Мегрэ испытывал такое полное, такое восхитительное облегчение, какое, например, испытывают от горячей ванны после трех дней и трех ночей, проведенных в поезде.

Он знал, что спит, что лежит в своей кровати, что ему нужно было только протянуть руку, чтобы дотронуться до бедра жены. Он даже знал, что была ночь, часа два, не больше.

В то же время он видел сон. Но разве не случается, что во сне делают открытия, которые невозможны наяву? А разве не бывает, что в некоторых случаях ум становится более острым, вместо того чтобы притупиться?

Такое с ним случилось однажды, когда он был студентом. Целый вечер бился над трудным вопросом и вдруг ночью, во сне, нашел решение. Проснувшись, он не сразу его вспомнил, но в конце концов ему это удалось.

Сейчас произошло то же самое. Если бы его жена зажгла свет, то она наверняка увидела бы на его лице насмешливую улыбку.

Мегрэ смеялся над собой. Он слишком серьезно воспринял дело Фюмаля. Бросился в него очертя голову, поэтому очень сильно ошибся. Следовало ли ему в его возрасте бояться министра, который, может быть, станет никем через неделю или через месяц?

Он неправильно начал. Комиссар понял это с самого начала, когда Бум-Бум пришел к нему в кабинет. А потом, вместо того чтобы взять себя в руки, спокойно выкурить трубку, попивая пиво и приводя нервы в порядок, не дал себе ни секунды передыху.

Теперь решение было у него в руках, как с той давнишней задачей. Оно пришло внезапно, похожее на мыльный пузырь, который лопается над поверхностью воды, и он мог наконец успокоиться.

Все! Закончено! Завтра он сделает необходимое, и не будет больше дела Фюмаля. Ему останется только заняться этой противной миссис Бритт и найти ее, живую или мертвую.

Самое главное — не забыть о своем открытии. Сначала нужно было его сформулировать — четко, а не как нечто смутное. Он это понимал. В одной или двух фразах. Только истины кратки. Кто это сказал? Не важно.

Одна фраза. Потом проснуться и…

Внезапно в темноте комнаты Мегрэ открыл глаза и тут же нахмурился. Он пока не окончательно проснулся, и ему казалось, что он еще может узнать истину.

От спящей рядом жены исходило тепло, и он повернулся на спину, чтобы было удобнее думать.

Речь шла о какой-то очень простой вещи, которой днем он не придал должного значения. Он рассмеялся, обнаружив ее во сне. Почему?

Комиссар попытался восстановить ход своих мыслей.

Речь шла, он был в этом уверен, о ком-то, с кем он много раз говорил.

И еще о каком-то незначительном факте. Но был ли это факт? Или речь шла о чем-то материальном?

Почти болезненное напряжение пришло на смену облегчению, которое он испытал после своего сна. Мегрэ упрямо пытался воссоздать в памяти дом на бульваре Курсель сверху донизу, вспомнить его обитателей, всех, кто туда приходил.

До десяти часов вечера он со своими инспекторами работал на набережной Орфевр над протоколами допросов и в конце концов уже знал наизусть малейшие реплики, которые вертелись в голове, как надоевший мотив.

Это было в документах? Речь шла о Луизе Бурж и Феликсе?

Мегрэ казалось, что это так, и он начал искать в этой стороне. Не было никаких доказательств, что это не секретарша написала анонимные письма. Мегрэ не спросил у нее, сколько она получала у Фюмаля. Должно быть, она зарабатывала не больше, чем любая другая секретарша, скорее наоборот.

Она была любовницей Феликса, признавалась в этом без обиняков, но в то же время торопилась добавить: «Мы уже помолвлены».

Шофер говорил то же самое.

— Когда вы собирались пожениться?

— Когда накопим достаточно денег, чтобы купить постоялый двор в Жьене.

Не говорят о помолвке, когда собираются пожениться через десять или пятнадцать лет.

Лежа в кровати, Мегрэ подсчитывал. Даже предположив, что Луиза и Феликс тратят самый минимум на одежду и мелкие расходы, даже если они откладывают большую часть своей зарплаты, им потребуется минимум десять лет, чтобы купить самое маленькое предприятие.

Это было не то, что он только что обнаружил во сне, но тем не менее эти умозаключения следовало запомнить.

Один из них, должно быть, имел возможность достать деньги быстрее, и, так как, несмотря на отвращение, они оставались на бульваре Курсель, именно у Фюмаля они и собирались их взять.

Фюмаль унизил секретаршу, обращался с ней самым недостойным образом.

Она не рассказала об этом ни Мегрэ, ни инспекторам.

Призналась ли она в этом Феликсу? Остался ли он спокойным, узнав, что его любовницу заставили раздеться, а потом велели одеться, с отвращением прикоснувшись к ней пальцем?

И это тоже было не то. Он имел в виду нечто в этом роде, но более показательное.

Мегрэ пытался было заснуть, стараясь вспомнить свой сон, но это оказалось невозможно, так как его мозг начал работать, как часовой механизм.

Была еще одна деталь, что-то совсем недавнее. Он сжал челюсти, стараясь вспомнить, еще больше сконцентрироваться, и внезапно увидел Эмиля Лантена в своем кабинете, казалось, он даже услышал его голос. Что же Лантен сказал касательно Луизы Бурж? Он говорил не прямо о ней, а о том, что было с ней связано.

Он сказал…

Ну наконец! Эмиль Лантен рассказал, что иногда в одних носках он спускался в кабинет, чтобы взять деньги из маленькой кассы. Только несколько стофранковых монет, уточнил он.

Итак, эти деньги находились в ящике стола Луизы.

Она отвечала за них. Наверное, как принято почти везде, она записывала свои расходы. По словам Лантена, эти маленькие кражи повторялись довольно часто. Однако она об этом не рассказывала. Возможно ли, что она ничего не заметила — не заметила, что цифры не сходятся?

Таким образом, было два момента, по которым она если и не солгала, но умолчала.

Почему ее не обеспокоил тот факт, что из ее ящика исчезали деньги? Не потому ли, что она тоже брала их оттуда и в любом случае ее подсчеты были фальсифицированы? Или потому, что знала, кто совершал эти кражи, и имела основания ничего не говорить?

Мегрэ захотелось выкурить трубку, и он бесшумно поднялся, затратив почти две минуты, чтобы выскользнуть из кровати и дойти до комода. Мадам Мегрэ пошевелилась, вздохнула, но не проснулась, а он зажег спичку лишь на секунду, загородив огонек рукой.