— Что случилось? — выдохнул Барс. — Что? Случилось?

— Заяц вернулся! — крикнул мальчишка из толпы.

Звонкий звук оплеухи.

Старик медленно подошел к Барсу, опираясь на свою клюку.

— Мальчишка, значит, вернулся. Заяц… Птица не углядела, они с братом ночью к тракту ушли… Батьку, значит, искать… Сказано было всем: не ходить, а мальцы…

— Птица не углядела… — повторил Барс.

— А как тут углядишь? — молодая еще женщина подошла к Барсу, ведя за собой мальчишку лет двенадцати. — Только-только вышла из хаты, а они…

Барс снова попытался приподнять голову, чтобы рассмотреть мальчишку, и снова застонал.

Птица бросилась к нему, поддержала, сунула что-то пахнущее мокрой кожей под затылок.

— Спасибо… — прошептал Барс запекшимися губами. — Значит… Заяц?

Мальчишка был бледен. Одежда была заляпана грязью. Но опытный глаз Барса сразу заметил бурые пятна крови на рубашке и рукавах. И на лице тоже были следы крови.

— Они с братом ночью пошли, только брат вернулся, — старик повернул голову к толпе, наверное, высматривая брата этого мальчишки. — Вернулся, значит, и говорит, что чужие в Долину пришли. Одни, значит, прошли спокойно. С повозками, с конными воинами… А другие засаду на братьев устроили… А, может, это те же были… Корень сбежал, а Заяц, вот… Мы все побросали и ушли в Буковую Пущу прятаться… Значит… А он вот нас нашел, Заяц…

Барс облизал губы.

Женщина бросилась, поднесла к губам Барса деревянную плошку с водой, дала напиться. Несколько холодных капель потекли по подбородку.

— Кто… — сказал Барс. — Кто тебя схватил?

— Не знаю… — мальчишка шмыгнул носом и переступил с ноги на ногу. — В серых плащах такие… С этими…

Заяц сделал движение руками возле лица, будто натягивал что-то невидимое со спины на голову.

— Капюшоны… — сказал Барс. — Это называется — капюшоны. Серые? Точно?

— И один… один черный… — мальчишка сжался и задрожал. — Черный… Без лица… Те, они лица открывали, а этот…

— Черный, — повторил за мальчишкой Барс и почувствовал, как по телу прокатилась ледяная волна. — Инквизитор…

Старик выронил клюку, наклонился и стал шарить руками по траве, словно слепой. Он тоже знал это слово. Слышал об инквизиторах.

— Он тебя отпустил? — спросил Барс. — Этот черный тебя просто так отпустил?

— Да, — судорожно кивнул мальчишка. — Не сразу… Он сказал, чтобы я их к чародею отвел… за Гарь… Пообещал нож подарить… И подарил… вот…

Мальчишка достал из-под одежды небольшой, с ладонь длиной, нож.

— Хорошее железо, — сказал Барс. — Не здешнее… Так ты отвел к чародею?

Мальчишка молча кивнул.

— И что там было?

Поначалу ничего такого и не было. Они все пошли к Гари. Руки Зайцу так и не развязали, вели за веревку, как корову. И шли молча, без разговоров. Черный — впереди, остальные — следом.

Когда прошли Гарь, черный спросил Зайца, куда идти дальше. Странный он, этот черный. Откуда Зайцу было знать, куда дальше. Дальше ходить чародей запретил, пообещал, что всякий, кто без спросу сунется за выгоревшие деревья, помрет… или еще чего хуже.

Все мальчишки знали, что бывает хуже смерти. Слышали рассказы стариков и старух про целые деревни и даже далекие города, которые превратились, не к ночи будут помянуты, в гнезда нежити. Одноногий из Прутовой Ограды даже рассказывал, что сам видел, как возле тракта мертвый медведь ходил. Сгнил уже почти наполовину, мухи над ним тучей вились, а все-таки переставлял медведь лапы, а когда Одноногий, тогда еще совсем молодой парень, вскрикнул от неожиданности, так тот даже побежал к нему… Медленно, правда, не догнал…

Черный дорогу и сам нашел. Да и чего ее было искать, если тропинка прямо от Гари между мертвыми деревьями шла. И недалеко, шагов может с сотню. Или чуть больше. Заяц шагов не считал, все больше по сторонам оглядывался, ожидая, когда тварь какая-нибудь на них бросится. Не могло же так быть, чтобы чародея ничего не охраняло. Он же чародей?

Потом они вышли к поляне. И была эта поляна выложена камнями. Только не так, как Старый тракт, к которому отец несколько раз брал Зайца, когда носил добытые шкуры для обмена. Тракт был выложен обтесанными камнями, гладкими, а поляну покрывали дикие камни, булыжники, которые будто просто положили частыми кругами и втоптали до половины в землю.

Посреди поляны возвышался столб.

То ли его принесли и вкопали, то ли просто ободрали дерево, пообрубили ветки — Заяц не понял. Он зачарованно рассматривал резьбу, покрывавшую столб от земли до самой вершины, удивлялся тонкости и затейливости работы.

Сам он умел резать по дереву и даже по кости, но тут вязь узоров была очень плотной и аккуратной. Зайцу даже страшно стало, когда он представил, сколько времени было потрачено на эту работу.

И только рассмотрев столб, мальчишка заметил колья, стоявшие вокруг поляны. Не слишком толстые, в руку толщиной. И высотой в рост взрослого человека. Но на них были надеты черепа, выбеленные солнцем и дождем. И покрытые такой же затейливой резьбой, как и столб.

Черепа были человеческие. Большей частью — человеческие. Но были и другие. Может, орочьи или гоблинские, какие-то мятые, с длинными кривыми зубами. Но не они поразили Зайца. Мало ли он видел подобного в лесу? А вот громадный, в высоту — ему по пояс, череп с огромными глазницами, с клыками, больше похожими на ножи, Зайца почти испугал. Это, наверное, тролля череп. Кто-то, выходит, тролля не только убил, но и не побоялся череп его у себя держать: ведь не может же не знать, что тролли за своих мстят. Нельзя троллей даже мертвых беспокоить, если жить хочешь…

И тут Зайцу стало страшно, так страшно, как никогда не было за всю его короткую жизнь. Даже когда волки прошлой зимой в деревню пришли да пытались подкопаться под саманную стену их дома — и тогда так не было страшно Зайцу.

Вот только-только он смотрел на столб, на резьбу — и вдруг оказалось, что все тело покрыто холодным липким потом, руки трясутся, а ноги так ослабли, что и не держат совсем. А в голове только одна думка, одна-единственная — бежать. Ноги не держат — ползти отсюда прочь. Подальше. И никогда… никогда больше не возвращаться.

Заяц заскулил тихонько, попытался заскулить, но стоявший рядом с ним серый вдруг схватил мальчишку, прижал к себе, зажав рот рукой.

А черный шагнул вперед, вытянул руки с растопыренными пальцами перед собой и сделал несколько круговых движений, словно наматывая невидимую пряжу. Зайцу и его брату доводилось так помогать матери зимними вечерами, когда мороз не позволял выходить на улицу и никто из приятелей не мог застать мальчишек за этим женским занятием.

Черный несколько раз взмахнул руками, потом резко опустил их, словно стряхивая что-то липкое, и страх исчез так же неожиданно, как и появился.

Серый отпустил Зайца.

Возле поляны стоял шатер, покрытый шкурами. И каждая шкура была расписана сложными узорами. Не было в этих черных, синих, красных линиях ничего знакомого — ни людей, ни животных, но притягивали они к себе взгляд властно. Как Заяц ни пытался отвернуться, а только все равно продолжал пялиться на рисунки.

Черный остановился в двух или трех шагах от входа в шатер. С десяток серых бесшумно окружили шатер и замерли, держа в опущенных руках обнаженные клинки — длинные и тонкие, Заяц таких и не видел никогда. Даже представить себе не мог, что могут такие кому-нибудь понадобиться. Резать ими было невозможно, похожи они были на огромные иглы. Или шило.

Справа и слева от черного встали двое в серых плащах.

Громадного роста, на полторы головы выше своего предводителя и вдвое шире его. В руках у них были топоры — двойные шипастые лезвия с длинными заостренными краями, насаженные на толстенные черные рукояти. Даже на вид топоры казались неподъемными, но великаны держали их легко.

Плащи сдвинулись, открывая руки, покрытые тускло блестящим металлом. И ноги — увидел Заяц — были покрыты тем же металлом. Мальчишке показалось, что эти великаны и не люди вовсе, а сделанные из железа фигуры, в которые какой-то волшебник или чародей вдохнул жизнь.