По толпе пробежал ропот.

– Ох, Сашенька... – Юля вцепилась мне в локоть.

– Я же тебе говорю, что если у человека кулаки чешутся, его не остановить, – тихо ответил ей я, высвобождая руку.

– Но если ты откажешься, крестьяне сами не пустят Федора в драку.

– А кто говорил про Федора?

Меж тем вокруг Федора собралась компания из десятка парней, и между ними завязался оживленный спор. Толпа гудела.

– Ваша светлость, – подскочил ко мне староста, – не погубите! Что же это содеется, если прознают, что в Горелово на вас напали?

– Ничего, – буркнул я, – скажут, что князь в кулачных боях решил поучаствовать. Имею я на это право или нет?

Староста сник, компания, собравшаяся вокруг Федора, развернулась в стенку.

– А что, князь, давай попробуем! – задорно крикнул Федор. – Только не говори потом, что тебя принудили!

Я отступил на два шага назад и развел руки, как бы приглашая противников нападать. Толпа подалась в стороны, только Юля осталась стоять рядом. Я строго посмотрел на нее, и она нехотя отошла к зрителям.

– Эхма! – Федор замахнулся правой рукой и побежал на меня.

«А ведь он не хочет учиться», – рассеянно подумал я, глядя на этого здоровяка.

Толпа ахнула. Очевидно, зрителям показалось, что я упустил возможность увернуться от удара. Однако, скользнув чуть в сторону, я присел, пропуская над головой огромный кулак, и, поднимаясь, легко ткнул противника пальцами под ребра. По инерции Федор сделал еще пару шагов и тяжело рухнул на землю, а на меня налетели новые кандидаты в миллионеры. Зная, что в кулачном бою удары ногами запрещены, я действовал только руками: заблокировал удар второго атакующего и тут же кулаком отправил его в нокаут, сместился к третьему и свалил его с ног упреждающим ударом по корпусу, уклонился от четвертого и врезал ему локтем в грудину. Пятый мертвой хваткой вцепился мне в правую руку – и тут же получил левой по почкам. Шестой постарался воспользоваться моим временным замешательством, но достал лишь на излете, зато схлопотал от меня контрудар в грудину аккурат на вдохе.

Я стоял в боевой стойке посредине «пятака». Вокруг меня, на почтенном расстоянии, мялись оставшиеся четверо Фединых друзей.

– Кто еще хочет стать миллионером? – громко спросил я.

Нарушить молчание никто не решился.

– Ладно, бог с вами, – я быстро сосчитал лежавшие на земле тела. – Шесть студентов сельхозинституту я уже обеспечил. Остальные тоже могут поступать на тех же условиях. Мне, уж извините, недосуг. Дела дома ждут. Подайте нам коней.

– Да как же так, ваша светлость?! – подскочил ко мне староста. – Вы уж простите их, дурных! Они не со зла. Может, все же на застолье останетесь?

– Да нет, считайте попировал, – ответил я. – И вправду дела, не обижайтесь.

Мне подвели лошадь, но когда я забрался в седло, староста ухватился за стремя и забормотал:

– Не серчайте, ваше сиятельство, только земелька у нас и вправду худая, не чета орлинской. Как ее обработать? Работаешь, работаешь – а толку чуть, еще и цены на зерно упали дальше некуда. Оттого и техника старая, оттого мы и соседей беднее. А делать-то что? Может, и впрямь цену закупочную поднимете?

– Подниму цену – буду себе в убыток работать, – ответил я. – Я бы и рад вам помочь, но даром обеспечивать вас из года в год не готов.

– Что же, значит, так тому и быть, – староста обреченно выпустил стремя и отступил в сторону. – Судьба, значит, наша такая, гореловская.

Я обвел взглядом собравшихся. Все они смотрели на меня с укором и печалью.

– А велика ли выручка от молочного скотоводства? – спросил я старосту.

В глазах у мужика мелькнул интерес, и в следующую секунду передо мной стоял уже не понурый лапотник, а деловитый середняк.

– Да вроде как треть от всех доходов, – почесал тот в затылке. – Да, пожалуй, около трети.

– Завтра приедешь в усадьбу к управляющему. Обсудите с ним приобретение маслобойки. Рассрочку дам на десять лет. Цех построите сами. Рентабельность там хорошая, через три года орлинские завидовать вам будут, – отрубил я и пришпорил коня.

Юля нагнала меня только минут через десять скачки. Поймав ее умоляющий взгляд, я осадил лошадь. Мы поехали шагом стремя в стремя.

– Почему ты так разозлился? – спросила она.

– Сам не знаю, – буркнул я.

– Федор...

– Федор тут ни при чем, – перебил я Юлю. – Я разозлился на себя.

– Почему? – в голосе Юли звучало неподдельное женское любопытство.

– Не люблю, когда мне задают вопросы, на которые у меня нет ответов.

– Но ты ведь так уверенно ему отвечал.

– Я нес обычную околесицу, которую всегда говорят власть предержащие, чтобы успокоить плебс. Отрабатывал свой хлеб манипулятора.

– Значит, ты сам не веришь в то, что говорил?

– Верю... Заставляю себя верить. Но подумай сама, что я могу ответить крестьянину, который спрашивает, почему я родился богатым, а он нет.

– Если задуматься, этот крестьянин не так уж беден. Ты сам ему об этом сказал. По-моему, правильно.

– Какая разница? Они видят только то, что видят, а видят они, что их соседи из Орлино куда как богаче их самих, а уж когда к ним приезжает князь Юсупов, то точно знают, кто на свете самый несчастный. Да и предки... Наивно же думать, будто мои предки заслужили свои привилегии только трудом, службой и талантом. Была кровавая грызня за власть, были многократные переделы собственности – а теперь потомки самых удачливых ходят в белых костюмах от Армани и выдумывают красивые теории. Но самая большая проблема в том, что сколько бы мы ни делились заработанным или награбленным, все равно кто-то будет беднее, кто-то богаче.

– Пожалуй, да, – задумалась Юля.

– Пожалуй, нет, – усмехнулся я. – Зачем нужен был визит князя Юсупова? Чтобы понять нерентабельность зернового производства на их землях и перспективность маслобойки? Это же азбука сельского хозяйства! Кто, как не они, должны это знать?! Вместо этого они сидят и ждут, пока кто-нибудь не устыдится своего богатства и не поможет им задаром, – и это в начале двадцать первого века! Неужели так сложно было самим собрать артель и купить в рассрочку маслобойку?