просто мне сомнительно, что он раскусит нашего клиента. Ты ведь знаешь, я не люблю, когда под ногами путается слишком много помощников. Немцы звонят пять раз в день, Федоткину неймется. Если мы допустим какую хотя бы малейшую промашку, ребята в погонах в две секунды откажут от дома.

Мы разошлись за полночь. Санька укатила на вокзал, откуда первым утренним поездом должна была ехать к родителям. Марко скачал в свой ноутбук всю имеющуюся у нас информацию и укатил в гостиницу. Гришка вызвался его провожать. Возможно, оставшись без публики, они сумеют найти общий язык.

Спать не хотелось, Марко словно зарядил квартиру энергией, даже стены потрескивали. Он очень мне понравился, но в этом не было и тени чисто женского восхищения, просто рыжий итальянец был надежен и прочен, как оживший каменный атлант.

Открыв почту, пробежала по списку писем. В основном это были отклики с сайта «Пантеры», их поток почти иссяк, но три-четрые послания дожидались меня каждый день. Ага, а вот и старый знакомый. Точнее, пока незнакомый. Четвертый мужчина, так и не вышедший на связь. Увесистая корреспонденция, без малого два мегабайта. Очередная непристойность, развернутая крупным планом? Как бы не так.

Когда фотография загрузилась, монитор стал похож на разверстое жерло вулкана, так много там было красного. Странно, но я осталась почти спокойной. Внутри меня ничего не дрогнуло. Словно незримый надзиратель выключил все мои эмоции. Это была хорошо знакомая картина старой коптильни, где монстр режиссировал свои смертельные постановки. Но в центре кадра была не убитая пара, там был он сам. Черный плащ с капюшоном полностью скрывал очертания его тела. Он не рискнул повернуться к объективу лицом, трусливо демонстрировал свою спину. Ах, как нужны были ему зрители. Черный контур на фоне почти сплошного красного цвета, как будто в помещении взорвали баллон с краской, смотрелся именно так, как и было задумано — мрачно и устрашающе. Но я уже не боялась.

Покопавшись в технических характеристиках письма, я так ничего и не поняла. Откуда оно было отправлено? Лешка спал, только в комнате Филиппа слабо светился экран. Делать нечего, я не дотерплю до утра.

— Филипп, можешь мне помочь?

Парень с неохотой оторвался от лэптопа. Фотографию я предусмотрительно закрыла, но любопытный малый не удержался и развернул ее снова.

— Теть Насть, — поднял он на меня совиные от удивления глаза, — это он и есть, ваш маньяк?

— Нечего нос совать куда, не надо, — цыкнула я.

— Подумаешь, — обиделось чадо, — да между прочим в интернете этого выше крыши. Есть даже специальный форум, где общаются такие придурки.

— Такие какие?

— Ну которых тянет рассуждать на тему смерти. Хотел бы я на посмотреть, когда их самих придут убивать. Интересно, смогут ли они оценить эстетику собственной кончины?

— Слушай, ты где этого нахватался?

— Да ладно вам. Скажете тоже, нахватался. Это же все в свободном доступе. С письмом засада капитальная. Не найдете вы, откуда оно отправлено.

— Почему?

— А он с карты заходил, да не с московской, а с международной, причем дважды подстраховался, скорее всего с мобилы попал на международного оператора, а уж потом по роумингу в сеть. Руку могу дать на отсечение, что мобила чужая.

«Трусишь личико показать?» — этот ответ я сочиняла часа полтора. Сначала я написала длинное пафосное письмо, потом безжалостно его удалила. После долгих мучительных раздумий родился короткий, ни к чему не обязывающий вариант. Запустив послание в сеть и выпил лошадиную дозу валерьянки, пошла спать. Я и раньше подозревала, что он давно нас вычислил и меня в первую очередь. Теперь и последние крохотные сомнения отпали. На данном этапе игры он прекрасно знал, с кем имеет дело, а вот мы по прежнему гнались за тенью.

Всю ночь, все долгие часы до утра я плутала по темному холодному лесу. Бежала я и или упав, обессилено лежала на влажной земле, меня не оставлял внимательно наблюдающий за мной взгляд. Устав до липкой мути в голове я с трудом оглянулась и крикнула:

— Что тебе надо от меня? Зачем ты меня преследуешь?

Из-за деревьев выступила черная тень и задрожала, затряслась от хохота.

— А-ха-ха-ха, — дразнилось гулкое эхо, — слепцы! Как легко вас обмануть! А-ха-ха-ха!

Земля передо мной вдруг вздулась и оттуда, из влажной черной темноты, извиваясь червяком, вылезла ладонь с длинными по звериному заостренными когтями. Пальцы шевелились, словно пересчитывая деньги и кажется, я даже слышала шорох купюр. А может, это просто стихал чудовищный хохот.

А когда я проснулась, на почте ждал ответ. Файл по объему существенно меньше предыдущего продемонстрировал готовность Блюстителя к открытому диалогу. Правда, почти все поле фотографии было замазано черным, лишь узкий прямоугольник в районе лица чуть приоткрывал завесу над личностью, за которой мы безуспешно гонялись все последние дни. Глаза, самая выразительная часть любого человеческого лица в данном случае могла бы уступить пальму первенства заднице. Даже упакованный в плащ, даже со спины, этот дьявольский сын смотрелся куда убедительней. Такие глаза могли бы быть у рыбы или у таракана. Но странно, чем дольше я в них смотрела, тем ярче проступали они из мрака. Через пять минут безмолвного поединка взглядов я должна была признать свое поражение.