– И тебе никогда не было интересно?

– Конечно, мне было охренительно интересно. Мне было интересно каждый день, когда я приносил порошок девочке или когда видел, как старик начинал потеть с наступлением темноты. Но есть ли смысл во всем этом? Он спятил – вот тебе ответ. Он потерял всю свою твердость, когда умерла его жена. Слишком внезапно. Он не перенес. Он уже тогда тронулся умом.

– И этого достаточно, чтобы объяснить все то, что происходит?

Лютер вытер кровь, струившуюся у него по подбородку тыльной стороной ладони.

– Не замечай зла, не говори о зле, не слушай зло, – сказал он.

– Я тебе не обезьяна, – ответил Марти.

Была уже середина вечера, когда старик согласился увидеться с Марти. К этому моменту его раздражение уже переросло в злость, которая, очевидно, была вызвана задержкой. Сегодня Уайтхед отбросил кабинет и кресло перед окном. Вместо этого он сидел в библиотеке. Единственная освещавшая комнату лампа стояла немного позади кресла. Как всегда было почти невозможно разглядеть его лицо, и голос его был настолько бесцветен, что в нем не было ни малейшего намека на его настроение. Но Марти ожидал театрализованного представления и был готов к нему. Существовали вопросы, которые необходимо было задать, и он не собирался позволять запугать себя тишиной.

– Где Кэрис? – требовательно спросил он.

Голова чуть шевельнулась в укрытии кресла. Руки закрыли книгу, лежащую на коленях, и положили ее стол. Один из фантастических романов – легкое чтиво на ночь.

– А какое тебе дело до этого? – поинтересовался Уайтхед.

Марти полагал, что он предвидел любую реакцию – подкуп, увиливание, – но этот вопрос, швыряющий ему обратно бремя ответственности, он не ожидал. За ним напрашивались другие вопросы: знал ли Уайтхед о его отношениях с Кэрис, например? Весь день он мучил себя мыслью, что она все рассказала ему, пошла к старику после первой же ночи, как и ходила после всех последующих, рассказывая о его неуклюжести и наивности.

– Мне нужно это знать, – ответил он.

– Что ж, я не вижу причин, почему бы тебе не сказать, – произнес бесцветный голос, – хотя, видит Бог – это мое личное горе. Впрочем, слишком мало осталось людей, которым я мог бы излить его.

Марти пытался поймать взгляд Уайтхеда, но свет позади кресла ослеплял его. Все, что ему оставалось, это следить за каждым оттенком голоса, стараясь отделить подводные течения от поверхности.

– Ее забрали, Марти. По моей просьбе. Туда, где ее проблемы могут быть решены подобающим способом.

– Наркотики?

– Ты должно быть заметил, что ее состояние значительно ухудшилось за последние несколько недель. Я надеялся сдержать это, давая ей достаточно, чтобы она могла насытиться, постепенно сокращая дозу. Это срабатывало до последнего времени. – Он вздохнул, рука поднялась к лицу. – Я был глупцом. Я должен был признать поражение уже давно и отправить ее в клинику. Но я не хотел, чтобы ее забрали от меня, – это проще простого. А этой ночью – посетители, резня собак – я понял, как эгоистичен я был, подвергая ее такому давлению. Сейчас уже совсем не тот день, чтобы быть гордым или значительным. Если люди решат, что моя дочь наркоманка, так тому и быть.

– Понятно. – Ты был нежен с ней.

– Да.

– Она прекрасная девушка, а ты одинок. Она очень тепло отзывалась о тебе. Со временем она снова будет здесь, среди нас, я уверен.

– Я бы хотел повидать ее.

– Опять же, со временем. Мне сказали, что в первые недели лечения требуется полная изоляция. Но не беспокойся, она в хороших руках.

Все это было убедительно, но ложь. Конечно, ложь. Комната Кэрис была опустошена – и «она снова будет здесь, среди нас» через несколько недель? Все это тоже было фантастикой. Однако, опережая протест Марти, Уайтхед мерно заговорил снова.

– Ты сейчас так близок ко мне, Марти. Так, как когда-то был Билл. То есть, я действительно думаю, что тебе следует войти во внутренний круг, как ты считаешь? В следующее воскресенье у меня будет обед. Я бы хотел, чтобы ты присутствовал на нем, был нашим почетным гостем. – Это были приятные, мягкие речи. Без усилий старик поднял правую руку. – На неделе, я думаю, тебе следует съездить в Лондон и купить себе что-нибудь приличное из одежды. Боюсь, что мои обеды несколько официальны. Он вновь дотянулся до книжки и открыл ее.

– Вот чек.

Он лежал в книге, уже готовый и подписанный.

– Здесь должно хватить на хороший костюм, рубашки, обувь. Все, что тебе понравится, на твой вкус.

Он протягивал чек, зажатый между средним и указательным пальцами.

– Пожалуйста, возьми.

Марти шагнул вперед и взял чек.

– Благодарю вас.

– В моем банке в Стрэнде возьмешь по нему наличные. Они будут ждать тебя. То, что у тебя останется, поставь на кон.

– Сэр? – Марти не был уверен, правильно ли он расслышал.

– Я настаиваю,чтобы ты играл на эти деньги. Скачки, карты, все что угодно. Развлекись. Сделай это для меня, а когда ты вернешься, ты можешь рассказами о своих приключениях заставить старика позавидовать.

Все в конце концов закончилось подкупом. То, что чек был уже готов, более всего убедило Марти, что старик лгал о Кэрис, но у него не было смелости вновь вернуться к этому вопросу. Хотя не трусость заставила его отступить – это было нарастающее возбуждение. Он был подкуплен дважды: сперва деньгами, потом предложением проиграть их. Уже несколько лет у него не было подобной возможности. Деньги в избытке и время в его руках. Придет день, может быть, когда он возненавидит Папу за то, что тот пробудил снова этот вирус в его организме, но до этого что-то будет выиграно и проиграно, и выиграно вновь. Он стоял перед стариком с уже нарастающей дрожью в душе.

– Ты хороший парень, Штраусс, – слова Уайтхеда прозвучали из затененного кресла, как слова пророка с расщепленной скалы. Хотя он не видел лица собеседника, Марти знал, что тот улыбается.

Несмотря на годы, проведенные на Солнечном острове, Кэрис обладала хорошим чувством реальности. Или обладала до тех пор, пока они не забрали ее в этот холодный пустой дом на Калибан-стрит, – здесь уже ничего не было ясно. Это было дело Мамуляна. В домах ничего не обитает – только в людских мозгах. Что бы ни двигалось в воздухе или скользило вдоль голых стен с пыльными лампочками и тараканами, что бы ни мерцало в углах ее глаз – вода или воздух, – все это было вызвано Мамуляном. Это, возможно, было единственной вещью, в которой можно было бытьуверенной.

В течение трех дней с момента прибытия ее в новый дом она отказывалась говорить со своим хозяином или повелителем, кем бы он ни был. Она не могла вспомнить, как она пришла сюда, но она знала, что он заставил ее прийти – его разум вползал в ее голову, и она сопротивлялась его действиям.

Брир принес ей еду, а на второй день и наркотики, но она не прикоснулась к еде и не произнесла ни слова. Ее заперли в комфортабельной комнате. У нее были книги и телевизор, но вся атмосфера была слишком нервозна, чтобы расслабиться. Она не могла ни читать, ни всматриваться бессмысленно в ящик. Порой ей было трудно вспомнить ее собственное имя – словно постоянная близость Архитектора вычеркнула все ее мысли. Может быть, так оно и было. В конце кондов, он был у нее в голове (разве нет?), тайком вползая в ее психику. Бог ведает сколько раз. Он был в ней, в ней, оБоже, и она ничего не могла с собой поделать.

– Не бойся.

Было три часа утра четвертого дня – еще одна бессонная ночь. Он вошел в ее комнату так тихо, что она опустила глаза удостовериться, что его ступни соприкасаются с полом.

– Я ненавижу это место, – сообщила она ему.

– Ты хотела бы вырваться, вместо того, чтобы сидеть взаперти?

– Здесь привидения, – сказала она, ожидая, что он будет смеяться над ней. Однако он не сделал этого. Она продолжила. – Ты призрак?

– Кто я есть – загадка, – ответил он, – даже для меня самого. – Его голос был смягчен самоисследованием. – Но я не призрак. Ты можешь быть уверена в этом. Не бойся меня, Кэрис. Все, что ты чувствуешь; я разделяю, в некоторой мере.