Жутко ощущать себя единственным бодрствующим человеком в огромных палатах. Теперь князь встревожился по-настоящему. И, как подтверждение его страхов, из ванюшиной комнаты вдруг послышались мерзкие чавкающие звуки. Это уже точно были не мыши. Так чавкают свиньи, когда набивают утробу пищей. Но кого-кого, а свиней во дворце сроду не водилось. Вскочив на ноги, Семён сорвал со стены меч и бросился в комнату сына.

Вбежав, он едва не лишился рассудка. Жуткая мохнатая тварь в две сажени ростом, склонилась над качающейся колыбелью. Чавканье доносилось оттуда. Нянечка, раскинув в стороны руки, лежала на полу. Убитая, а быть может, при появлении чудовища у женщины просто не выдержало сердце? Сейчас князь не думал об этом.

Когда тварь повернула мерзкую, похожую на кабанью, морду в его сторону, он увидел капающую с клыков кровь. Это была кровь его сына. Его наследника!

Семён закричал, поднимая тревогу. Закричал с такой силой, что призыв смогли бы услышать на самых дальних кремлёвских башнях. Но он вдруг ощутил, что голос звучит не громче шелеста ночного мотылька, словно всё вокруг покрыла невидимая глазу плотная завеса.

Глаза князя налились кровью. Выставив перед собой меч, он с рёвом кинулся на мохнатое чудовище, но, наскочив на мощный удар когтистой лапы, был отброшен назад. Ударился теменем и почти сразу провалился в беспамятство. А перед этим услышал глухой рык:

— Твой черёд ещё не пришёл, князь.

Несмотря на полученную от викария выволочку, Ледар не прекратил оказывать знатным посетителям мелкие колдовские услуги — жить-то на что-то надо. Бояре чаще всего хотели двух вещей — перебраться на более близкое к князю место, оттеснив соперников, или же сломить сопротивление какой-нибудь неуступчивой красавицы, главным образом из купеческих дочерей. Все прочие и без присушки долго боярам не противились. Правда, иногда попадались и любопытные случаи. Как-то раз его привлекли к поискам клада. Он и в самом деле привёл жадного боярина к зарытому на пепелище возле Неглинки, схрону. Вот только цена тому кладу оказалась в итоге куда меньше платы, взятой за услуги Ледаром. А однажды, по воле самого князя, его подрядили выявить татей, что опередили коломенских даньщиков и собрали все сливки с двух десятков селений. Тогда, его попытки не увенчались успехом — след уводил вниз по Оке, а на воде, как известно, никакой чародей ничего прочитать не в силах. Но, по правде сказать, в тот раз ему и вовсе не заплатили. Сейчас-то больше от мора обереги спрашивают. Оно и понятно, не до девок теперь купеческих, да и места под князем нынче сами собой освобождаются — на погосты бояре съезжают. Там-то за места не больно дерутся.

Ожидая очередного посетителя, Ледар волновался. Не нравилось ему, что вновь приходиться принимать купца. Как бы опять Алексий не взбеленился. Но что поделать — за армянского гостя просил думный боярин Бяконтов, приходящийся, кстати сказать, тому же викарию родным братом. Тут куда ни кинь — всюду клин.

В назначенный час, стройный, седой армянский купец, вошёл в дом колдуна. Вошёл уверенно, не озираясь по сторонам, как это делали многие, даже самые уважаемые вельможи. По всему видно — человек суровый, шутить не любит.

Не успел Ледар поздороваться, предложить гостю квасу, как почуял неладное. Почуял, что не купец это вовсе. Затряслись поджилки. Кровь бросилась в лицо — свой брат, колдун, явился. Брат — это только так говорится. От таких братьёв подальше лучше держаться.

— Здравствуй, Ледар, — произнёс гость. — Меня Соколом зовут, слышал, небось?

Он слышал. Сел на лавку, раскрыв рот, да так и не смог ответить.

Сколько нижегородских денег потратил Сокол, чтобы добраться до Ледара, уму непостижимо. Москва только на эти средства смогла бы отстроить ещё один кремль. Бояре не гнушались принимать мзду, тем более, когда речь шла не о государственных делах, а всего-навсего о знаменитом московском колдуне. Прикидываясь то купцом, то иноземцем, то и тем и другим вместе, Сокол, в конце концов, добился своего. И теперь оставалось завершить начатое.

— Не стану попусту угрожать, Ледар, но если слышал обо мне, то знаешь — тебе против меня не выстоять и четверти часа. Заступников своих церковных тоже не надейся дождаться. Даже если и есть у вас какой знак, Алексий не успеет сюда раньше, чем я прихлопну тебя словно муху. Так что давай договоримся — ты мне выкладываешь всё, что знаешь о викарии и, в особенности о смерти Феогноста, а я, не причинив тебе ни малейшего вреда, ухожу. Серебро не предлагаю, его у тебя и без того в достатке.

Всё время пока гость говорил, хозяин лихорадочно искал выход. Положение, в которое он угодил, никак не радовало. Сокол и Алексий стоили один другого, и каждый из них, мог запросто стереть Ледара в муку. Попасть в подобные жернова не хотелось бы. И всё же колдун облегчённо перевёл дух. Сперва, когда чародей назвался, он уж было подумал, не Сокол ли Феогноста и растерзал. Но раз сам об этом спрашивает, значит не он.

Как только чародей закончил, Ледар, напустив на себя жалобный вид, взглянул гостю в глаза.

— Но я незнаком с Алексием, — ответил он. — И не знаю, что случилось с Феогностом. Говорят, он умер от мора.

— Так не пойдёт, — спокойно, без раздражения возразил Сокол. — Я ведь легко отличаю правду ото лжи. Легче чем ты читаешь по-гречески. Сейчас ты солгал. И про Алексия, и про Феогноста.

Ни малейшей надежды на успех в поединке с суровым гостем у Ледара не было. Тем не менее, он решился на отчаянную попытку и нанёс удар — так велик оказался страх перед местью викария.

Колдовство Ледара не отличалось изяществом. Он не мог, к примеру, остановить в жилах противника течение крови. Не умел прервать дыхание врага или как-то ещё уничтожить его жизненную силу. Но то, что умел, сделал молниеносно и сокрушительно.

Внезапно, в глазах Сокола появилась пелена. Даже не пелена, а как бы раздражающее глаза мельтешение. Сперва белое и ослепительное, словно свежий снег, оно стало постепенно краснеть, наливаясь, всё более мрачным оттенком. Все попытки Сокола разглядеть окружающее пространство вызывали непереносимую мучительную резь.

Пользуясь смятением гостя, Ледар метнулся к лавке. Достал из тайника кинжал и бесшумно направился к чародею, стараясь зайти сбоку.

Если бы Сокол вздумал бороться с чарами, то, вероятно, получил бы под рёбра несколько пядей зачарованного железа. Но он поступил иначе. Вовсе закрыл глаза, полностью отдаваясь внутреннему чутью. Это его и спасло. Осознав надвигающуюся угрозу, он выхватил из-под плаща саблю и выставил её навстречу колдуну. То был обычный, купленный Рыжим у Мерина, клинок. Но кинжал против него, то же самое, что Ледар против Сокола.

Убить противника при таком раскладе не составило бы чародею великого труда, но он пришёл не за жизнью, а за сведениями. Поэтому не ударил, а лишь удержал Ледара на расстоянии. Одолев, тем временем, с чужие чары, Сокол пустил в ход свои. Отбросив кинжал, колдун вдруг упал на колени, закрыл ладонями уши. Тот звук, что, терзая мозг, раздавался сейчас в его голове, слышал лишь он один. Ни Сокол, ни соседи или прохожие ровным счётом ничего не почувствовали.

Кстати говоря, это изощрённое волшебство на людей обыкновенных, не обладающих колдовской силой, не подействовало бы вовсе. Это оружие было придумано против врагов своего, чародейского, племени. И за всю жизнь Сокол лишь однажды пускал его в дело, поскольку не имел привычки ссориться с колдунами.

— Довольно! — произнёс Сокол также спокойно, как и в начале разговора, будто не кипела только что смертельная схватка. — Пусть твоя совесть теперь успокоится. Ты сделал всё, чтобы сохранить тайну.

— Совесть успокоится, это верно, — пробурчал колдун, поднимаясь с пола и потирая виски. — А вот Алексий, он вряд ли.

— Что касается меня, то я с ним не вожусь, — пожал Сокол плечами. — А ты легко можешь скрыть правду от священника, ты же колдун всё-таки.