— Тощий и Мрак — на коней и двинулись навстречу обозу. Капитану скажите, чтобы поспешил. Тут работы полно. И скажите ему, что поселяне под солнышко полезут из хибар, чтоб он не удумал какой глупости. Мы проезжали мимо трех поселков, так чтобы он там свернул подальше, крюки делал. Понятно?
Двое егерей тут же взлетели в седла и умчались выполнять приказ — сотник не жаловал медленных и был большим выдумщиком в наказаниях нерадивым.
— Камень, Лошак и Черный — смотрите, чтобы никто без моего разрешения в замок не пробрался, — продолжил Коготь.
— Или без разрешения его милости, — тихонько, так, что услышал только сотник, сказал Лис.
Коготь оглянулся на Лиса, кашлянул, тот усмехнулся и отошел к лестнице.
— Хитрован — сюда, на башню. Остальные — коней сторожить, и смотрите у меня… — Коготь прикинул, чего бы еще такого приказать бездельникам, подумал, что все нормально, и встал с парапета. — А если ты, господин десятник Лис, еще хоть раз себе позволишь что-нибудь такое сказать… даже намек себе позволишь на что-то такое, то я лично, своей рукой тебя в клочья, значит, порву. Потом спалю и пепел по ветру развею. Понятно я говорю?
— Куда уж! — снова усмехнулся Лис. — Только ты и сам, господин сотник, знаешь, что если господину наместнику дать волю, то жить нам невесело и недолго… Ребята вчера у костра шептались, что на смерть мы сюда пришли…
— Вы сюда не пришли, — лицо Когтя потемнело и стало словно каменное.
Он вдруг оказался возле десятника, взял его за наборный серебряный пояс и тряхнул, глядя Лису в глаза.
— Вы сюда не пришли, вас сюда я привел. А меня прислал сам император. И если кто еще из вас подобные слова говорить станет, то вы даже не узнаете, что императорский палач с такими умниками делает, — я вас раньше изничтожу. — Лис дернулся, словно хотел высвободиться, но Коготь держал крепко. — Я старше любого из вас и такое видел, что вам и во сне не снилось и по пьяному делу не мерещилось. Мне нравится жить, и умирать я никак не собираюсь в ближайшие годов тридцать. Так что…
В люке у их ног появилась голова Хитрована.
— Мне уже заступать дозорным, или вы тут еще пляшете? — осведомился Хитрован. — Если что, я могу и внизу подождать…
— Становись, — приказал Коготь, отпуская Лиса. — Смотри в оба…
— Смотрю… — Хитрован выбрался на площадку, прислонил лук к зубцу башни, стрелы по одной поставил рядом, опереньем вверх, потянулся. — Внимательно смотрю… О, увидел.
— Что увидел? — Коготь и Лис спросили одновременно, зная, что Хитрован — самый глазастый из сотни.
— Вон, Тощий и Мрак скачут за рощицу. А дальше, во… Горит что-то? Как бы не там, откуда мы пришли. Возле Порога или чуть дальше…
— Где? — Коготь подошел к Хитровану, глянул, куда тот смотрит.
На фоне голубого неба у самого горизонта будто кто-то копотью или еще чем черным нарисовал палочку.
— Точно у Порога? — усомнился Коготь.
— Точно, точнее некуда. И не дом горит, не деревня… Но жирненько так дымит, как бы не чем мясным. Уж не человечинкой ли? Помнишь, как в прошлом годе на Севере? Только там таких много было, когда Орден порядок наводил… — Хитрован покачал головой. — А смердело-то как… Неужто инквизиторы уже работать начали? Вот неймется некоторым…
— Инквизиторы, — прошептал Коготь, глядя на далекий дым. — Они, больше некому…
Кто-то закричал рядом, и Барс вынырнул из забытья, судорожно вдохнул, попытался если не успокоить сердце, то хотя бы замедлить его удары.
Там, в забытьи, настоящей боли не было. Так, воспоминания… Боль осталась по эту сторону и терпеливо ждала своей очереди, предоставив кошмарам возможность мучить Барса.
Его опрокидывали на землю, гвозди впивались в плоть, крест возносил его к огненному небу сотни… тысячи раз… Стрела, вылетевшая из рядов ополчения, раз за разом пробивала голову сотника легиона Драконов, и каждый раз ужас пронзал Барса, ужас перед тем, что ничего уже нельзя изменить, что последний ход сделан…
Хриплый рев варварской трубы, выкрики конных лучников, медленная поступь Драконов, от которой сотрясался весь мир… крики ополченцев, тщетно пытающихся спастись…
Солнце отражается от полированных легионерских доспехов, слепит глаза, как больно… больно и страшно… Гибнут люди, они не хотят умирать, но сталь настигает их и убивает, а он, Барс, ищет смерти, бросается к ней навстречу и не может настигнуть… Та хохочет злорадно и ускользает… У нее много работы — три тысячи человек должны умереть… три тысячи…
Гвозди рвут его плоть, крест взлетает к небесам, подставляет Барса безжалостному солнечному огню…
И снова стрела вылетает из строя ополчения… Пацан совсем, из Трушинских, его отец еще с нами на дальнее стойбище ходил, говорит Дрозд… Но это уже и не важно… Совсем не важно… Все рассыпается в пепел под ударами раскаленного ветра…
Его дружинники снова пробивают брешь в визжащем потоке конных лучников, снова пытаются дать возможность хоть кому-то уцелеть в этом аду, добраться до леса… И умирают, вылетают из седел или падают на землю вместе с конем…
Стена стали все ближе, зазубренные лезвия копий пронзают тела, пришпиливают их к земле, выворачивают внутренности, рассекают плоть и дробят кости…
— Что ж ты так?.. — спрашивает Барс.
— А бес его знает, как он умудрился… — отвечает Дрозд. — Пацан совсем, из Трушинских…
И снова стальные конные фигуры идут через брод… И снова в душе у Барса появляется надежда, что еще не поздно, что еще можно успеть договориться… А стрела находит незащищенное лицо Дракона, со всхлипом вонзается в глаз… Что ж ты так? — А бес его знает… Гвоздь скрипит о кости…
Лучше уж боль, чем это бесконечное возвращение к броду. Лучше боль…
Совсем рядом с Барсом, над самой головой, закричал мальчишка. Пронзительно, со стоном…
И боль вскипела в теле Барса, запузырилась в суставах, пеной заполнила его мозг, с хрустом впилась зубами в суставы и жилы…
Зачем так кричать, подумал Барс, не открывая глаз.
Заяц? Что — заяц? Зачем так кричать из-за какого-то зайца?
Тоже мне — невидаль…
Вот о драконе… Да, о драконе можно вот так истошно завопить, со страхом и радостью в голосе одновременно. Дракон все равно не услышит твой крик… Дракону все равно, что там мельтешит далеко внизу…
А вот о тролле так кричать нельзя… У тварей очень хороший слух… и аппетит… Увидев тролля, нужно затаиться, замереть, осторожно отползти подальше, а потом броситься к людям, чтобы предупредить… шепотом, срывающимся в стон шепотом…
К крику мальчишки прибавился еще и взволнованный женский голос. Она тоже говорит что-то о зайце… Они тут с ума все сошли… с ума…
— Где ж ты был? — голосила женщина. — Я же тебе говорила…
Звук пощечины, вскрик…
Это прозвище, понял с запозданием Барс. Так зовут мальчишку. Заяц… Чтобы не произносить вслух его настоящего имени, чтобы не привлекать внимания черных тварей и не отдать случайно в чужие руки власть над человеком… над этим вот мальчишкой…
Загалдели люди. Женские голоса, стариковские… и дети тоже что-то кричат…
Барс открыл глаза.
Деревья качали ветками, солнце пыталось проскользнуть между ними к земле, но только размазывалось светлыми пятнами по листве.
Люди были неподалеку от Барса, сбились в кучу, галдели, размахивали руками… Они были взволнованы… может быть, даже испуганы.
Барсу было неудобно смотреть на толпу, он попытался приподнять голову, и темнота тут же потекла со всех сторон, норовя затопить и Барса, и весь мир вокруг.
— Что… — сказал Барс.
Попытался сказать — из пересохшего горла вырвалось только сипение…
Барс кашлянул, дернулся, боль с такой готовностью пронзила его запястья и ноги, что он закричал.
И его услышали. Какая-то баба оглянулась на странный звук, увидела, что лицо раненого искажено болью, толкнула свою соседку, та что-то сказала старику, стоявшему рядом, а старик крикнул, взмахнув узловатой палкой, которую держал в руке. И наступила тишина.
