— Я продиктую. Пишите, сударь!

«Расписка

Получено от короля Испании сполна на нужды графа Нортумберленда через Ганзу.

Лондон, Штальхоф.

Ридольфи».

   — И число поставьте... скажем, семнадцатое ноября прошлого года... Вы ведь были в то время в Англии, сударь?

   — Да.

Ридольфи подписал расписку, как смертный приговор. Что, собственно, в этом случае было одним и тем же.

   — Это страховка, сударь, на случай, если вам захочется меня обмануть или выдать кому... Вы же не сделаете такой глупости, правда?

   — Но и вы меня не обманите, сударь! Мы же с вами — честные люди, не так ли?

   — О да, сударь!

Андрей, честно солгав, засунул драгоценный листок за обшлаг рукава и откланялся.

Вот и необходимое графу Сесилу доказательство.

Покидая дом, Андрей заглянул в привратницкую. Слуга, открывавший ему дверь, мирно спал, всхрапывая во сне.

Засапожным ножом, возвращённым при расставании одним из людей Уолсингема, Молчан перерезал горло так и не проснувшемуся мужчине.

Больно смуглым тот был для англичанина. Как Уолсингем. Или, Боже избави, испанский соглядатай.

Андрей хотел быть уверен, что никто посторонний не узнает о его визите к флорентийскому банкиру. И взял грех на душу.

Уильям Сесил молча следил глазами за женщиной, метавшейся по длинной стрельчатой галерее.

По представлениям шестнадцатого века она, приближаясь к сорока годам, уже давно перешла границу молодости. Сесил же помнил её ещё юной хрупкой девочкой. Годы своё забрали, изменив женщину, и, как он думал, не в лучшую сторону. Хотя — мужчинам она продолжала нравиться. Вкусы у нас, уважаемые читатели, бывают настолько странными и необъяснимыми...

Итак, дама уже не юна. Лицо, когда-то приятно-округлое, высохло и заострилось, став похоже на обтянутый кожей череп. Волосы, прежде густые и белокурые, порыжели и сильно вылезли. Парикмахерам приходилось идти на многие ухищрения, чтобы зачесать остатки в более-менее пышную причёску.

Цветом лицо подходило больше покойнице, а не живой. Когда у дамы стала сохнуть кожа и появились выдававшие возраст морщинки, она стала белиться, увлекаясь всё больше и больше. Теперь лицо — уже не естественный образ, но маска знатной дамы.

Сесила выводили из себя её побагровевшие от гнева уши, словно обмороженные, страшные. Но эмоции опытный вельможа держал глубоко в себе.

   — Граф, вы решили перессорить меня со всей Европой?

Тёмные глаза, особо выразительные в обрамлении бледного лица, неподвижно смотрели на Уильяма Сесила. Блёклые, совершенно незаметные редкие ресницы... Дама смотрела не мигая, по-птичьи, как охотничий сокол.

   — Нет, ваше величество, только с её частью, опасной для Англии!

Граф Сесил ещё раз поклонился своей королеве Елизавете, маленькой, худой и гневной.

   — Вы не можете не понимать, Сесил, что принесённые вами бумаги способны вызвать войну с Испанией. И если бы только с ней!

   — Вы правы, ваше величество, способны.

Если мы дадим им ход и раздуем скандал. Но мы же не будем этого делать, правда? Я уверен в уме и выдержке моей прекрасной королевы.

   — Вы подхалим, Сесил...

За очередным поклоном граф скрыл торжествующую усмешку. Прекрасно, королева меняет гнев на милость!

   — Увы, ваше величество, нет. Не умею льстить, что, признаться, иногда мешает службе на благо королевства. Что до бумаг... Давайте выждем, сударыня! Давайте выпустим Ридольфи за пределы острова, пусть поездит по Европе, поговорит с королём Филиппом, с папой, с кем там ещё. Пусть высветит нам всех врагов Англии.

   — Опасная игра, Сесил!

   — Осмелюсь не согласиться со своей королевой. Банкир спелёнут прочнее, чем парус при шторме. Без нашего дозволения он не произнесёт ни слова, не напишет ни строчки...

   — Стараниями Уолсингема? — спросила Елизавета. — Моего Мавра?

   — Стараниями Эндрю. Помните, ваше величество, я рассказывал вам? О моём, — выделил Сесил, — московите.

   — Да он пройдоха, ваш Эндрю!

   — Он очень хочет выслужиться, ваше величество. И стать полноправным подданным моей госпожи.

   — Мы подумаем, господин граф, и решим, что можно сделать для юноши, — величественно подняла голову королева.

Сесил заметил, как на бархатный корсаж королевского платья осыпалась ранним снегом пудра с бледных щёк государыни.

   — Скажите, Сесил, какие интересы у вас в Московии? Деньги, товары?

   — У меня нет своих интересов, ваше величество, только интересы государства!

   — Слова, слова... Вы привечаете московита, берёте его к себе на службу; в Москву отправляете людей, необходимых здесь...

   — Я, ваше величество?!

   — Я не только величество, Сесил! Я ещё и женщина, плевок чёрта в ваш рот!

Уильям Сесил привык за много лет, что Елизавета ругается не хуже портового грузчика. При этом — всегда с поводом. Что могло так разгневать государыню на этот раз?

   — Смотрите, что с моей кожей, Сесил! А знаете отчего? Оттого, что без моего ведома с острова отослали Елисея Бомелия! Что, я уже не королева, раз меня не спрашивают, как поступить со слугами?

   — Бомелий — опасный человек. Отравитель и вор.

   — Бомелий — единственный, кому удавалось составлять бальзам для моей кожи, сударь! А мне сообщают, что он под охраной был силой вывезен на корабль и отправлен в Московию. Вас так беспокоит цвет лица московитского герцога? А, Сесил?

   — Вашему величеству не о чем беспокоиться. Бальзам, который вам так понравился, делал иной человек; Бомелий — лишь поставщик ко двору. Новый лекарь может быть хоть сегодня представлен государыне...

   — И лекаря, разумеется, нашёл ваш московит, Сесил?

   — Нет, моя королева, ваш Мавр!

Сесил вежливо улыбался. Женщина... Даже в делах государства — женщина. Внешность дороже безопасности, дороже всего. Суета сует...

   — Бомелий действительно отправлен в Московию, ваше величество. Лекарем к герцогу Ивану; а вернее всего — отравителем и чернокнижником. Там грязная история, ваше величество, и, мне кажется, не для ваших прекрасных ушей, привыкших к любовным мадригалам...

   — В задницу мадригалы, граф! В какое дерьмо вы снова меня впутали, рассказывайте!

   — Как будет угодно моей королеве! Известно ли вам, что у мудрейшего астролога доктора Ди были неприятности с... вашим Мавром? Нет? Там не мелочи. Учёнейший доктор попытался оживить мёртвого человека.

Если бы у королевы Елизаветы не были выщипаны брови, то они наверняка взметнулись бы до границы лба и высокой причёски.

   — Но милый доктор немного ошибся и вызвал не мертвеца, но демона... Продолжать ли, ваше величество?

   — Интересная сказка, Сесил! Врите дальше!

   — Слушаюсь. Как выяснилось, этот демон способен, разумеется, причинить много зла, но не нашей благословенной стране, а исключительно Московии. Можно было провести обряды экзорцизма, изгнать мерзкое создание обратно в ад, но... По-государственному ли это? Вы наслышаны, мне кажется, как московит Иван начал притеснять наших купцов, как мы не получаем возможных прибылей. Почему бы не создать северному варвару проблемы, которые отвлекут его от дел торговых?

   — Вам служат и демоны, Сесил? Это попахивает адской серой...

   — Демоны Служат сатане, ваше величество. Но могут и нам сослужить, если правильно взяться за дело. И если найдётся человек, способный магическим путём влиять на действия порождений ада.

   — Так Бомелий — такой страшный колдун?

   — Наши друзья в испанской инквизиции, — Сесил ядовито ухмыльнулся, — говорят, что колдовство не опасно само по себе. Врага человеческого легко пригласить, но почти невозможно от него избавиться. Поэтому я и рассудил — пускай Бомелий со всеми своими гримуарами и снадобьями едет прочь, подальше от Англии. Пускай зло объявится не в нашей стране, но в наших интересах. Однако, если вашему величеству так угодно, можно послать письмо в Москву и вернуть лекаря обратно.