— Ты глуп, мой мальчик. И неразвит. Мне стыдно. Твой киношник — это Сергей Эйзенштейн. — Он подчеркнул: — Эйзен!

— Хы-хы-хы-ы! — засмеялся я. — Эйзен не эйзен. Подумаешь! Какая разница?

— Такая же, — поджав губы, проговорил «мушкетер», — как между государем императором и выражением «милостивый государь». Запомни: на земле было всего три великих физика: Исаак Ньютон, Альберт Эйнштейн и я.

— Ты что, тоже физик? — удивился я. — Привет физикам! А знаешь, по виду ты больше на закройщика из ателье смахиваешь. Или на бухгалтера. Если бы я начал жить сначала, я бы тоже не машины сейчас мыл, а физиком работал. Нет, вернее, не физиком, летчиком. Я летчиком мечтал стать, истребителем.

— Я великий физик! — вздернул «мушкетер» свою козлиную бородку. — Великий! Еще за двадцать лет до рождения Эйнштейна я в деталях разработал теорию относительности. И я пошел дальше Эйнштейна, который лишь подтвердил мою теорию. Я сумел практически сдвинуть время! Я заставил время для какого-то определенного субъекта двигаться медленнее обычного или, наоборот, быстрее. Ты представляешь, что это такое? Мне нужно еще лет пятьдесят — и я переверну мир.

— А-а, вон в чем дело, — вздохнул я. — Ты псих, оказывается. Ты из какого дурдома-то сбежал, субъект?

— Да, меня считают сумасшедшим, — согласился физик. — Ты угадал. Но кого из гениев современники считали нормальным? Слушай. Я постараюсь растолковать тебе хотя бы самые примитивные, доступные твоему куцему умишку истины.

Нагнувшись к столу и притянув меня к себе за галстук, он заговорщицки зашептал:

— Что такое космическая ракета, знаешь?

— Ну, — сказал я.

— Знаешь, что она летит в мировом пространстве со скоростью двадцать восемь тысяч километров в час?

— Ну, — сказал я, хотя на самом деле совершенно не представлял, с какой она там летит скоростью в мировом пространстве, эта ракета.

— А может она полететь быстрее, обогнать скорость света?

— Ну, — сказал я, хотя тоже не знал, может она или не может.

— Ну, ну! — рассердился физик. — Занукал! В мире ученых не принято нукать. Это у извозчиков принято. Так вот, она сможет полететь со сверхсветовой скоростью. Потому что иначе людям никогда не достичь соседних галактик. Но если можно развить такую скорость, чтобы обогнать скорость света, то можно и дальше беспредельно увеличивать ее. В сто раз, в тысячу, в десятки тысяч раз. Правильно? А если я полечу на космическом корабле со скоростью, в десять тысяч раз превышающей скорость света, то уже через три-четыре дня обгоню световые лучи, ушедшие от земли десять лет назад. Это ты понимаешь?

— Ага, абсолютно чистый псих! — обрадовался я. — Хы-хы-хы-ы!

— А угасшие миллионы лет назад звезды, которые ты сейчас видишь, хотя их давно нет, это ты понимаешь? — спросил он. — Они давно угасли, но их лучи все еще продолжают идти до нас в космическом пространстве. Ну, как письмо. Ты написал письмо и умер. Друг получает от тебя письмо как от живого, а тебя на самом деле уже нет.

— А я никогда никому не писал писем, — сказал я. — Только матери из армии. Хы-хы-хы-ы!

— Так вот, — упрямо продолжал физик, — если на том космическом корабле установить сверхмощный телескоп, в который за миллиарды километров можно разглядеть иголку, то я увижу, что происходило на Земле десять лет назад. Вот ты идешь в школу, и мама сует тебе в портфель бутерброд. Вот…

— Мама мне не давала бутербродов, — сказал я. — Я деньгами брал.

— Вот ты, вместо того чтобы изучать физику, гоняешь в футбол.

— Мы в футбол не гоняли, — сказал я. — Мы — в хоккей. Ух, здорово мы гоняли с Димкой Соловьевым в хоккей! Но вообще-то я дурак, конечно, был. Учиться нужно было, а я гонял. Если бы вдруг снова все начать, я бы лучше всех в классе учился. Даже лучше Андрея Зарубина. Я бы…

Но тут студенистые глаза с набухшими веками таинственно приблизились к самому моему лицу и физик спросил:

— Ты что, действительно хочешь обратно? На десять лет? Считаю, мне повезло. Не зря я тебя пригласил за свой столик. Устрою. Абсолютно элементарно. Раз! И тебе уже не двадцать четыре, а снова четырнадцать. Хочешь?

— Хы-хы-хы-ы! — залился я. — Да случись вдруг такое, я бы… Ведь, главное, понимаешь, превосходно знаю, из-за кого так получилось. Перво-наперво не нужно было с Андреем Зарубиным связываться. Культурненько обойти его нужно было. Потом…

— Задним числом все всё знают, — пожевал губами физик. — Знают и ошибаются. Потому, что не то знают. Заранее предупреждаю тебя, ты снова споткнешься на тех же самых местах, что и раньше. Если… Впрочем, получается, что я тебя вроде как отговариваю. А я тебя упрашивать должен. Ведь мне все это в сто раз нужнее, чем тебе.

— Я споткнусь? — возмутился я. — Да я… Постой, а тебе-то зачем все это нужно?

— Мне? — сказал физик. — А я баш на баш, милейший. Только при таком условии. Я тебе десять лет назад, ты мне десять лет вперед.

— Это каким же макаром? — не понял я.

— А таким. Из того, что тебе предстоит прожить, десять лет — мне. Иными словами, ты умрешь на десять лет раньше, чем тебе написано на роду. Мне нужно время, чтобы довести до конца свою работу. Я уже получил подобным образом сто лет. Но мне опять мало. Между прочим, знаешь, с кого я начинал? С Мити Каракозова. Он мне сразу двадцать лет отвалил. «Бери, — говорит, — мне они все едино ни к чему. Как пристрелю, — говорит, — Александра Второго, так все равно меня схватят и повесят. На чудо, — говорит, — я не надеюсь».

— Это кого он хотел пристрелить? — заинтересовался я. — Царя, что ли? И пристрелил?

— Нет, промазал. Под руку его толкнули, когда стрелял. Ну, а повесить, разумеется, повесили. В апреле тысяча восемьсот шестьдесят шестого года выстрелил, в сентябре того же года и повесили. Я еще и на Смоленское поле ходил смотреть, когда его вешали. Двадцать шесть лет человеку было.Чуть постарше тебя.

— А остальные? — спросил я.

— Что — остальные?

— Ну, у которых ты столько лет набрал.

— Остальные восемь человек верили: вернутся на десять лет назад, все у них получится иначе. Я ведь с каждым по-честному. Не ошибешься, говорил им, приходи, верну твои десять лет обратно. Никто не пришел.

— Хы! Я бы пришел, — заверил я. — Я бы не ошибся. Будь спок. Я бы летчиком стал. На реактивных бы истребителях в-ж-жих! И после бы еще обратно свои десять лет вернул.

— Выходит, согласен? — сказал физик.

— А! — отмахнулся я от него. — Псих ты. В твоем дурдоме сейчас, наверное, все врачи с ног посбивались: тебя ищут. Помереть, дедуля, оно только сегодня страшно. А когда-нибудь — там все едино, что на десять лет раньше, что на десять лет позже.

— Считаю, договорились, — сказал физик. — Не ошибешься, приходи через десять лет сюда же, в «Снежинку». Буду ждать. Я человек слова. Получишь обратно свои десять лет, которые тебе еще предстоит прожить.

Почему-то сразу же у меня закружилась голова и перед глазами все поплыло.

— «Я могла бы убежать за поворо-от!» — тоскливо запел я, сшибая со стола пустые бутылки.

Неторопливо подошедший к столу швейцар Никитыч молча сгреб меня под одну руку, сумасшедший физик — под другую. Они доволокли меня до гардероба и одели.

На улицу мы вывалились вместе с физиком. Помню еще, я полез с ним целоваться. И говорил, что я его страшно полюбил.

Над входом в кафе в расплывчатой снежной круговерти раскачивался и повизгивал модерновый фонарь. И вся улица вместе с прохожими и ярко освещенными троллейбусами, вместе с домами и заснеженными деревьями тоже раскачивалась и куда-то уносилась в мутной белой мешанине.

— «Я могла бы убежать за поворо-от!» — отрешенно выл я. — «Я могла бы убежать за поворо-от! Только гордость, только гордость не да-ет!»

Сумасшедший физик остановил такси и запихал меня на заднее сиденье. Протягивая шоферу деньги, попросил: